Жан-Мари Ле Пен: "Мы больше не являемся действительно свободной и независимой страной"

Париж-Москва

- Проблема эта касается всех обитателей Франции: все они желают спокойствия и безопасности, обеспечение которых является первейшей обязанностью государства. Однако во Франции, согласно исследованиям, ежегодно совершается 15 миллионов правонарушений, и только 4% из них заканчиваются наказанием.

К увеличению уровня преступности в наших городах привела совокупность многих причин. И важнейшая из них - это массовая иммиграция: скопление во французских городах большого количества иностранцев, которые не ассимилируются, а часто и не хотят ассимилироваться.

Но есть и другие причины. Это - утрата моральных и религиозных чувств и принципов, а также бессилие и неспособность образовательной системы - следствие ее многолетней "марксизации" (где царит идеология 68-го года с ее "запрещено запрещать"), отсутствие сильной и определенной политики поддержки семьи и, наконец, разрыв той естественной связи между армией и нацией, которые создаются военной службой по призыву.

В итоге более 20% правонарушений совершается лицами, не достигшими 18-летнего возраста. В течение двадцати лет все правительства, как левые, так и правые, предпочитали, по их словам, превентивную политику репрессивной. Хотя на деле они не предотвращали никаких преступлений. Как, впрочем, и не наказывали за них. У них просто не было соответствующего инструмента.

Поддержание порядка в стране означает постоянную необходимость применять закон, исполнять наказание преступников. Это наказание должно быть справедливым, быстрым и исполнимым. Но для этого государство должно прежде всего обладать моральным авторитетом. Чтобы подростки в пригородах не воровали, нужно, чтобы министры не воровали при исполнении своих обязанностей.

Один шофер такси как-то спросил меня: "Господин Ле Пен, все говорят, что вы самый богатый кандидат на пост президента. Я думаю, что ваши конкуренты зря прибедняются, когда говорят, что у них нет денег. Кто поверит, что Францией управляют люди, которые к 50-55 годам, то есть за тридцать лет такой работы, не могут сколотить себе миллиона франков?"

Как простой "высший функционер", вроде господина Жюппе, может набрать средств для покупки дома стоимостью 15 миллионов франков, - для меня загадка.

Когда я вижу за спиной господина Раффарена (который и был выбран в качестве прикрытия) таких людей, я говорю себе: О-ля-ля! Хотя сам Раффарен - неплохой человек, но он находится в кругу бесчестных людей. Можно, конечно, вспомнить слова некоего жителя Ниццы: "Может, наш мэр был и не очень честным человеком, но город его неплохо выносил!" Но о Франции в целом нельзя сказать и этого.

К тому же у нас весьма пристрастная юстиция, представляющая собой настоящий синдикат - объединение левых и крайне левых не скрывающая, что руководствуется своими понятиями в большей степени, нежели законами республики.

У нас явно недостаточное количество следователей: сегодня их ровно столько, сколько было в XIX веке! Явно не хватает и мест заключения: всего 50 тысяч камер, в то время как нам необходимо не менее 200 тысяч.

Что до предотвращения преступлений, то для этого нужно прежде всего вернуть семье ее традиционную роль и значение. (Политика финансовой и юридической поддержки семьи стоит в программе нашей партии в прямом смысле на первом месте.) Наша школа вновь должна озаботиться воспитанием морали, гражданской ответственности, уважения французских традиций и т.д. Следует также прекратить приток иммигрантов в страну и приступить к высылке иностранных преступников и правонарушителей.

Я был первым и в течение многих лет единственным, кто говорил об этой проблеме. Почему теперь она оказалась в центре избирательной кампании? Только потому, что за нее в попытке переизбраться ухватились лица, несущие ответственность за нынешнее положение дел.

- Предложения, с которыми мы выступаем, являются глубоко реформаторскими и совершенно реальными. Они вдохновляются, во-первых, философией общего блага и, во-вторых, здравым смыслом.

Наша цель состоит в возвращении свободы и достоинства Франции и ее гражданам. Это означает прежде всего уменьшение налогового бремени - дабы защитить от посягательств большую часть заработков и прибылей, получаемых трудящимися французами. Ведь их труд производит реальные богатства страны, и этот труд должен почитаться во всех смыслах - в том числе и в налоговом.

Я предлагаю ввести конституционную норму, согласно которой налоговые поступления в бюджет не должны превышать 35% валового внутреннего продукта.

Кроме того, необходимо отменить два вида налогов. Первый - это налог на наследство по прямой линии. Он разрушает экономическую структуру страны. Множество небольших семейных предприятий - крестьянских, промышленных, ремесленных - разоряются из-за невозможности его выплатить. Это означает убытки для нас в размере 12-14 миллиардов франков.

Другая мера гораздо более революционная - это постепенная отмена налога на доходы. Мои противники и слева, и справа находят множество оправданий для своего нежелания идти на эту совершенно необходимую для нас меру. Хотя на самом деле не один Морис Аллэ, например, но целых пять (!) нобелевских лауреатов в области экономики настаивают на отмене этого налога, считая его губительным для любой экономики.

Он совершенно бессмыслен. Ведь количество "богатых" (определение вполне относительное) в стране не увеличивается, но все больше налогоплательщиков, декларирующих доходы, подпадает под него. Хотя мы сегодня можем сразу и вполне безболезненно освободить от него лиц с невысокими доходами (платящими по 5%). Да и суммарный объем выплат по ставке 20% равен лишь 1,5% обязательных налоговых поступлений.

Сегодня налог на доходы дает бюджету 320 миллиардов франков. Но уже в течение пяти лет после отмены налога все эти деньги (которые никто не будет закапывать в землю) окажутся вложенными в экономику. Что будет означать среди прочего рост поступлений в казну от НДС и других налогов. Франция перестанет терять инвесторов и высококвалифицированных специалистов. Будут созданы новые предприятия с новыми рабочими местами. Причем экономически оправданными местами. Приносящими доход, а не созданными государством лишь для "борьбы с безработицей" и лишь проедающими средства, полученные государством из карманов налогоплательщиков.

Господин Жоспен неоднократно говорил о том, что он уменьшил число безработных в стране. Уменьшил, но как? Подкармливая маленькие предприятия без будущего - за счет всего общества, ухудшая, таким образом, наше экономическое положение.

Вторая важная часть моей экономической политики состоит в сближении уровней оплаты ручного (физического) и умственного труда. Этот социальный разлом был произведен сразу после войны теми, кто начал завоз иммигрантов (и Помпиду в этом признался) с целью резкого снижения стоимости ручного труда во Франции.

Работники физического труда должны были нести невероятные жертвы, чтобы их дети могли после соответствующего обучения оказаться по другую сторону этого социального разлома. В итоге мы оказались обременены огромным количеством всевозможных студентов. Уровень образования упал, хотя скоро 100% людей окажутся бакалаврами. Более глупое положение трудно себе представить.

Нам необходимо глубокое реформирование образовательной системы. Нужно положить конец тому политически ориентированному образованию, которое навязывает школьная система Французской Республики - марксистская по большей части.

По нашему школьному преподаванию видно, что мы живем в пространстве анархии, в пространстве анархо-троцкизма. Начиная с 1968 года труд стал представляться молодежи как род наказания, а венцом человеческой жизни стали отпуска и каникулы. Пенсия - пораньше, рабочая неделя - поменьше, свободного времени - побольше: все это стало целью жизни и левых, и правых. Школа не торопится сообщить ученикам, что для любого "перераспределения" богатств прежде всего нужно их создать.

Мы существуем сегодня в социалистической системе, где слишком много бюрократии. Франция управляется бюрократами - высокопоставленными функционерами, выпускниками специфического учебного заведения - парижской Высшей школы управления (ЭНА). Выпускники ЭНА руководят не только государственной администрацией, но и политикой, и крупнейшими компаниями страны. Это настоящая правящая олигархия, состоящая зачастую из выскочек, презирающих народ и считающих демократию просто удобным алиби для собственной власти. Они не ищут одобрения народа, не желают действительного участия народа в определении собственной судьбы. Им вполне достаточно процедуры голосования: после получения нужного количества голосов они делают что хотят.

Я думаю, что французские политики в целом - довольно посредственного качества. И именно потому, что они происходят по большей части из государственных чиновников. Это весьма умные люди и, без сомнения, исполнители весьма высокого уровня. Но для политиков необходимы иные качества, нежели для чиновников, основанные на интуиции, оцениваемые по совершенно другим критериям. Большая ошибка думать, что хороший функционер обязательно будет хорошим политиком. Пусть хорошие исполнители получают больше денег, если это необходимо, но пусть не становятся руководителями.

- Чтобы открыть плотницкую мастерскую и нанять трех плотников, мне придется собирать огромное досье. (При этих словах мой собеседник показал довольно увесистую папку, хотя и раза в два меньшую той папки, что демонстрировал недавно президенту Владимиру Путину Каха Бендукидзе.) Бюрократия угнетает людей ежедневно. Если я - хороший плотник, то зачем требовать от меня знаний и умений выпускника Высшей политехнической школы? Огромное количество энергии люди сегодня тратят впустую, преодолевая бессмысленные бюрократические препоны. Причем эту бюрократию еще и содержат именно те, кто больше и продуктивнее других работает. Кто является настоящим локомотивом нашей экономики.

Ведь предприниматель, хозяин той же плотницкой мастерской, погружен в заботы не 7 и не 8 часов в день. Но тот, кто работает больше других, должен быть уверен, что большая часть результатов его труда пойдет на пользу ему, его семье, его детям. И мы понимаем, что его усилия необходимы всем другим членам общества: для того чтобы тащить вагоны, нужен ведь локомотив! Мы же постоянно ставим ему препоны и при этом цепляем больше и больше вагонов.

Что направляет этих людей, что заставляет их двигаться, вставать в 5 утра? Интерес, желание получить возможность приобрести свой дом, лодку, заплатить за обучение детей, за лечение, если кто-то в семье заболеет и т.д. Вот двигатель экономики! Если вы выключите этот двигатель, то получите то, что мы видели на примере Советского Союза.

Рыночная экономика может быть эффективной, только если государство сосредотачивается на собственно государственных, "коронных" обязанностях: национальной обороне, полиции, дипломатии, тех видах научных исследований, которые не могут вестись по частному почину. Экономика за исключением указанных сфер должна быть доверена частному почину, частной предприимчивости, позволяющей людям самостоятельно зарабатывать деньги.

Государство должно быть арбитром и гарантом соблюдения экономической демократии: когда и наемные работники, и самостоятельные предприниматели, и пенсионеры могут выбирать по своему усмотрению род своего образования, пенсионного обеспечения, предпринимательской или профессиональной деятельности и т.д.

- Да, если существуют границы. Границы ведь это вовсе не препятствия, не плотины. Границы - это фильтры, с помощью которых вы определяете количественный и качественный состав вашего обмена с внешним миром - в зависимости от интересов ваших потребителей, а также ваших производителей.

Один из главных элементов политической независимости - как можно большая экономическая независимость. Конечно, целью не является автаркия, но - самостоятельность. Мы прекрасно знаем, видим, что некоторые страны неустанно заботятся о нефтяной гегемонии, пищевой гегемонии, ядерной, военной гегемонии. И если мы хотим сохранить нашу независимость, мы должны блюсти независимость наших внутренних рынков, где экономическая демократия - равенство предприятий, компаний - должна поддерживаться в возможно большей степени.

Уничтожение национальных границ отдало французское производство - промышленное, ремесленное, сельскохозяйственное, а также и французскую торговлю - во власть зачастую дикой конкуренции внешнего мира. Так, Европа почти убила французское сельское хозяйство: в него приходит 8 000 молодых людей в год, а 45 000 людей уходит на пенсию. И каждые 15 минут во Франции исчезает одна семейная ферма. При этом никто в ЕС не объясняет, почему из США в Европу завозятся, например, миллионы тонн кормов для скота - в прямой ущерб нашим производителям.

Их же заставляют индустриализировать свое хозяйство, особенно выращивание скота и птицы, до степени совершенно искусственной "рентабельности". Что приводит к экологическим катастрофам. Ведь сельское хозяйство само по себе не есть "промышленное производство". Оно имеет дело не с "переработкой сырья" и "сборкой комплектующих", но с живой жизнью растений и животных.

Чтобы восстановить нормальную сельскую жизнь во Франции, увеличить объемы сельскохозяйственного производства и обеспечить нашу продовольственную независимость, нам нужно покинуть Европу Маастрихта.

- Чтобы осуществить необходимые реформы и проводить свою политику, нам необходимо стать хозяевами собственной судьбы. А весьма большая часть нашего суверенитета сегодня отдана Брюсселю, и еще больше будет отдано в 2003-2004 годах. Мы больше не являемся действительно свободной и независимой страной.

Евро - это ведь просто инструмент. Инструмент осуществления идеи политически единой Европы! Эта же идея - совершенно противоположна, антиномична идее суверенной и независимой Франции. Вот почему я против евро.

Сегодня евро - это вовсе не общая валюта для Европы. Никто бы не возражал против существования евро в качестве общей валюты. Но введение евро в качестве единственной валюты несет с собой весьма пагубные последствия. Мы лишаемся бюджетной независимости, а стало быть, и нашей социальной независимости, и нашей экономической независимости.

Возьмем конкретный пример, когда мы обязуемся соблюдать установленные критерии бюджетного дефицита, скажем, 30%. Тогда в случае кризиса единственный инструмент для исправления его социальных последствий, остающийся в руках государства, - это уменьшение заработной платы, пенсий и пособий. И никаких других возможностей! Я считаю такое положение крайне опасным.

Нам просто придется отказаться от столь опасных обязательств, связанных с евро, а возможно, и вовсе покинуть "еврозону". В этом нет ничего сверхъестественного! Ведь существуют страны ЕС, не вошедшие в зону единой валюты: Дания, Англия - они сохранили свои денежные единицы!

Я считаю, что сегодня - время не создания империй, но время их разрушения. Мы видели исчезновение европейских империй. Мы видели, как совершенно неприступная, как нам казалось, империя СССР разрушилась сама собой. Мы видим сегодня, что угроза нависла над другими странами: чтобы быть нациями, им требуется определенная степень однородности национальных интересов, чувств, культур и т.д.

Количество членов ООН не перестает расти, и в этом нет ничего странного. Это желание самостоятельности было бы странным, если бы само течение истории шло в другую сторону. Но я думаю, что наша цивилизация двигается в сторону уточнения, уяснения тех различных черт, которые и определяют своеобразие народов.

- Я поддерживаю отношения с людьми, имеющими те же убеждения, что и я. Даже если эти националисты находятся в антагонистических отношениях между собой.

Мой друг господин Шешель - сербский националист, патриот и герой страны, бывшей давним и близким другом Франции. Страны, которая подверглась, с нашим участием, совершенно несправедливой и даже аномальной агрессии. Дружба с Шешелем вряд ли вызывает у вас удивление.

Что побудило меня встретиться с Эрбаканом? То, что он провозгласил в Турции, что там не дозволялось, - религиозную свободу, точнее, свободу религиозного образования. (Турция, как известно, управляется масонским военным режимом, сильно американизированным.) Мы тогда обсуждали с Эрбаканом то, что нас объединяет, - его нежелание вступать в Европейский союз.

Турция - великая страна, с великой цивилизацией, с нормальным будущим важной региональной державы. Но она не европейская держава. И если мы признаем европейской эту страну, находящуюся, кстати, в Малой Азии, то почему не разрешить вступление в ЕС и Израилю? А затем - Ливану, Египту, странам Магриба, Судану? Лягушка раздуется до размеров быка и, разумеется, лопнет. Увеличение количества членов ЕС с 15 до 30 стран - не что иное, как строительство вавилонской башни. Такое же, как и искусственно навязываемая сегодня странам и народам так называемая глобализация.

Глобализация есть вполне конкретный феномен конкретной эпохи, а не некий итог развития человечества. Он связан с техническим развитием и заметным увеличением народонаселения. К этому феномену можно относиться двояко. Можно воспринимать его критически и осторожно, как это делают люди вроде меня. У нас ведь есть возможность не принимать в качестве неизбежных все те последствия, которые вытекают или могут вытекать из этой ситуации. А можно, как это делают глобалисты, говорить: "О, это замечательно! Эта глобализация - начало великой революции, которая окажет влияние на всю нашу глобальную деревню, на весь наш мир!"

Эта странная сентиментальность ни к чему хорошему, конечно, не приведет. Меня в этом смысле удивляет отношение нынешней европейской, американской и в какой-то степени русской дипломатии к индийско-пакистанскому противостоянию. Оно вполне может потрясти мир. Это ведь не мальчики бросаются шариками из бумаги, это две ядерные державы с более чем миллиардом населения. Причем нет никакой уверенности в том, что их режимы контролируют сами себя и уж тем более, что они контролируются их населением. Все это очень опасно.

Я изумляюсь, читая газеты, скупым комментариям на третьих страницах, в то время как первые посвящены... мировому чемпионату по футболу. Что может быть важнее футбола?! Какое ребячество!

Я нахожу это ребячество политиков нашего времени поразительным, если хотите. Людей, подобных мне, зовут экстремистами. Но раз за разом наши анализы и оценки оказываются справедливыми.

ПРОДОЛЖЕНИЕ