М.Максимова: 15―09 в Москве. В студии Марина Максимова. Это, действительно, «Персонально ваш», и персонально ваш сегодня Константин Ремчуков, главный редактор и генеральный директор «Независимой газеты». Константин Вадимович, здравствуйте!
К.Ремчуков― Добрый день, всем!
М.Максимова― Мы ждем, может быть, даже с минуты на минуту или в течение нашего эфира Владимир Путин объявит дату голосования по поправкам в Конституцию. У меня открыта лента новостей, поэтому, как только будет это известно, я вам задам вопрос.
Пока же известно, что Центризбирком предложит упростить порядок общероссийского голосования по вопросу одобрения изменений в Конституцию, который был утвержден 20 марта. И в этом новом варианте предлагается, в том числе, выдавать избирателям бюллетени без внесения их паспортных данных в список участников, а также проводить надомные и досрочные голосования без уважительных причин, — «Коммерсантъ» пишет на источник в ЦИКе.
Как вы, вообще, относитесь к подобным инициативам, и чем они, с вашей точки зрения, они могут обернуться?
К.Ремчуков― Каждая такая инициатива принижает смысл голосования, превращает его в необязательное компанейское выявление в целом симпатий и антипатий. То есть к конституционному процессу, мне кажется, каждая такая инициатива не добавляет ничего положительного. Потому что конституционный процесс самый процедурно строгий и обязательный. Поэтому просто эта уже кампания, поскольку имеет такую форму как голосование, то вот ее придумали и сейчас говорят: «Ну, как угодно проголосуйте с минимальным требованием к достоверности и процедурам контроля. Мы просто хотим выявить настроения людей и дать возможность людям сказать».
Но уже с момента, когда объединили в одно свое отношения — ты за или против внесения поправок, — мне кажется, с этого момента разговор перестал носить правовой характер и начал трансформироваться в такой, плебисцитно-площадной. Как на митинге собрались люди. У одного кандидата одна группа людей, у другого — другая. Можно с трибуны крикнуть: «Мы поддерживаем это требование?» — «Да, закричали всё». Всё, принимаем это решение. Без строгой процедуры участия, подсчета нюансов и вообще какое такое решение? Кто его точно сформулирует?
Поэтому я бы уже престал фокусировать внимание на всех этих вопросах, связанных с голосованием по той простой причине, что для принятия этих законов это голосование не имеет никакого значения, потому что процедуры все, которые конституционно есть, они были уже соблюдены. Просто Путин сказал в какой-то момент, что «если вы выскажетесь против, то и не будет никаких поправок, а если выскажетесь за, то будут поправки. Но под хорошие фразы вот сейчас, чтобы дожать до конца свои обещания, и проводят всё это дело.
Но еще раз говорю, небрежность, с моей точки зрения, проведенных процедурных вопросов снижает значение этих поправок, и, мне кажется, не делает их незыблемыми для будущей власти. Мне кажется, та легкость, с которой можно вносить такие оправки, она провоцирует менее уважительное отношение к основному закону и желание любого, вновь пришедшего власти вновь чего-нибудь там отменить в ускоренном темпе.
По-прежнему, Конституция не является такой вещью, которая воспитывает целое поколение людей, начиная с детского возраста в наших базовых ценностях.
М.Максимова― Такой вопрос: А в чем тогда срочность? Почему голосовать нужно в ближайшее время? Потому что нельзя вообще уже тогда не просто перестать обращать внимание, а забыть вообще про это или где-нибудь там, в единый день голосования, в следующем году или еще что-то?..
К.Ремчуков― Мне кажется, что это связано с тем, что какие-то вещи, вытекавшие из изменения Конституции, в том числе, социально-экономического характера были уже запланированы на вторую половину этого года, что их надо уже делать, исходя из этих требований Конституции. А Конституцию… еще Путин ждет, что народ скажет — не подписал. Поэтому надо успеть, чтобы начались какие-то практические вещи.
М.Максимова― Переходим за океан…
К.Ремчуков― Я просто в качестве примера, что я имею в виду. Например, вот этот социальный блок, который как бы гарантирует неснижаемость внимания государства к социальным проблемам людей, эти пакеты всегда носят, в том числе, электоральный характер.
Поскольку в 21-м году выборы в Государственную думу и выборы, я так понимаю, будут тяжелыми по многим причинам, в том числе, снижение уровня жизни людей, выросшей безработицы; никто не знает, как будет вести себя экономика, если еще одна волна коронавируса накроет, как говорят представители властей (Попова, в частности), ожидается с похолоданием вторую волну, — то надо, мне кажется, с точки зрения политического разговора все время говорить: Несмотря на сложности, несмотря на кризис, Конституция закрепила неснижаемый уровень поддержки граждан и мы это делаем, благодаря тому, чтобы поддержали Конституцию.
Вот для того, чтобы все это заложить в плановые бюджетные документы и с тем, чтобы соткать новое полотно риторики на весь следующий год, нужно, мне кажется, все-таки проголосовать и оставить в прошлом. Потому что все равно всё брюзжание и всё недовольство поправками в Конституцию уже выплеснуто. Уже все всё сказали. И поскольку власть не реагирует на эти слова, надо просто перевернуть страницу и двигаться вперед, используя только то, что выгодно.
М.Максимова― Кстати, вот интересно. Редко получается ездить по Москве в силу определенных обстоятельств. И вижу рекламные щиты большие с рекламой голосования. И там есть даже какое-то бережное отношение к животным и до пенсии… И гордость за народ и еще что-то такое. И почему-то там нет ни слова — я почему то ни видела никогда — про обнуление сроков, про Госсовет, еще что-то. У нас же это была публичная история, когда Терешкова… это же по телевизору показывали? Показывали. Путин согласился, это по телевизору показали. Это же публичная была история. А чего стесняются теперь уже?
К.Ремчуков― Более-менее, билборды должны демонстрировать и показывать то, что касается всех. Обнуление сроков касается как бы напрямую одного, хотя оно одновременно касается всех. Но как бы предлагать на билборде «Гордитесь мной, моими достижениями» нескромно.
М.Максимова― Там цитату Терешковой можно, например, вывесить. Но вот да, стесняются.
К.Ремчуков― Потом, много анекдотов с Терешковой, которая обнуляет разные сроки, в том числе и горения в аду.
М.Максимова― Этот вариант я еще не слышала. Видимо, много историй. Раз уж мы затронули тему экономики, давайте поговорим про экономики и глобальную, и мировую, и нашу. «Масштабы государственных расходов в мире по спасению экономики не оставляют России выбора: надо помогать своим». Это я взяла вашу статью, которая опубликована сегодня в «Независимой газете». А что, недостаточно помогают?
К.Ремчуков― Тут первый ответ сразу: недостаточно. Вот сегодня, может быть, программу правительства примут, она окажется более масштабной. Но в целом, если анализировать то, что делают другие страны, мы видим, параметры США: 2,9 триллиона долларов уже утвердили, 3 триллиона фактически согласовали и в любой момент готовы проголосовать, из них 1 триллион пойдет напрямую гражданам. То есть 5,9 триллиона, притом что в декабре прошлого года их денежная база являлась 4 триллионом, всей Америки, а тут приняли такие решения в таких масштабах, — это беспрецедентно.
Почему я и использую термин «беспрецедентный» характер расходов. Я помню, в кризис 7-го, 8-го года выделение 770 миллиардов долларов для спасения финансовой системы вызвало потрясение в мозгах, что, спасают «жирных акул» за счет народа. А здесь 5,9 триллиона будет запущено, скорей всего, в американскую экономику .
Если мы смотрим совокупное решение, которое принимают в Евросоюзе на центральном уровне — 2,2 триллиона. Плюс отдельные страны — там ФРГ 750 миллиардов, Франция огромные деньги. И Япония — 1,1 триллиона. Китайцы формально около 800 миллиардов долларов, на самом деле, больше, поскольку у них действуют субсидированные ставки для промышленности и другие льготы.
И вот когда мы смотрим, с одной стороны, масштаб того, как все страны спасают свои бизнесы — я в статье привожу пример: американские авиакомпании получили НРЗБ И когда ты смотришь, что до этого был пакет помощи авиационной отрасли в размере 23 миллиарда рублей, делим на 7, получается 3. 340 где-то миллионов. Ну, как сопоставить? Вы же конкурируете на одном рынке за людей. И тут ФРГ Lufthansa — 9,8 миллиарда евро. А тут всей нашей отрасли — 300. Несопоставимые вещи. А как вы хотите? А что такое все эти выплаты? Это сохранение того, что я называю организационный капитал. Техноструктура — называл Гэлбрейт. Это вся совокупность инженерной мысли, обслуживания, взаимоотношений с партнерами, техническая поддержка, подготовка кадров и переподготовка. Если всё это разрушается, то сам капитал в виде денег почти бесполезен.
Привезите в Африку, в деревню сбросьте какое-нибудь оборудование ценой в 1 миллиард долларов. И оно пропадет. Эта инвестиция в 1 миллиард долларов, не поддержанная этим организационным капиталом, не сможет ничего сделать, потому что у вас нет кадров, нет специалистов, нет потребителей.
И вот самое сложное в этом бизнесе — это организационный капитал. Он не равен просто деньгам, потому что уйдут несколько человек, уйдут несколько технологий, в том числе, управленческих, и всё, и потом, когда вам надо будет восстанавливаться, вам придется вкладывать намного большие деньги и то с неочевидным успехом.
Вот когда у нас разрушилась авиация в конце 80-х, начале 90-х — вы помните, денег де было, — мы же с тех пор так, по существу, и не выкарабкались. У нас самолета такого, который бы мы… В советское время же летали мы сначала на «Илах», потом на «Ту». Сейчас мы все время видим, какие неудачи преследуют все наши разработки самолетов, и никак не выходит.
Беседуешь с этими людьми — то у них одного нет, то утратилось искусство таких мастеров, то таких конструкторов. И это пример того, как такая отрасль в случае на несколько лет выпадения из нее ядра техноструктуры, потом, когда приходят деньги и даже политическая воля — потому что Путин демонстрирует все эти годы большую политическую волю, чтобы заработала авиация полноценно, заработало судостроение, — но мы видим, что миллиарды долларов вкладываются, а отдачи нет.
Да, и, я так понимаю, в космосе пока далеко от времен Королева, тех достижений, которые были.
М.Максимова― Да, батуты.
К.Ремчуков― Вот это я имею в виду. И я вижу, что западные беспрецедентные триллионы вкладываются для того, чтобы сохранить. И когда ты читаешь, что говорят министр экономики ФРК или министр финансов Франции, то две мысли они поддерживают абсолютно четко. Первая мысль: «Мы не хотим, чтобы наши лучшие компании с конкурентной способностью исчезли с рынка после коронавируса». Второе: «Мы не хотим, чтобы их поглотили иностранцы». То есть абсолютно ясный месседж: «Мы не считаем, что на рынке побеждает сильнейший, потому что мы не до конца видим, почему тот, кто побеждает, является сильнейшим по-честному».
И вот тут мы переходим к геополитическим вопросам. Китай не вызывает доверия. Всем кажется, что Китай субсидирует свой бизнес, и его конкурентные преимущества являются следствием гигантских инвестиций, в том числе, и скрытых со стороны китайского руководства. А за последнее время эти обвинения звучат все больше и больше как воля Коммунистической партии Китая, когда китайцы пару лет назад ввели требования в советы директоров ввести представителей Компартии на все предприятия на территории Китая, включая кампании с иностранным капиталом. Представляете, китайско-американская компания. Говорят: Так надо включить этого человека из парткома, он там будет сидеть.
Американцы подготовили пару докладов для Белого дома. А сейчас это превратили в качестве такого мема, что и коронавирус у них от КПК и в интересах Компартии Китая действует и весь бизнес. Студенты и аспиранты ездят в Америку и в университеты, чтобы воровать секреты в интересах Компартии Китая.
Потом, партия Китая — другой нарратив — является подавителем свобод. Целый год в Гонконге какие бунты она подавляет. И в Синьцзяне перевоспитывает миллион или два — разная информация — мусульман в своих перевоспитательных этих лагерях. И вот сейчас главным врагом является Компартия Китая, поэтому Запад отказывается им верить.
Когда американцы начали прессовать Huawei— а на прошлой неделе мы с вами говорили — лишили их подступа к компонентам на 18,7 миллиарда, то выяснилось, а что же делать? Huawei имел хорошие отношения с Европой, в частности, в Великобританией. И доверяли этому Huawei и считали, что 5G будет там построено быстрее всех в Европе.
И вдруг два дня назад лондонская «Таймс» сообщает, что Великобритания обратилась к странам «большой семерки» плюс Индия, Австралия, Южная Корея: создать так называемые «пакт десяти» для того, чтобы создать альтернативу Huawei 5G. Таким образом, мы видим, что это уже к Трампу не имеет отношения. Это уже они решают, что «нечего Китаю быть на этом рынке, нам надо сейчас объединиться и воспользоваться риторикой, которую создает Трамп антикитайской, но перестроить организационно и финансово стратегические планы по развитию технологий».
Таким образом, предыдущие три десятилетия глобализации, когда побеждал сильнейший типа Apple сильнее делает — вот у нас будет Apple; Sony делает что-то — у нас будет Sony; Huawei делает — у нас будет Huawei. А сейчас они говорят — нет, не по экономическим соображениям, а по политическим, военным, геополитическим, идеологическим. Таким образом, я считаю, что те принципы глобализации, которые лежали в основе созданных глобальных цепочек стоимостей и цепочек поставок, они разрушаются сверху этим недоверием, полной ассиметричностью информации, потому что ассиметричность информации — это одно из главных НРЗБ в рыночной работе, потому что по-разному информированы покупает и продавец. И сейчас весь нарратив запанной экономической политизированной лексики сводят к тому, что китайцы нечестные, и они используют всю информацию в своих разведывательных целях, подрывных, вполне возможно, к Западу.
Вот в таких условиях мы и столкнулись чуть раньше с «Северным потоком-2». У нас Huawei нет, у нас есть газ или нефть, и мы решили поставить «Северный поток-2», и американцы ввели санкции. Потом сказали: Мы готовы поставлять и сжиженный газ в Америку, пусть он будет дороже, и нефтью вы зальетесь. И мы видим, что тоже предыдущая фаза вся была антироссийская в связи с выборами 16 года, и вытесняют нас с рынка абсолютно санкциями. Сначала просто санкциями, потом вторичными санкциями, когда наказываются те компании, которые могут поставлять что-то другим, которых мы используем. То, что сейчас.
В этих условиях, если какая-то страна расходится в геополитических интересах — это, как правило, большие страны, такие, как Россия и Китай — с американцами и говорят: «Вот мы хотим так», американцы говорят: «Нет, это плохо», — то нельзя теперь рассчитывать на то, что американцы, не переубедив своих оппонентов, не введут какие-то санкции.
Таким образом, теперь это более дорогостоящий процесс, потому что и эффективность ниже и издержки будут выше. Мы должны воспроизводить очень многие компоненты производственной базы, особенно в стратегических областях, чтобы не зависеть от этих решений вовне.
М.Максимова― То есть возвращаемся во времена Советского Союза, «холодной войны»?
К.Ремчуков― Не совсем. Потому что все-таки сила глобализации… Я абсолютно убежден, что глобализация — это мощная вещь, потому что она лежит в основе экономической эффективности. Вот мы так осуществляем разделение труда международное, мы таких ищем производителей каждого компонента в мире, который позволяет нам быть более эффективными. Будь то Африка, будь то Азия, будь то Восточная Европа. Кто-то шьет лучше, кто-то пристегивает лучше, кто-то относит, кто-то подносит. И вот это детальное деление труда приводит к тому…
М.Максимова― Говорили мы о новой экономической ситуации, о том, что нужно поддерживать своих и о том, как России вести себя в новой ситуации.
К.Ремчуков― И вопрос в чем?
М.Максимова― То, что мы не вернется в эти времена бывшего Советского Союза? Дело в том, что когда есть определенная изоляция, то тяжело развивать все эти новые технологии, самолеты, направлять ракеты в космос. Тут как раз спрашивают, можно ли ставить крест на российской космической программе или пока еще рано?
К.Ремчуков― Нет, я абсолютно убежден, что есть экономическая целесообразность в мобилизации разделения труда, но сейчас, когда политическая целесообразность доминирует над экономической, просто наступает такое время. Каждое время требует адаптации к нему. То есть нельзя сидеть и сокрушаться: Ах, как было хорошо 10 лет назад, 15. Обязательно найдется кто-то, кто расскажет, что 10 или 15 лет назад было не так хорошо.
Поэтому я предвижу увеличение издержек в экономике в целом и снижение эффективности, снижение доходности, снижение доходов, снижение расходов. То есть в данном случае те факторы, которые могли бы быть факторами роста богатства и благополучия, сейчас будет работать, мне кажется, намного более приглушенно. Отсюда и требование к правительству запускать сразу несколько процессов. То есть в тех сферах, на тех рынках, где государство вообще не нужно, кроме защиты самого рынка, то есть снижение барьера выхода на рынок, финансирование изначального капитала для поддержки малого бизнеса, и защита этого бизнеса от рэкета и вымогательств — это чисто государственная функция. Надо развивать это. Везде, куда хотят люди вкладывать деньги, что они хотят готовить, предлагать рынку — это надо всячески делать. Малый и средний бизнес, как известно — есть, конечно, отдельные компании, которые очень важны технологически — в основном это формы занятости.
И регулировать эту занятость и думать о том, что возникнут какие-то крупные предприятия, на которых будут работать людей, — это нереалистично. Поддерживать надо их, чтобы два-три человека в земле есть, они заняты, у них есть маленькая компания, они спокойно делают то, что нужно, платят еще какие-то налоги, а государство им не платит пособие по безработице. Это сплошная выгода.
И есть крупные сектора, которые связаны с большими инвестициями, в том числе, организационный капитал, где цена рабочего места… Условно говоря, если разрушится крупная компания, потом начинает создавать — тебе очень много нужно будет миллионов или миллиардов рублей с тем, чтобы это всё дело воспроизвести, и одно рабочее место будет стоить дорого.
И при всей социальной значимости каждого рабочего места, существенно проще рабочие места, допустим, курьера, продавца, официанта воспроизвести, создать, найти. Поэтому здесь должна быть умная голова, которая понимает, где какой тип помощи есть. Вот слушайте, что говорят прагматичные немцы. Когда министр экономики говорит: «Мы не позволим Lufthansa исчезнуть, потому что это хорошая компания. И если ее не будет, это будет нечестно».
М.Максимова― А, получается, не слушают прагматичных немцев? А почему, кстати — не понимают?
К.Ремчуков― Вы знаете, у нас же экономическая политика последних лет была абсолютно не сбалансирована. Там мегарегулятором назначили Центральный банк, и Эльвира Набиуллина как мегарегулятор должна была решать несколько задач. С одной стороны, это чисто денежная задача, инфляционная, с другой стороны, мегарегулятор отвечает за регулирование экономики. И здесь мы подходим к целям экономики. Ну, если брать макроэкономику, о которой так любят говорить наши руководители страны, то там, помимо низкой инфляции — кстати, у нас никогда не была низкая инфляция; она была ниже, чем в 90-е годы, но считать инфляцию в 4% или в 4,5% или в 4,2 низкой, то пойдите и скажите через границу кого-нибудь. Это очень высокая. Она выедает из карманов наши доходы. Поэтому считать, что это какой-то абсолютный успех, я бы не стал. Потому что вы любой график посмотрите инфляционный, вы увидите, что это далеко. Да, по сравнению с чем-то хорошо, но непонятно, как.
Цена этой даже высокой, но все же ниже, чем обычно инфляции — 4% — это такое сдавливание кредитного рынка и отсутствие ликвидности, что никто не может развиваться. То есть просто нет ликвидности на рынке. Ты не можешь брать эти деньги.
Но, поскольку Набиуллина за это не отвечает (она отвечает за свое перед президентом), а министры экономики слабее оказываются на этой позиции, чем она, а министра финансов вообще не волнует экономический рост, его интересует только дефицит бюджета и много не хватать денег, то мы подходим к ситуации, когда философия каждого ведомства не объединена общей целью. А общая цель: с одной стороны контролировать инфляцию, с другой стороны, создать такие предпосылки для создания рабочих мест и доходов людей, при которых можно развиваться. При которых появляется интерес к инвестициям, и вообще к желанию здесь работать, что бы процветать. И не было в последние годы ни одного человека, который воплощал бы в себе всю вот эту философию, о которой говорилось, с другой стороны, достаточный административный ресурс, чтобы урегулировать интересы каждого из этих ведомств.
И вот эта мантра положительного бюджета, что он должен быть бездефицитный, с ней хотят, живут, умирают. И я как раз привожу в своей статье Кейнса, который предлагал как раз в эпоху кризиса дефицитный бюджет, утверждая, что совершенно глупо в условиях кризиса иметь дефицитный бюджет, поскольку дефицитный бюджет формулируется за счет двух факторов. С одной стороны, в условиях кризиса никто не работает, и нет доходов, а раз нет доходов — нет налогов.
С другой стороны, если сокращать расходы, то у вас еще больше дырка увеличиваться… вернее, увеличивать расходы или поддержать на том уровне. Поэтому доходы падают, сокращают расходы, и всё это умирает. Он говорит: «Нет, это совершенно неправильная позиция». Он ненавидел стариков из Минфина Британии и США — Кейнс и говорил, что в условиях кризиса нужно наращивать дефицит. Нужно смотреть на дефицит бюджета не только по результаты в годы кризиса, а по всем годам делового цикла. А годы делового цикла включают как годы профицита бюджета, так и дефицита бюджета.
Вот когда мы выйдет на завершение цикла, давайте мы посчитаем, сколько лет у нас был профицит бюджета — а у нас все последние годы, кроме одного, по-моему, был профицит бюджета — сейчас надо допустить дефицит, поскольку нам нужны расходы, чтобы наполнить экономику по ликвидности, помочь ей развиваться. Еще один момент, почему такие большие расходы на Западе — потому что все хотят, чтобы одновременно, когда приоткроется от коронавируса экономика, одновременно все начали работать. Глупо поддержать одного и не поддержать другого. Поддержать, условно говоря, ресторан, но не поддержать посетителей ресторана, которые должны прийти и потратить там денежки. Поэтому вы все равно потратите деньги, но эффекта не будет.
И здесь смысл этого синхронного… да, он требует больших денег, но тут нужно видение, тут нужна философия, каким образом мы выходим, какие отрасли требуют какого объема инвестиций, у каких отраслей максимальный эффект создавать вот это кумулятивное движение этой экономики. И, безусловно, второй блок — то, что я сказал: абсолютное снятие барьеров для частного бизнеса во всех сферах. Взять под отдельный контроль, потому что занятость во многих районах не может быть обеспечена за счет государственного капитала, но, может быть, обеспечена за счет поощрения инициативы граждан. Я верю в инициативу граждан, за то, что они могут предлагать рынку, соседям многое то, что им нужно.
М.Максимова― А чья эта задача сделать так, чтобы эта единая цель появилась у Минфина, Центробанка, Минэкономики? Это глава правительства или глава государства должен обладать…
К.Ремчуков― С моей точки зрения, это глава правительства. Он должен быть Людвигом Эрхардом российской экономики. Был такой канцлер ФРГ, который после войны эту абсолютно нищую, разбомбленную Германию привел в чувство, вернул ценность валюте… Потому что у нас же еще с рублем, понимаете… вот говорят про инфляцию, но я каждый раз огорчаюсь, что у нас монетарные власти не несут ответственность за все функции денег, за которые должны нести ответственность власти, а именно сохранение в национальной валюте функции сбережения, функции сохранения богатства.
То есть, условно говоря, вы работали вчера, заработали 1000 рублей. Если бы у нас, условно говоря, был бы курс 1 к 1, то вы бы заработали по обменному курсу 1000 долларов. А 1000 долларов дает вам возможность купить потребительных стоимостей на целую 1000 долларов. Проходит год — ваши власти берут и говорят: «Ваша 1000 рублей теперь стоит 500 долларов». У вас рубли так и остались. Но вы же их держали в банке. И выясняется, что ваше богатство, которое было, оно просто улетучилось, и вы уже можете на них купить вполовину меньше, а то в 2⁄3 меньше. Поэтому я считаю, что это удивительная безответственность финансовых властей — не воплощать в нашей валюте русской ту ценность, которая связана с сохранением богатства, которое мы зарабатываем каждый день. И это, мне кажется, тоже одна из задач экономической политики.
И я считаю, что, условно говоря, мы же видим опыт НЭПа. Появился червонец. Как только появился червонец, вдруг выяснилось, что он всем нужен. Все работают, высокая дисциплина, все зарабатывают и хранят. Червонцы, по-моему, во всякие фильмы про жуликов фигурируют, по-моему, чуть ли не уже в зрелые годы советской власти, расплачивались червонцами.
В ФРГ Эрхард тоже входит очень хорошую марку, которая сразу обрела НРЗБ ценность, стоимость для людей. Ее стали зарабатывать, откладывать, инвестировать.
Поэтому сейчас время фактически революционных решений. Мы не можем быть созерцателями этой удивительной жизни, когда нефть и газ приносит нам деньги, и мы думаем: «Как хорошо, у нас есть подушка безопасности». Подушка безопасности… больше не будет от нефти и газа подушки безопасности. Надо посмотреть, а у других стран подушка безопасности есть?
Я, когда готовился к статье — у меня в статью не вошло, — я посмотрел данные на 7 мая этого года, какие золотовалютные запасы. Израиль. Население менее 9 миллионов человек. 133 миллиарда долларов. Ты можешь себе представить? У нас та сумма, которую западные эксперты считали ликвидной для борьбы с Саудовской Аравией, оценивали где-то порядка 360–380 миллиардов. Это мы, такая страна, которая все эти годы на нефти и газе создавала подушку безопасности. У нас 148 миллионов человек. Ну, пусть 400 будет. А у них на 9 миллионов — 133,5.
Смотрим Южная Корея. Меньше, чем мы страна. Тоже нет нефти и газа. 404 миллиарда долларов. Смотрим Гонконг — 441,2 миллиарда долларов. Друзья мои, это же не просто подушка безопасности, а она заработана в таких отраслях, которые создают более высокую добавленную стоимость. Поэтому, мне кажется, надо пересмотреть — сейчас повод вот этот кризис — России и, прежде всего, для самих себя… Потому что все эти политические риски — нарастание волнений, каждый день публикуемые опросы общественного мнения, которые показывают и снижение доверия к Путину и склонность людей выходить на улицы… Сегодня, по-моему, там «Левада» (Левада-центр признан в РФ иностранным агентом). И сельская местность там, по-моему, охвачена недовольством…
М.Максимова― Да, 30% готовы…
К.Ремчуков― Крестьяне готовы взять мотыги и выйти.
М.Максимова― А вы, кстати, верите, что это примерно отражение реальности — что 30% нашего население готовы уже… всё, довели их?
К.Ремчуков― Первый ответ: я верю. Во-вторых, я знаю, что между недовольством, которое фиксирует социология и действием — огромный разрыв. На действие готовы совершенно меньшее количество людей. А недовольство, конечно, будет нарастать, потому что чудес не бывает. Безработица будет расти, доходы будут падать, недовольство будет увеличиваться.
Какие настроения в этот момент у людей? Плохие. Они склонны скорее чему-то плохому верить. Поэтому никакие идеологические крики в студиях, никакая промывка мозгов, на мой взгляд, ничего не сделает, потому что у людей уже иммунитет. Вот у него к COVID иммунитета нет у всей страны, а к этому уже иммунитет есть. И раз так, то единственный выход сделать людей: а) работающими, б) зарабатывающими. Должны быть смыслы связаны с вещами, от которых можно улучшаться их жизнь не на словах, а на деле. И это задача, безусловно, амбициозного правительства. И здесь я даже не вижу, почему Путин мог бы быть против, потому что это на самом деле единственное спасение для него, особенно если он собирается так долго быть у власти, как ему сейчас Конституция позволит. Что ты будешь выходить и объяснять? Только одно — чтобы люди даже не смотрели тебя по телевизору, когда ты выходишь, потому что он работает, у него контракты, у него исполнение, у него деньги, у него отпуск, у него покупка, у него ипотека.
Там, в Америке смотрел на днях: ипотечная ставка 3,1% на 30 лет выдается ипотека.
М.Максимова― Это какая-то фантастика.
К.Ремчуков― С неизменными показателями. Конечно, и от доллара, как бы ни кричали на этот доллар наши пропагандисты, что скоро будем поганой метлой его куда-то выметать, он по-прежнему привлекателен для всех и, по-прежнему, люди вкладываются в доллар как в гавань спокойствия. Поэтому, я думаю, учиться есть чему.
М.Максимова― У нас эсэмэски приходят: «Одно дело вливать деньги в предприятие у них Lufthansa или у нас. Посмотрите на Роскосмос, который, — здесь нецензурно — несколько миллиардов».
К.Ремчуков― А Lufthansa не пытался сравнить с «Аэрофлотом»? У них НАСА есть, тоже не самая эффективная компания, кстати, в Америке. Нет, я имею в виду те компании, которые на рынке. Вот у нас «Аэрофлот». Вот я считаю, в «Аэрофлот» есть смысл. Он за эти годы доказал свою способность подстраиваться под рыночные условия и демонстрировать хорошие результаты, улучшение качества, в том числе.
Кстати, знаете, интересно, когда готовишься к какой-то статье, то напал на такую цифру, большой научный материал в Financial Times о том, что голландские ученые подготовили доклад несколько лет назад как бы не политизированной нынешней ситуации, в которой указали, что средний срок разработки вакцин — 10, 7 года, почти 11 лет при проценте успешности работы от начала до конца в 6%. И они, конечно, приводят много аргументов, сейчас огромное количество инвестиций используют наработки, которые были созданы во время исследования коронавируса SARS и MERS, который «свиной» и «птичий» грипп, по-моему. И аналитики Morgan Stanley оценивают шансы на успех вакцин Modernaв 65%. Это у них лидер сейчас по прогнозам. Они также считают, что до конца года можем увидеть вакцину Pfizerи их немецкого партнера BioNTechи AstraZeneca, и Оксфордский университет.
Но тоже очень интересно, приводят фотографию: президент США Форд в 76-м году сделал вакцину прямо на камеру в Белом доме. Опасаясь вспышки свиного гриппа проводит такую как бы рекламную компанию. И автор исследования пишет, что у людей начались побочные эффекты от этой вакцины: синдром Гийена — Барре, при котором атака иммунной системы на нервные окончания привела к параличу тела. И было очень большое количество этих побочных эффектов. Поэтому главный вывод этой статьи, которая достаточно подробно анализирует именно научные движения, что снижение требовательности к процедуре утверждения — а сейчас все страны в борьбе то быстрее, снижают требования к этой процедуре утверждение. И может вывести вакцину на рынок до того, как мы обнаружим всё побочные эффекты. И ученые не до конца отвергли предположение, что вакцина может сделать заболевание еще более тяжелым. Поэтому я своим слушателям замечательным, которые меня слушают, говорю: будьте бдительны, внимательны и помните, что эти длительные сроки утверждения, напоминаю, в среднем 10,7 года на разработку и утверждение вакцины в мире за все предыдущие годы было. Так вот утверждение всех процедур, всех исследований побочных эффектов составляет чуть ли не львиную долю этого времени. Поэтому будьте бдительные и не поддавайтесь быстрым обманчивым движениям.
М.Максимова― 10 или 5 лет, скажите, если, допустим, через 5 лет будет вакцина, Дональд Трамп будет еще на посту президент?
К.Ремчуков― Если через 5 лет, то нет, потому что у них все-таки Конституцию не меняют так быстро. И два срока, если он сейчас победит, уйдет. Я начал читать всё вот это про вакцину, потому что все до единого умника, которых я уважаю, они утверждают, что нормальная жизнь в той или иной степени вернется тогда, когда все будут вакцинированы. До тех пор, пока не будет разработана вакцина и все будут вакцинированы, считать, что мы вернемся к обратной жизни, нельзя. И начал интересоваться, а когда же у нас появится возможность. Выяснилось, что это не так быстро. Хотя всё отмечают, что сейчас просто миллиарды долларов и лучшие умы воткнулись в эту тему.
А Трамп, ему еще в ноябре надо… Мы сейчас не знаем, куда выведут эти протесты…
М.Максимова― Они, кстати, ему добавляют или отнимают?
К.Ремчуков― Я лично считаю, что эти протесты, такие дикие, такие левацкие, такие анархистские, такие разрушительные, ведут к сплочению опять же на расовой основе белой расы. Белый избиратель Америки — это ядро его электората, оно еще больше сплотится. И глядя на эти картинку бесчинств, скажет — нет-нет. То есть Трамп выражает позицию осуждения такого рода беспорядков однозначнее, чем демократические оппоненты, которые заигрывают.
И, более того, лидерами в Демократической партии типа Окасио-Кортес являются люди скорее левацких взглядов, более близких к анархистскому проявлению. Поэтому, я думаю, что он консолидирует свое ядро за счет этих выступлений. И если в октябре перед выборов появятся первые статистические результаты того, что Америка начала выходить из кризиса, а занятость начала расти, то, мне кажется, американцы поверят в том, что программы помощи администрации Трампа привели к тому, что он обещал. А он обещал, что 21-й год будет просто замечательный. И могут за него проголосовать. А, тем более, у демократов я сейчас вижу всё больше и больше вопрос, кто будет вице-президентом предложен Байденом.
Байден все-таки не является харизматической фигурой. Он устраивает истеблишмент Демократической партии, но всё хотят видеть энергичную тетку, желательно темнокожую, способную к коммуникации, чтобы этот потенциал объединения разных людей… потому что Байден отсек большое количество тех интеллектуалов, которые шли по избирательной кампании — чтобы она воплощала в себе интеллектуальное начало и расовое начало и какие-то базовые, ядерные ценности демократов. Потому что сейчас, после того, как кампания прошла, мы видели, до какой степени качнулись ценности в сторону крайне левых у демократов. И все-таки не совсем спокойно жить, когда вторая партия качнулась сильно в левизну, в анархизм, в революцию.
М.Максимова― Заканчивается у нас время. Осталось полторы минутки у нас на книгу .
К.Ремчуков― Я две книги. Одну умную книгу. Я ее когда купил, показывал, но сейчас прочитал ее всё. «Что мы выучили?» Это сборник статей по итогам кризиса 2007 года. Тут блестящие авторы: Джордж Акерлоф, Стиглиц, Джанет Йеллен — это бывший председатель Федеральной резервной системы. Просто великолепная книга. Поскольку это статьи, то это абсолютно экспертный подход к анализу всех факторов, которые нужно учитывать, чтобы новый кризис предотвратить, а это очень важно. Открытие, которое они сделали — что все экономические модели готовятся к внешним шокам, а все проблемы являются внутренними.
И еще одну книгу, от которой просто невозможно оторваться, называется: «Апокрифы Древней Руси». Сборник апокрифов от Еноха, вот все, которые были в Древней Руси. Во-первых, очень написано, во-вторых, все-таки попытка понять природу «глубинного народа» подталкивает меня к этим апокрифам Древней Руси, чтобы понять, что же все-таки… у нас глубинный народ у нас в глубине страны или в самом верху? И я все больше и больше склоняюсь, что глубинный народ находится у вершины власти.
М.Максимова― Спасибо большое! Это был Константин Ремчуков, главный редактор и генеральный директор «Независимой газеты» в программе «Персонально ваш». Что нас ждет ближайшие несколько часов. После 16 часов тема программы «Изнанка». Сыровар. В 17 часов «Особое мнение»: главный редактор Карнеги.ру Александр Баунов. А в 19 — «Особое мнение» с музыкантом Андреем Макаревичем. Это была Марина Максимова. Спасибо, до свидания!
Геннадий Петров 
комментарии(0)