Юлия Виноградова Сразу по завершении русского аукциона на наши вопросы ответил один из организаторов торгов в Стокгольме, независимый эксперт по русскому искусству, глава Консультативного центра русского искусства в Лондоне Иван Самарин.
– Господин Самарин, довольны ли вы прошедшими торгами, оправдал ли результат ожидания?
– Да, я очень доволен, конечно. Все самые важные лоты были проданы по эстимейту и выше. Но, например, «Портрет Левитана» кисти Поленова – одна из лучших вещей, работа музейного качества. Тем не менее результат продажи – это часто вопрос везения, удачи. И тот, кто его купил, очевидно, умный человек, потому что в перспективе он сможет продать портрет еще выгоднее. Как всегда, хорошо пошел Айвазовский. Порадовал, конечно, и такой сюрприз, как рисунок Яковлева. Весь зал, вся Москва хотела его купить. Я не знаю, почему. Наверное, привлекла красивая девушка, обычно он рисовал китайцев, другие сюжеты. Но все-таки это неважная вещь, просто набросок, который художник сделал для какой-то неизвестной подруги в 1933 году, достаточно поздно. Но это и есть рынок, всегда бывают неожиданные вещи.
– Перед прошлыми Русскими торгами в Москве состоялась презентация каталога. Почему в этот раз не было ничего подобного, больше нет необходимости?
– Мы существуем три года, поэтому нас уже знают. К тому же презентацию мы сделали в шведском посольстве в Москве. Немного неловко два раза в год обращаться к послу с такой просьбой. Но кто знает, может быть, в марте следующего года мы сделаем еще одну презентацию. Мы планируем проводить разные мероприятия в Москве.
– Торги в Стокгольме сильно отстоят по датам от традиционных Русских недель. Это намеренное решение?
– Да, это сделано намеренно. Когда мы только начинали, первые аукционы русского искусства мы сделали в то же самое время, неделю спустя после лондонских торгов. Но это была ошибка. Очень мало людей приезжало в Стокгольм. Даже не потому, что покупатели потратили все деньги в Лондоне, а просто у них уже не было энергии, сил еще и сюда приезжать. Вы сами понимаете, что многие покупатели очень заняты. И если успеть показать им один каталог – это уже хорошо, а когда им необходимо отсмотреть целую стопку каталогов, это сложно. Кроме того, клиенты приезжают не только покупать, но и посмотреть вещи. Слишком много информации для них. Поэтому, с моей точки зрения, лучше, когда эти мероприятия разнесены по времени. Несмотря на то что спрос огромен, сильно ощущается конкуренция Sotheby’s и Christie’s. Ведь это те же самые клиенты, приходится за них бороться.
– Есть ли среди ваших клиентов постоянные иностранные покупатели?
– Иностранных клиентов очень мало. Как, впрочем, и в Лондоне. Конечно, на мелкие вещи бывают случайные покупатели, но постоянные в большинстве русские.
– Очевидно, что сейчас аукционам все труднее найти качественные русские вещи. Откуда они берутся на Стокгольмском аукционе?
– Вещей все меньше и меньше, это так. Но мы делаем эти аукционы в Швеции именно потому, что здесь очень надежный запас русского искусства. Это объясняется культурными, географическими, историческими связями. Швеция маленькая, но очень богатая страна. Я сюда приезжаю уже 15 лет искать русское искусство. Когда еще работал на Sotheby’s, часто здесь находил вещи. Но даже если попадался настоящий шедевр, то цены тогда были совершенно другие и коллекционерам просто невыгодно было продавать. А сейчас цены в 10 раз больше, и даже богатые шведы готовы расстаться со своими вещами. Удивительно то, что мы здесь находим. Самые интересные вещи на аукционе всегда из частных домов даже не Швеции, а Стокгольма. На этом аукционе, например, Кондратенко, который был опубликован в начале XX века, а потом исчез. К прошлому аукциону мы нашли несколько вещей из Аничкова дворца, которые привезли сюда в 1920–1930-е годы. Позавчера мы нашли огромный портрет Маковского, который будет на торгах в марте. Много разных вещей.
– Как вы отбираете вещи, ведь на русском рынке сейчас очень много подделок?
– Это сложный вопрос и, конечно, большая проблема. Наверное, нужно делать все, что возможно, быть внимательными. У меня есть преимущество, так как я работаю в этой сфере в течение долгого времени. Когда я начинал работать в 1980-е, не было такого количества подделок, как сейчас, потому что это было экономически не выгодно. Когда вещи не очень дорогие, подделывать не имеет смысла. К счастью, я мог обучаться моей профессии в тот период, когда было много подлинных вещей. Есть одна ошибка, которую совершают поддельщики: если у них получается сделать одну копию, они начинают делать еще и еще. И когда вы увидите эту первую копию, вы еще можете ошибиться, но увидев вторую, вы уже понимаете в чем дело. То же самое касается, когда появляется большое количество картин одного автора, это настораживает. Мы, конечно, консультируемся с экспертами в России, и с музейными, и с частными. Да и не только в России, я знаю много опытных экспертов по всему миру. Наша работа слышать все мнения и принимать решение.
– Вы представляете обычно очень сбалансированный каталог, в котором есть всего понемногу. Не собираетесь расширять какую-то одну область, например, сейчас растет интерес к художникам-шестидесятникам?
– Мы очень сильно зависим от того, какие вещи можем найти. Мое образование, область, которую я хорошо знаю, – это XIX – начало XX века. Шестидесятников, например, я совсем не знаю, хотя знаком с людьми, которые в них разбираются. Но не надо делать работу тех, кто действительно знает, как покупать и продавать это искусство. Это не твой бизнес. Это как влезть в чужие туфли. Нет, я думаю, мы в целом останемся такими, как мы есть сейчас. Конечно, хотелось бы, например, предлагать картины более раннего периода, но произведений начала XIX века просто не бывает на рынке. Если бы были картины Брюллова и Венецианова, они, конечно, были бы востребованы. Поэтому, например, очень грустно, что не состоялась продажа коллекции Ростроповича-Вишневской. Это была единственная возможность увидеть, какие были бы цены на шедевры XVIII – начала XIX века.
– Как вы думаете, готовы ли русские покупать произведения других разделов искусства, например, старых мастеров или импрессионистов, и работает ли в этом направлении Стокгольмский дом?
– Шведский аукцион работает с этими разделами и два раза в год устраивает большие продажи так называемых качественных вещей. На них уже довольно много клиентов из России, особенно из Петербурга. Я знаю, что и на Christie’s и Sotheby’s русские покупают уже во всех разделах. Это будет развиваться, вкус в России будет развиваться. Рынок всегда меняется, это зависит от того, что есть в наличии. Почему Айвазовский такой дорогой художник? Он очень рыночный, его картины всегда есть на аукционе. Всегда можно сказать, сколько он стоит. Лучших художников практически нет на торгах. Никто не знает, сколько стоит большая картина Врубеля или Серова. Рынок искусства, как и все рынки, очень любит стабильные и видные показатели. Абсолютно естественно, что после развала коммунистического режима люди активно покупали национальное искусство, а сейчас мало-помалу они начинают покупать и другие вещи, как это всегда бывает. Уверен, что российские покупатели станут такими же, как покупатели в любой другой стране с открытым рынком.
Москва-Стокгольм
