Юлия Виноградова
Кирилл Пирогов пока не знает, какое будущее у Мастерской.
Фото ИТАР-ТАСС
В Мастерской Петра Фоменко вышел спектакль «Безумная из Шайо» по пьесе Жана Жироду. Впервые сам Петр Наумович поставил его в 2002 году, но уже в 2006-м постановка была снята с репертуара. Теперь спектакль решили восстановить – с обновленным составом артистов и на новой сцене. Режиссер возобновления, актер Мастерской Кирилл ПИРОГОВ рассказал ответственному редактору «НГ-антракта» Юлии ВИНОГРАДОВОЙ о том, как проходила эта работа.
– Кирилл, почему из всех старых, снятых из репертуара спектаклей решили восстановить именно «Безумную из Шайо»?
– Все совпало. Последние годы Петр Наумович часто говорил о том, что он бы хотел восстановить несколько названий, ушедших из репертуара, и одно из них было «Безумная из Шайо». Многие готовы были продолжать. Кто-то ушел, но большая часть людей осталась, и когда возникла эта идея, не было вопроса – делать или не делать. Хотя Петр Наумович называл несколько разных названий, среди них «Египетские ночи», «Чичиков. Мертвые души, второй том», которого он хотел сделать в совсем другой редакции, чеховская «Свадьба». Может быть, мы еще вернемся к каким-то из них.
– Что вы изменили в новой версии постановки, кроме состава актеров? Сильно пришлось менять сценографию из-за нового зала?
– Не то чтобы очень сильно, но нужно было как-то адаптироваться к большой сцене и искать эквиваленты того, что было на старой сцене. Мы попытались сделать не дубль, но нечто, что абсолютно сродни тому, что было. Невозможно продублировать совсем маленькую камерную сцену на большой. Я надеюсь, что пусть не все, но что-то все-таки было не бесполезно сделано в этом смысле.
– Кажется, что свои спектакли Петр Наумович ставил под конкретных актеров. На ваш взгляд, не лучше ли было под новый состав актеров поставить новый спектакль?
– Понимаете, «Безумную из Шайо» нельзя назвать в прямом смысле восстановлением. Невозможно сделать повтор. Можно попытаться показать то, что в артистах может отзываться сегодня. Найти такой путь, чтобы та форма, тот рисунок, тот смысл, который был в первом спектакле, сегодня были бы не старыми, не запыленными, а естественными, живыми. Я бы сказал, что это восстановление, но не повтор. Это именно тот спектакль, но, конечно, мы где-то отходим, потому что да, появились новые люди со своей природой. Здесь есть вещи, которые берутся из старого спектакля, есть, которые не берутся. Но самое главное – это разбор, содержание, жанр того самого спектакля. Я не могу сказать, удалось нам это или нет, это надо спрашивать у тех, кто приходит на спектакль.
 |
| Наталия Курдюбова, Галина Тюнина и
Мадлен Джабраилова играли главные роли в постановке 2002 года, играют и сегодня. Фото РИА Новости |
– Кстати, о тех, кто приходит. Вы уже получили какую-то реакцию зрителей и критиков?
– Ожиданий никаких не было. Что-то уже написали, мне это, конечно, интересно, но чего-то очень плохого и очень хорошего я пока не видел. Сейчас идет больше театральная публика, мы видим полные проданные залы. Самое главное, что меня радует: публика слушает эту пьесу, слушает и именно слышит Жироду, который очень непрост для восприятия. Но люди слушают, и меня это очень обнадеживает. Это дорогого стоит.
– Пьеса очень актуальная. По вашим ощущениям, ее актуальность за 10 лет изменилась?
– Она всегда была острая, но изменились акценты. Тогда мы сами были гораздо моложе. Мы только недавно обрели свое первое помещение, сцену, до этого были бродячим театром. Конечно, мы мало понимали, о чем там идет речь, есть куски, которые вообще тогда были неясны. А сейчас они естественно звучат не только для нас, но и для многих людей. Зрители понимают биржевые истории и другие вещи, которые тогда казались темным лесом. Это как и у Островского: сегодня очень многое из того, что в его пьесах казалось непонячтным или абсурдным, стало понятным. Время меняется. Пьеса, конечно, остро социальная, но я бы не хотел, чтобы она игралась именно как социальная. Жанр нашего спектакля был определен Петром Наумовичем. Пьесу можно сыграть как памфлет, но это был бы другой спектакль, и я не знаю, что лучше.
– С какими трудностями, сложными моментами вы столкнулись как режиссер?
– Все сложно. Потому что нет никаких гарантий, ведь может ничего и не выйти, и я не знаю, какая судьба будет у спектакля. Так получилось, что мы восстанавливали спектакль все вместе, большим количеством усилий, людей и желания. У нас были записи репетиций и прогонов с Петром Наумовичем, его замечания. Приходил Коля Дручек, который выпускал его с Петром Наумовичем. Многие вещи помнили сами артисты, без них сделать спектакль было бы невозможно. Но я очень благодарен и новым артистам, которые вошли в этот спектакль. Конечно, это где-то видно, но в целом все равно интересно. И я надеюсь, спектакль радостно играть.
– В версии 2002 года вы были на сцене, сейчас за сценой. Не жалеете, что не играете в спектакле?
– И жалею, и не жалею. Я был всегда на грани кадра – за фортепьяно, музыкант, уличный пианист. У меня, кроме фортепьяно, вообще ничего не было, не было текста. Все первое действие я не уходил со сцены, я всегда его смотрел, кроме тех моментов, где нужно было подыграть. Я все время был внутри спектакля. И сейчас у меня то же самое, все равно есть ощущение, что я почти там, только другой угол. У меня осталось ясное ощущение от спектакля, но не конкретное - как он звучал. Именно это и помогло в восстановлении. Без этого было бы очень трудно.
– Как вы видите будущее театра после ухода Петра Наумовича?
– Пока никто не знает. Хотелось бы, чтобы театр жил, чтобы в нем была жизнь, чтобы он двигался, развивался, чтобы артисты работали, играли много. Да, хочется прежде всего видеть театр именно живым для нас и для нашей публики. А от чего это зависит, никто не знает. Поэтому надо все делать, пробовать, работать. Петр Наумович всегда говорил: прав тот, кто работает. У нас все об этом знают.
