Почему Россия делает ставку на Башара Асада

Обладая поддержкой президента РФ Владимира Путина, сирийский лидер Башар Асад не демонстрирует готовности идти на компромиссы с политическими врагами. Фото РИА Новости

После недавнего визита в Татарстан верховный муфтий Сирии Ахмад Бадреддин Хассун раскритиковал идею халяльных магазинов и исламского банкинга. Во время встречи со студентами РУДН он заявил, что идея магазинов халяльных продуктов спекулирует на религиозных убеждениях, сеет раздор между людьми различных убеждений. Подобные утверждения духовного союзника Башара Асада не могли не вызвать удивления даже среди далеких от фундаментализма мусульман, а между тем они – яркое отражение формирования в Сирийской Арабской Республике (САР) культа «светского ислама». Он может стать идеологической парадигмой, вокруг которой могли бы объединиться сторонники сирийского режима при очевидной архаичности идеологии партии Баас. О том, что прежняя идеология себя изжила, сирийское руководство напрямую не говорит, но сами партийные функционеры в приватных разговорах давно бьют тревогу, и она только усиливается по мере выхода войны на финишную прямую.

По мере прекращения боевых действий в Сирии и имитации внешними игроками политического процесса урегулирования актуализируется вопрос стабильности режима Асада. Несмотря на заявления о необходимости реформ, Дамаск, пользуясь поддержкой России и Ирана, не готов к компромиссам и намерен учитывать мнение только той оппозиции, которая всегда была лояльной Дамаску, но «марионеточной» по своей сути. Сирийский режим называет произошедшее в стране «агрессией», «кризисом» и «войной с терроризмом», не признает гражданского характера конфликта и пытается вернуться в прошлое, игнорируя причины арабской весны.

Между тем представители правящей партии Баас в кулуарах признают, что несоответствие нынешней идеологии реалиям и кадровый голод закладывают под стабильность сохранившей власть верхушки очередную мину замедленного действия. И это при очевидном изъяне пространной, но по своей сути репрессивной баасистской идеологии: она трансформирует общество до состояния, в котором в случае краха прежней системы практически невозможна безболезненная альтернатива. Между тем идеология сирийского руководства за время конфликта претерпела значительные изменения и теперь базируется на некоем синкретическом учении, в котором демонстративная светскость сопряжена с исламской риторикой.

После утверждения в 1960-х годах баасистский режим Сирии прошел путь эволюции от насильственной секуляризации до исламского пробуждения и формирования нового культа «светского ислама» в ходе гражданской войны. Во время правления Хафеза Асада баасистское руководство проводило курс на секуляризацию сирийского общества, и тенденция только усилилась после жестко подавленного восстания «Братьев-мусульман» (запрещены в РФ) в Хаме в 1982 году. Лишь в последние годы своего правления отец нынешнего президента пошел на ряд уступок в сфере религиозной жизни, понимая, что игнорирование «исламского пробуждения», затронувшего в тот период арабский мир, чревато еще более негативными последствиями.

Эту линию продолжил Башар Асад: он не только выпустил из тюрем многих заключенных, связанных с «Братьями-мусульманами», но и отменил запреты на свободный доступ в мечети между временами коллективной молитвы и ношение хиджабов в сирийских учебных заведениях.

При Башаре Асаде неотъемлемой частью политики сирийского режима в рамках исламского пробуждения стала организация при помощи спецслужб массовых демонстраций под исламскими лозунгами: они проводились санкционированно, без каких-либо препятствий или последствий для участников.

Они должны были создать видимость для внутренней и внешней аудитории, что исламистам позволяют собрания и публичное выражение своих позиций.

Свою роль в заигрывании Дамаска с «народным исламом» сыграла военная интервенция США и их союзников в Ирак в 2003 году: Асад, испугавшись, что может стать следующей жертвой американской агрессии после Саддама Хусейна, был заинтересован, чтобы американцы как можно дольше увязли в соседней стране. Здесь сирийский режим использовал собственную политику «либерализации» религиозной жизни в САР и фактически дал зеленый свет джихадистским проповедникам для вербовки в мечетях страны боевиков – для участия в иракской войне. Наиболее заметной на этом поприще была деятельность Абу Какаа (он же Махмуд Агаси) из Алеппо, которому было разрешено открыто проповедовать в мечетях города для ведения «джихада против крестоносцев» в Ираке.

В другой раз Башар Асад попытался использовать джихадистов в собственных интересах в ходе начавшейся гражданской войны. Так, в течение первых четырех месяцев многотысячных мирных протестов руководство страны выпустило из тюрем сотни исламистов – ветеранов войны в Ираке, которые были арестованы после возвращения в Сирию в 2008–2009 годах. Многие из этих освобожденных впоследствии сыграли важную роль в восстании, в том числе Захран Аллуш – лидер «Джейш аль-Ислам», Хасан Абуд из «Ахрар аш-Шам», «Ахмад аль-Шейх», командующий «Сукур аш-Шам». Официально такая амнистия подавалась как шаг навстречу требованиям улицы. Однако следует учитывать еще две причины: с одной стороны, решение было связано с попыткой заручиться поддержкой или хотя бы нейтралитетом со стороны лидеров джихадистов, которым давались различные обещания, с другой – их освобождение должно было привести к быстрой и насильственной «радикальной исламизации» повстанческого движения, чтобы затем международное сообщество дважды подумало о помощи сирийской оппозиции. В то время как режим поддержали религиозные меньшинства и городской средний класс сирийских суннитов.

Также Асад с самого начала внутреннего конфликта запустил антиисламистскую риторику и по мере развития кризиса стал последовательно позиционировать себя как исключительно светского правителя. При этом такая «светскость» становится главным идеологическим маркером сирийского режима, направленным в первую очередь на внешнего потребителя. Безусловно, Асаду удалось добиться здесь определенных успехов – его антиисламизм и светскость заставляют накачанных пропагандой россиян и даже западных критиков часто считать его «меньшим злом», чем исламистскую оппозицию, которая также сильно трансформировалась за годы войны и была ослаблена проникновением террористических элементов и часто непоследовательной политикой поддерживающих ее игроков. Значительный сегмент поддержки режима Асада (в том числе и на Западе) формируется из-за исламофобии, в основе которой лежат искаженное представление об исламе и стереотипы об исламизме.

Таким образом, реальная основа поддержки Асада часто заключается в том, что именно он «стоит на страже светскости и на переднем крае борьбы с исламским фундаментализмом», притом что часто под «фундаменталистов» и «радикалов» записывают всех, кто так или иначе в своих программах указывает на действующую Конституцию страны (основной источник законодательства – мусульманское право, фикх) и необходимость учета религиозной основы в формировании новой сирийской государственности (если за введение тех или иных религиозных норм выскажутся сами сирийцы в ходе плебисцита).

В то же время внутри Сирии в ходе конфликта сложился некий особый синкретический культ, где многие аспекты религии используются с добавлением слова «светскость», а аспекты публичной жизни доводятся до абсурда, чтобы подчеркнуть эту самую «светскость». Например, отсутствие запретов на курение в общественных местах, что также является одним из показателей подобной «светскости» в пику исламистам, которые пытались бороться с табакокурением на подконтрольных им территориях. Также можно говорить о таких противоречивых определениях, как «светский муфтий» – как сам себя называет Хассун.

Вероятно, осознанно проводилась и линия на сближение не только таких течений ислама, как шиизм и суннизм, что, по сути, играет на руку Ирану, который проводит в стране перманентный процесс шиитизации, но также ислама и других религий, приверженцы которых проживают в Сирии. Симптоматично, что в основе этого культа – личная преданность Асаду. Наиболее наглядно это проявляется, например, в выступлениях командира дивизии «Силы Тигра» Сухейля ал-Хассана, который сравнивал Асада с пророком Мухаммедом. При этом для внутреннего пользования в рядах проасадовских формирований используется риторика, свойственная джихадистам или проиранским шиитским группам. Например, борьбу Асада с его врагами называют «джихадом», а погибших в войне – «шахидами» вне зависимости от их вероисповедания.

Указанная линия руководства САР создает еще большую пропасть между теми силами, которые и стали враждующими сторонами во внутреннем конфликте, – многоконфессиональную городскую светскую верхушку и консервативное сельское суннитское население. У последнего подобные действия сирийских властей в религиозной сфере не могут не вызывать отторжения и скорее рассматриваются как искажение религии. Такая ситуация не только создает иллюзию мира в послевоенной Сирии, но создает вакуум, который в состоянии заполнить радикальные проповедники и которым уже пользуются ушедшие в подполье ячейки «Исламского государства» (запрещено в РФ).