Олег Гриневский
Джеймс Бейкер и Эдуард Шеварднадзе знали, как заставить друг друга идти на уступки.
Фото ИТАР-ТАСС
Настало время рассказать, где и как на самом деле политика делается┘
В мае теперь уже далекого 1990 года госсекретарь США Джеймс Бейкер ехал в Москву вести переговоры с Горбачевым и Шеварднадзе. Сегодня, наверное, мало кто помнит, что за человек был этот Бейкер. А был он переговорщиком очень жестким. Команду свою загонял так, что люди с ног валились. День, ночь, день, ночь – без отдыха. И все с улыбочкой. Прямой, стройный, говорит ровно, спокойно, голоса никогда не повысит. Глаза, чуть прищуренные, лучатся.
Американцы рассказывали, что любимое его развлечение – сидеть у себя на веранде с ружьем в руках и ждать, когда фазаны подойдут к кормушке. Тут их и стреляет одного за другим. Его спрашивали, ну а интерес-то в чем? «Так я веду дела, – отвечал он. – Беру там, где захочу, и на условиях, которые сам ставлю». В общем, жесткий человек. Да и вся команда ему под стать. Роберт Гейтс – советник президента по вопросам национальной безопасности, большую часть своей карьеры прослуживший аналитиком ЦРУ по СССР, симпатичная с виду, но с железным характером, Кондолиза Райс – профессорша из Стэнфорда, ставшая заведующей советским отделом в Совете национальной безопасности, и еще 35 разных специалистов.
В Москву ехали все брать железной хваткой. И были уверены – Советский Союз в глубоком кризисе и по сути дела на грани развала. Дни пребывания Горбачева у власти сочтены. Поэтому нужно занимать твердую позицию и добиваться заключения как можно больше устраивающих США соглашений, пока он в Кремле. А то придет к власти какой-нибудь националист-коммунист и закрутит гайки. В общем, дело ясное – страна в агонии. Поэтому надо спокойно и хладнокровно обобрать умирающего – таковы были их инструкции.
А в Кремле тогда думали совсем о другом. Значение переговоров с Бейкером там определяли тем, что «они являются последним важным этапом подготовки советско-американской встречи на высшем уровне». Уже в конце мая Горбачев собирался лететь в Америку и, как всегда, хотел, чтобы его поездки по миру сопровождались судьбоносными прорывами, которые потрясали бы всю планету. Но ничего судьбоносного на переговорах с американцами пока не проглядывало. Скорее наоборот.
Поэтому в директивах к встрече с Бейкером, утвержденных, как тогда еще было положено, на Политбюро, ставилась такая цель: «Главная задача – подготовить основные положения советско-американского договора о 50-процентном сокращении стратегических наступательных вооружений к согласованию на встрече на высшем уровне». В Кремле хотели парафировать этот договор на предстоящем саммите в Вашингтоне и заключить его уже в том же 1990 году.
Прилетел Бейкер в Москву 15 мая. Но вопреки сложившимся традициям ни с Шеварднадзе, ни с кем другим из советского руководства встречаться не стал, а все бродил по Москве и смотрел, что происходит. Первым делом зашел в «Макдоналдс» и отметил – он работает. Потом посетил продуктовые магазины, аптеку, универмаг, где почему-то особое внимание уделил продаже женской одежды. И все увиденное: полки магазинов пусты, всюду длиннющие очереди – убеждало, что прогнозам своих экспертов можно верить. С таким настроем он и вернулся в резиденцию посла США «Спассо-Хаус» на Арбате, а там весь вечер слушал доклады, как разваливается великая империя.
А в это время в мидовском особняке на улице Алексея Толстого (ныне Спиридоновка) уже вовсю работали пять рабочих групп – по разоружению, правам человека, региональным проблемам, двусторонним отношениям и транснациональным проблемам. Но изначальные позиции у обеих сторон были жесткими. Поэтому упорные эксперты просидели в особняке до поздней ночи практически безрезультатно.
На следующее утро Бейкер никуда не поехал, а стал смотреть по телевизору, как открылась сессия Верховного Совета РСФСР. Потом встречался с разными политическими деятелями этой непонятной страны. Только после полудня приехал наконец в мидовский особняк и встретился там с Шеварднадзе. Они прошли в Мраморный зал и более трех часов вели разговор наедине, обсуждая в основном обстановку в Советском Союзе. Судя по записям этой беседы, наш министр больше всего напирал на опасность обострения национальных проблем, причем не только для СССР.
«Давайте гипотетически представим, – говорил он, – что Литва сможет выйти из Советского Союза. Что случится после этого? Молдаване скажут, что они тоже хотят уйти. Их примеру последуют грузины, армяне, азербайджанцы, украинцы┘ Здесь мы получим наихудший сценарий, и я думаю, что поэтому вы должны занять серьезную, ответственную позицию. Ведь под воздействием этого окажется вся обстановка не только в Европе, но и в Азии, и на Ближнем Востоке. Может быть, и не сегодня, но в течение ближайших 10–15 лет».
Но этот сценарий явно не напугал американского госсекретаря. «Почему бы вам не дать этим республикам уйти и не установить с ними такие же отношения, какие существуют у Советского Союза с Финляндией?» – спросил он. Шеварднадзе промолчал.
 Огромная очередь в «Макдоналдс» – одна из особенностей начала 90-х, удивлявшая американцев. Фото ИТАР-ТАСС |
После такой разминки министры стали вызывать разоруженцев и заслушивать их доклады по сокращению стратегических и обычных вооружений, запрещению ядерных испытаний и ликвидации химического оружия. Но результат был нулевым. Не изменили положения и комментарии Шеварднадзе. Даже когда он дословно зачитал имеющиеся у него в директивах указания, где был явный намек на устранение одного из основных камней преткновения к заключению договора по СНВ – расхождений в отношении дальности полета крылатых ракет воздушного базирования (КРВБ).
«Если американская сторона согласится с нашей позицией, что дальность полета этих ракет не должна превышать 600 километров, – заявил министр, – мы могли бы сделать исключения для американских неядерных ракет Tacit Rainbow при том понимании, что их дальность не будет превышать 800 километров и что они будут развернуты только на неядерных тяжелых бомбардировщиках».
Но американцы никак не отреагировали на эту уступку, и Бейкер с ходу стал закручивать гайки. Круто взял. То же делала его команда в рабочих группах. Прямо не переговоры, а костоломня какая-то. До полуночи сидели, и хоть бы на вершок продвинулись. В своих мемуарах Бейкер пишет, что по итогам первого дня переговоров он послал президенту в Вашингтон такую депешу: «Я видел, что Шеварднадзе был встревожен и слегка подавлен всем происходящим. Экономические проблемы, общественное недоверие, чувство потери контроля, острота национального вопроса и беспокойство в отношении Германии – все это давило на него очень сильно. Вы должны спросить, легко ли им думать о КРВБ под давлением этих монументальных проблем? И действительно ли они верят, что могут управлять?»
На следующее утро – это было уже 17 мая, министры заслушали наши нехитрые отчеты о ночных сидениях. Бейкер, как всегда, был немногословен. Бросил холодно – продолжайте в том же духе. И уехали оба министра в Загорск.
Дело вроде бы обычное. Все иностранцы туда ездили посмотреть, как на чудо, что осталось от святой матушки России. Но и здесь у Бейкера свой резон был – не просто на святыни русские посмотреть, а на месте, в «глубинке» самому измерить, сколько еще дышать осталось умирающей стране. Поначалу ничего особенного он вроде бы не заметил. Поставили они с Шеварднадзе свечи в соборе и стали слушать песнопения монахов. Правда, госсекретарю показалось странным, как пишет он в своих мемуарах, что совершает религиозную церемонию вместе с министром государства, которое не признает религий.
Но на обратном пути из Загорска Бейкер поломал официальную программу и неожиданно ткнул рукой направо – туда ехать! После чего огромный кортеж, который возглавлял большой черный лимузин, машины охраны и даже машина «скорой помощи», долго петлял по грязным и ухабистым проселочным дорогам, а Бейкер все командовал, показывая рукой – туда, сюда. Наконец, велел остановиться в селе, которым оказалось Радонеж. Там он вылез из машины и твердо зашагал куда глаза глядят. А глаза его глядели вдоль деревенской дороги, по обе стороны которой стояли скособочившиеся дома.
С полкилометра он шел, утопая по щиколотку в грязи, по разбитой дороге, обходя кучи щебня и мусора. И остановился у избы. Она была не лучше и не хуже других – подслеповатая, обитая вагонкой, крыша почти в землю уткнулась. Перед ней какое-то существо копошится, завернутое в грязный ватник и темно-красный платок. Это была бабушка – маленькая, юркая, подвижная. Называли мы ее про себя баба Маня.
Бейкер изъявил желание поговорить с ней и, если можно, зайти в дом. «А чего нет. Заходите. Мы гостям завсегда рады. Только вот не прибрано в доме маленько», – последовало в ответ.
В доме действительно не убиралось лет десять. Маленькие, черные от копоти окна не пропускали света, и, может, оттого в призрачных потемках казалось бедным американцам, что попали они в преисподнюю. К тому же оказалось, что тут же в комнате за печкой жил поросенок, который при виде заморских гостей стал дико визжать. От радости, как пояснили сопровождавшие Бейкера лица. А под ногами у них – или почудилось – с недовольным кудахтаньем сновали куры. При этом бабушка, судя по всему, еще втихую гнала самогонку. Поэтому дух в комнате стоял такой, что у главного советника президента по советским делам Роберта Гейтса помутилось в голове.
Но Бейкер выдержал и это. Только бросил свой стальной взгляд со значением на друга Эдуарда и, как всегда с улыбочкой, спросил: «Как живете, бабушка? Не нужно ли вам помочь чем-нибудь?» – «А хорошо живу, мил человек, – затараторила баба Маня. – У меня все есть. Ничего мне не надо. Вот только смерть ко мне не идет. А мне ведь уже 76. Заждалась проклятую. Да вот храм надо бы. Как же без храма-то? Ты бы помог, сынок».
Тут надо сказать, что неподалеку от дома бабы Мани стояла церковь с прекрасным луковичным куполом. Но она была уже много лет как закрыта – там было нечто вроде музея. «Обязательно откроем эту церковь, бабушка», – тут же вмешался довольный Шеварднадзе. И обращаясь уже к Бейкеру: «Давайте договоримся, что правительства СССР и США обещают, что церковь будет открыта!»
А Бейкер спокойно и доброжелательно улыбался, но сам, видимо, мучительно соображал: «Как же так? Дом я сам выбирал – полкилометра шел. Так что подставить своего агента они не могли. А если это не розыгрыш, то что в этой стране может разваливаться?» Выйдя из дома бабы Мани и все так же довольно улыбаясь, Бейкер резанул стальным взглядом своего первого советолога Гейтса и прошипел нечто неразборчивое. По-русски в вольном переводе это прозвучало так: «Что же ты, сукин сын, мне лапшу на уши вешаешь. Агония, агония...»
Думаю, я не ошибся с переводом, потому что, вернувшись в Москву, Бейкер тут же попросил провести заседание в мидовском особняке и сразу же стал сдавать американские позиции по крылатым ракетам воздушного и морского базирования. А ведь четыре года из-за этих ракет договора не было.
 Фотография безызвестной бабушки в окружении главных дипломатов СССР и США обошла всю мировую прессу. Копия публикации International Herald Tribune от 18 мая 1990 года |
На следующий день, 18 мая, в Кремле у Горбачева Бейкер продолжал делать уступки, причем немалые. Начал он с заявления, что еще две недели назад между СССР и США существовали большие расхождения по крылатым ракетам воздушного и морского базирования (КРВБ и КРМБ), а главные разногласия касались трех вопросов. Первое – дальность полета КРВБ. Советский Союз предлагал 600 км, а американцы – 800. Теперь США согласны с советской позицией при том понимании, что будет сделано исключение для ракет Tacit Rainbow, дальность полета которых будет больше. Второе – общий предел на количество КРМБ. Вашингтон согласен с советской позицией об установлении предела для них в 1000 единиц. «Но буду откровенен, – подчеркнул Бейкер, – такое решение не по душе многим из нас». Третье – предел на количество тяжелых бомбардировщиков. Теперь американцы готовы принять советскую позицию.
«Мы пошли на очень серьезные подвижки в направлении вашей позиции по КРМБ и КРВБ. Мы приняли вашу позицию по рубежу дальности КРВБ, по общему пределу на КРМБ, по ограничению количества ТБ. Все эти вопросы, висевшие в течение пяти-шести лет, решены», – так Бейкер подытожил свою позицию.
В общем, результат был налицо.
А в рабочих группах теперь предстояло долгое и нудное сидение. Все подвижки, которые были сделаны на переговорах Бейкера с Горбачевым, надо было обговорить в деталях и облечь в договорную форму. Занимались этим делом всю ночь, но проблемы все же оставались. Причем не малые. Касались они в основном технических характеристик ракет Tacit Rainbow и обязательств США по снаряжению и различимости этих ракет в безъядерном оснащении. Но американцы спорили, что Горбачев дал согласие на включение этих ракет без всяких условий. Спор этот продолжался до 5 часов утра. Как советские, так и американские эксперты твердо стояли на своем.
А утром, в 9 часов, одуревшие от бессонницы, собрались советские участники переговоров, чтобы доложить Шеварднадзе, как шла эта борьба минувшей ночью. В общем, победа получилась неполная – хотя и поддались американцы, но не до конца.
По имевшейся у нас информации, они тем утром также собрались в посольстве, чтобы подвести итоги. Их эксперты сидели в кафетерии и вовсю ругали советских коллег. Бейкер должен был улетать, но прежде хотел встретиться с Шеварднадзе, чтобы подвести итог – о чем же все-таки конкретно договорились прошедшим днем. И главным здесь была проблема с ракетами Tacit Rainbow. Ему сообщили, что Шеварднадзе в 9 часов встречается со своими экспертами, а после этого позвонит и назначит время встречи.
Тем временем в мидовский особняк подошел маршал Ахромеев (советник президента. – «НГ»). Долго, часов до 11, спорили, о чем же все-таки договорились. Наконец, условились, что генерал Омеличев (первый заместитель начальника Генштаба. – «НГ») напишет записку в Комиссию Политбюро. Тот сразу же приступил к работе, а Шеварднадзе и Ахромеев сидели в комнате Богаевского и о чем-то рассуждали. Время от времени к ним подходили помощники и потом нам сообщали: они спорят о сельском хозяйстве. Ахромеев с жаром рассказывает, как стало хорошо жить крестьянам в колхозе.
Около часу дня кто-то вспомнил, что Бейкер ждет у телефона. Тут все сообразили – действительно ждет. Госсекретарь США сидит у телефона и ждет, когда его позовут. Вот это да! И это с его амбицией! А если пресса узнает, вот шума-то будет. Кто-то в порядке хохмы стал говорить, что Бейкер уже улетел в Вашингтон, не попрощавшись. Однако в 3 часа раздался звонок из посольства США. Бейкер переговорил с Шеварднадзе и сообщил, что направил ему письмо.
Тут начались новые треволнения: что в письме? Одни говорили, что Бейкер будет ругаться и уедет. Другие утверждали наоборот – куда он денется! С чем приедет в Вашингтон и как объяснит свое сидение у телефона. Нет, он еще сломается.
Наконец, прибыл посыльный из посольства США, но ему даже не предложили сесть, хотя посол Алексей Обухов довольно церемонно принял у него пакет. Но тут же налетела толпа экспертов – «шнурков», как их тогда называли. Личный пакет от Бейкера для Шеварднадзе разодрали на глазах удивленного американца. «Шнурки» сгрудились над письмом и стали читать его вслух. Наступила тишина. Потом раздался хохот. Бейкер сломался еще раз и пошел на уступки по Tacit Rainbow.
...Вот так на самом деле история делается – не за столом переговоров, а в курных избах. Заставила-таки безызвестная бабушка грозную Америку идти на уступки.
