Ясмина Реза Очень тронута вопросом, тем паче что задаёт мне его русский театральный журнал. Во Франции действительно часто видят за мной Чехова, но никогда бы не подумала, что русский с этим согласится. Прежде всего оговорюсь, мне кажется, чеховская интонация присуща в основном моим первым пьесам: «Разговорам после погребения», «Переходу через зиму» или, если брать ещё раньше, «Испанской пьесе». Всё это пьесы, где главные герои оказываются в центре семейного конфликта, где причудливым образом перемешивается комичное и трагичное. Их трудно вместить в границы одного определённого жанра. В каждую секунду пьеса может резко дёрнуться и повернуть. Может быть сумрачной и неспешной. Или наоборот ≈ живой и смешливой. В идеале в постановке нужно бы увязать всё вместе, но не каждая культура позволит.
Другая особенность, и, на мой взгляд, ≈ это самое главное в сближении с Чеховым, касается того, как «скроены» сами персонажи. Они подвержены унынию, любовным страстям, питают себя пустыми надеждами; они переменчивы, сомнамбуличны, склонны теоретизировать до абсурда. Они подчиняются порыву: то поднимают мятеж, то снова безропотны и смиренны. Эти характеры антигероичны, но не из принципа, не из эстетического волеизъявления, а потому, что разговор идет об экзистенциальной драме в обыденной жизни, о конфликте человека, которому надлежит жить и мириться с устоями своего времени.
Герои Чехова говорят, но слышим мы их молчание. Или так: стоит им заговорить, как все вокруг замолкают. Ведь если вслушаться, это не что иное, как запечатлённое в слове молчание. Мне кажется, это и есть ключ к пониманию чеховского театра.
Мне лестно и радостно, что кто-то в моих работах слышит отголоски его творчества, однако восхищение, которое я испытываю по отношению к нему, мешает мне идти ещё дальше в этих рассуждениях и сравнениях, пора остановиться.
