вел себя, на первый взгляд, исключительно безрассудно: чтобы ни у кого не осталось ни тени сомнения в собственной причастности к покушению, как бы напрашиваясь на расстрельный приговор, он утверждал, что Ф.Каплан стреляла из револьвера, который он ей передал лично в руки9. Что это, шокирующая подробностями игра ва-банк бесстрашного революционера - ярого противника Советской власти, которому уже нечего терять и потому поставившего своей целью бравировать на открытом процессе, либо что-то иное? Внимательное изучение материалов процесса 1922 г., в котором Семенов старательно топил себя, а заодно и руководство партии эсеров, не может не натолкнуть на мысль: ему заранее были даны твердые гарантии, что с ним не поступят, как с Каплан. Второй очевидный вывод, следующий из изучения источников: разгадка покушения на Ленина в 1918 г. связана с тайной подготовки процесса над эсерами 1922 г., и в обоих этих событиях - одно и то же главное действующее лицо - Г.И. Семенов. Случайно ли такое совпадение и может ли документальная реконструкция его биографии пролить свет на эти тайны первых лет Советской власти, над которыми уже которое десятилетие бьются историки?
В последнее время, особенно после выхода в свет известной книги Д.А. Волкогонова "Ленин. Политический портрет" (В 2-х кн. М.,1994), дискуссия об обстоятельствах покушения на В.И. Ленина вспыхнула с новой силой. Выдвигаются, как правило, три дополнительные версии, рассмотренные Волкогоновым: 1) никакого покушения вообще не было, оно было инсценировкой большевиков; 2) в Ленина стреляла не Каплан; 3) покушение было подготовлено не эсерами, а инспирировано ВЧК как повод для развязывания "красного террора"10.
Показательно, с какой готовностью Д.А. Волкогонов воспринял первую версию, ссылаясь на статью публициста О.Васильева "Покушение на Ленина было инсценировкой" в "Независимой газете" 29 августа 1992 г. Главное "открытие" Васильева заключалось в том, что Ленин якобы заранее сговорился со Свердловым о покушении, чтобы получить повод для развязывания "красного террора". В результате этой провокации, сравнимой разве что с поджогом фашистами Рейхстага, Ленин - симулянт - вовсе не был ранен, т.к. Каплан стреляла холостыми патронами. Подобную версию при полном отсутствии документального обоснования Д.А. Волкогонов посчитал имеющей право на существование. В частности, со ссылкой на собственные изыскания и упомянутую статью Васильева в "Независимой газете" он делает вывод: "не исключено, что "выстрелы Фани Каплан" являются одной из крупных мистификаций большевиков".
С этим, правда, никак не сходится известный факт существования в конце 1917-1918 гг. боевой группы эсеров во главе с Семеновым, ставившей целью устранить Ленина и готовившей покушение на него. А быть может, и боевая группа эсеров - тоже вымысел? Как здесь разобраться? Во многом ключевая для разгадки тайны покушения личность самого Г.И. Семенова все время по непонятным причинам оставалась в тени и не изучалась историками. Обильно цитирующий ставшие ему доступными после распада СССР секретные источники Д.А. Волкогонов, например, применительно к началу 1920-х гг. без тени сомнения называл Семенова "эсеровским боевиком-террористом"11, даже не подозревая, как далек он был на самом деле от истины.
Неожиданности поджидают исследователя биографии Семенова практически с первых шагов. На самом деле, как нам удалось установить на основании архивных документов, к 1922 г. - то есть к началу процесса над эсерами, - Семенов уже являлся штатным сотрудником Разведывательного управления Штаба РККА и членом РКП(б). Как, когда и почему произошло "чудесное превращение" ярого эсера - антибольшевика в советского разведчика и что нового способны дать эти факты для разгадки покушения на Ленина и истории эсеровского процесса 1922 г.?
Д.А. Волкогонов, как и долгие годы другие историки, вовсе не случайно был введен в заблуждение. "Оборотень революции", "чужой среди своих и свой среди чужих", Семенов намеренно запутывал следы, а в тайны его истинной послереволюционной роли был посвящен узкий круг людей, давно ушедших в мир иной. Поэтому для биографической реконструкции в современных условиях оставался единственный путь - работа в архивах, разыскивание по крупицам и перепроверка любых данных о Семенове.
Судя по всему, процесс его "обращения" из эсера-террориста в сторонника Советской власти начался в конце 1918-го - начале 1919 г., вскоре после покушения на Ленина. 3 сентября 1918 г., после непродолжительного следствия, была расстреляна так и не выдавшая сообщников Фани Каплан. Семенов, однако, об этом знать не мог. По архивным документам удалось установить, что в сентябре 1918 г. военный контроль - контрразведка РККА тех лет - арестовал скрывавшегося Семенова за принадлежность к военной организации ПСР. Как позднее оказалось, задержание было во многом случайным, поскольку явных улик в отношении Семенова тогда еще не было. Сам же Семенов, по-видимому, думал совсем иначе. Поэтому по пути в караульное помещение задержанный предпринял дерзкую попытку бегства, ранив при этом двоих красноармейцев. Кровавая схватка закончилась неудачно для него, и Семенову оставалось ожидать сурового приговора12. Даже сам по себе факт отчаянной, сопряженной со смертельной опасностью, попытки бегства (конвоиры в тех условиях могли его запросто застрелить) - самое красноречивое свидетельство того, что Семенов - руководитель боевой организации ПСР - знал за собой такие прегрешения против Советской власти, что посчитал, что ему уже нечего терять, и решил бежать. Логично предположить, что организация покушения на Ленина могла быть одним из важных звеньев в этой цепи.
В тюрьме он содержался 9 месяцев, до весны 1919 г. Три года спустя, на процессе эсеров 1922 г., Семенов утверждал, что именно в тюрьме в конце 1918 г. у него в результате напряженного размышления произошел перелом во взглядах на Советскую власть. "В тюрьме я пробыл 9 месяцев. Все это время у меня происходил глубокий внутренний процесс, шла коренная переоценка. В результате мои политические взгляды изменились коренным образом. Я пришел к признанию революции революционно-социалистической, к признанию необходимости диктатуры пролетариата"13, - говорил Семенов.
Так ли просто все было на самом деле, как пытался он изобразить? В реальности, судя по архивным документам, процесс "переоценки ценностей" проходил куда как сложнее, да к тому же - и не без "участия" сотрудников военной контрразведки и ВЧК, пытавшихся склонить Семенова к сотрудничеству в обмен на жизнь и свободу14. Над ним дамокловым мечом висело не только подозрение в организации покушений на большевистских лидеров (правда, руководители эсеров официально от покушения открестились, и следствие никакими серьезными доказательствами в отношении Семенова тогда не располагало), но и факт ранения конвоиров. Последнее, похоже, действительно вызывало у Семенова искреннее раскаяние. Забегая несколько вперед, отметим, что важным источником в этой связи может служить его анкета 1921 г., информация которой имеет косвенное отношение и к разгадке тайны покушения на Ленина. Здесь в графе "дополнительные сведения" Семенов добровольно указал факт ранения конвоиров: "Имею большое прошлое по борьбе с Советской властью. В 1918 г. в Москве при аресте оказал вооруженное сопротивление..."15 И - что удивительно - ровным счетом ни слова об организации покушения на Ленина или убийстве Володарского, тогда как, по логике вещей, если уж Семенов начал конкретизировать факты борьбы с Советской властью, то на первом месте должно было быть именно признание в подготовке покушения на Ленина. Вместе с тем нельзя не признать, что в самой первой фразе "имею большое прошлое по борьбе с Советской властью" могло на самом деле подразумеваться все что угодно.
Обратим особое внимание на обстоятельства появления данного документа. Указанная анкета не была из числа рядовых, а заполнялась Семеновым в начале 1921 г. на бланке, выданном в ЦК РКП(б) для вступления в ряды большевистской партии. Очевидно, что в подобных обстоятельствах для бывшего эсера-террориста Семенова любая неискренность, а тем более сокрытие участия в покушении на Ленина, грозила самыми серьезными последствиями. В связи с этим можно предположить одно из трех: либо, что маловероятно, Семенов продолжал скрывать от партии, в которую вступал, свое участие в покушении, играя в чрезвычайно опасную игру; либо Семенову заранее запретили в ЦК указывать на этот факт, делающий его анкету заведомо "непроходной", и посоветовали ограничиться общей фразой о "большом прошлом"; либо, что казалось более вероятным, к известному покушению на Ленина с участием Каплан Семенов никакого отношения просто не имел. Но в таком случае все его публичные разоблачительные показания 1922 г., что Каплан - член его группы и он лично дал ей оружие убийства - чистейшей воды вымысел и намеренный обман следствия. Так ли это, будет ясно из последующего повествования.
СТАНОВЛЕНИЕ РАЗВЕДЧИКА
Но вернемся к началу 1919 г. Находясь уже много месяцев в тюрьме, Семенов не сдавался на уговоры о сотрудничестве. Он даже провел семидневную голодовку протеста, готовясь к самому худшему. После чего наступило самое неожиданное. "Меня взял на поруки т. Енукидзе" с освобождением от суда и полным прекращением дела Верховным трибуналом, рассказывал Семенов позднее16. Хотя практика освобождения подследственных под поручительство видных деятелей большевистской партии действительно имела место, трудно себе представить, что в данных обстоятельствах и в отношении такого арестанта, как Семенов, секретарем ВЦИК А.С. Енукидзе двигал исключительно революционный альтруизм, воспоминания о нескольких годах северной ссылки или о работе в 1917 г. в Петросовете. К тому же Семенов при задержании ранил двоих человек, совершив тем самым серьезное преступление. Для самого Семенова приезд А.С. Енукидзе в тюрьму и похожее на сон после 9-месячного заключения удивительное освобождение было полной неожиданностью, которая могла, казалось, свидетельствовать только об одном: об окончании эры "красного террора" и начале новой, более либеральной политики большевиков. Со всеми этими событиями совпала амнистия, объявленная Советской властью в феврале 1919 г. для тех эсеров, участвовавших в вооруженной борьбе с Советской властью, кто даст письменное обязательство отказаться от ее продолжения. Семенова же освобождали даже без письменного обязательства17, под личное поручительство Енукидзе. Это и сломало Семенова, приготовившегося к допросам и пыткам, но неожиданно оказавшегося морально беспомощным перед фактом освобождения и снисходительностью большевиков. Нежданная свобода в сочетании с иллюзией демократизации режима и трогательным вниманием Енукидзе оказались беспроигрышным ходом. Семенов согласился сотрудничать с советскими спецслужбами.
Судя по анкете партийной переписи 1927 г., а также более поздним справкам партийных органов и советских спецслужб, уже с апреля 1919 г. только что выпущенный из заключения Г.И. Семенов начинает негласно сотрудничать с Разведывательным управлением Штаба РККА18, созданным в ноябре 1918 г. Правда, в справке ГРУ Генштаба Министерства обороны СССР от 1957 г., составленной на основании архивов разведки, утверждается, что их сотрудник Г.И. Семенов в 1919-1921 гг. в основном "работал по линии ОГПУ"19. Очевидно, что разведчик Семенов не мог знать, по какому ведомству значится его задание, да и ВЧК с военной разведкой в то время столь тесно взаимодействовали, что нередко имели общую агентуру. К тому же ВЧК была преобразована в ГПУ только в феврале 1922 г., так что на ГПУ и тем более возникшее еще позднее ОГПУ (так в справке!) Семенов в 1919-1921 гг. работать формально никак не мог. Но не это главное. Важно подчеркнуть, что о ключевом для изучения его биографии факте работы Семенова на военную разведку, в том числе по заданиям ВЧК, в литературе даже не упоминается. Как говорилось выше, не подозревал об этом и Д.А. Волкогонов, перед которым в эксклюзивном порядке на волне перестройки открылись двери секретных архивов партии и спецслужб.
Сотрудничество с военной разведкой и ВЧК было тщательно скрытой от посторонних глаз стороной деятельности Семенова. Официально для эсеров он продолжал оставаться "своим" - членом "меньшинства" партии социалистов-революционеров20. Более того, известно, что летом и осенью 1919 г. он, уже будучи сотрудником разведки, дважды арестовывался ВЧК, каждый раз на несколько месяцев, неясно, правда, то ли намеренно (для создания необходимого алиби), то ли по недоразумению. При этом характерно, что никаких следственных документов об арестах Семенова в 1918-1919 гг., по утверждению сотрудников ЦА ФСБ РФ, в архивах не сохранилось.
Подчиняясь решению руководства своей партии "меньшинства" социалистов-революционеров, в октябре 1919 г. секретный сотрудник Разведупра РККА Семенов уже официально был мобилизован в Красную Армию на Южный фронт борьбы с "белыми", а затем в июле 1920 г. откомандирован в распоряжение Реввоенсовета Западного фронта. Он использовался командованием РККА в основном на закордонной работе в военных кругах белой эмиграции, строившей планы вооруженного свержения большевистской власти21. В 1920 г. Семенов был арестован польскими властями, сидел в тюрьме, но в конце 1920 г. все же сумел вернуться в Россию22.
Поскольку членство в партии, скомпрометировавшей себя связью с большевиками и сражавшейся на их стороне в гражданской войне, могло помешать секретной деятельности Семенова, в конце 1920 г. им был инспирирован разрыв с меньшинством ПСР. В январе 1921 г. бюллетень "Народ" - орган Центрального бюро меньшинства партии социалистов-революционеров - опубликовал следующее постановление ее Центрального бюро от 26 декабря 1920 г.: "Мобилизованный в порядке партийной мобилизации на Польский фронт Григорий Иванович Семенов-Васильев за неисполнение возложенных на него поручений и нарушение партийной этики исключается навсегда из рядов меньшинства партии социалистов-революционеров"23.
Впрочем, для разрыва с этой партией у Семенова были и другие причины. К концу 1920 г. организации меньшинства ПСР находились в состоянии смертельной агонии. Ее лидеры на страницах партийной печати честно признавались, что массы не просто "путают нас с коммунистами", но и относят "якобы к подголоскам РКП". Кроме того, численно организация таяла на глазах. В условиях жесткого гласного и негласного прессинга со стороны большевиков многие эсеры, как крысы с тонущего корабля, перебегали в РКП(б), спасаясь от арестов и подозрений. Другие фактически отошли от партии и окунулись в "тихую советскую работу". Выявилась и другая тенденция, о которой писал в январе 1921 г. эсеровский бюллетень "Народ": "Еще безотрадней чувствуешь себя, когда узнаешь, что такой-то и такой-то попали в ЧК, но в ЧК попали не для того, чтобы занять одни из нар многочисленных тюрем и хотя и беспринципно, но мужественно умирать медленной смертью, а для того, чтобы заведовать розыском социалистов-революционеров. Что это: измена, предательство? Нет, это не то. Для этого еще не изобретено названия"24.
Семенов оказался для советской разведки уникальным приобретением. Внутри страны и на закордонной работе он успешно использует репутацию непримиримого борца с большевиками, как и старые связи в кругах эсеров и анархистов. Его считали человеком решительным, многие надеялись именно на его помощь, связи в России и опыт боевика. Как видно из материалов фонда Ф.Э. Дзержинского в РГАСПИ, "первый чекист" был в курсе дел и высоко ценил работу Семенова тех лет. Ему принадлежит, в частности, немалая заслуга в пресечении активной деятельности "Русского политического комитета" и лично Б.В. Савинкова, с которым Семенов был знаком с дореволюционных времен25. В одном из донесений Г.И. Семенов сообщал: "Ввиду сложившихся у меня отношений с Савинковым, придавая некоторую важность его организации, я счел необходимым ознакомиться с положением дел в ней..." Далее излагались подробности их личной встречи в Варшаве и, в частности, тот факт, что Савинков, воодушевившись возможностями, которые обрисовал ему Семенов, поручил ему подготовку терактов против советских лидеров и даже дал на эти цели денег. Ознакомившись с этим донесением Семенова, Дзержинский счел его настолько важным, что начертал в левом верхнем углу документа: "т. Ленину. После прочтения прошу мне вернуть. Дзержинский". Другой экземпляр с аналогичной припиской был послан Троцкому26. Итак, спустя лишь несколько лет после ранения В.И. Ленину довелось ознакомиться с донесением, составленным, по официальной версии, главным организатором покушения на его жизнь, который, в отличие от Ф.Каплан, не только не был казнен, но теперь верой и правдой служил большевикам.
Из архивных документов Семенов предстает перед нами не как рядовой исполнитель заданий руководства, а как ценный сотрудник, которому были предоставлены широкие возможности для самостоятельной деятельности; как неординарный актер и конспиратор, человек, явно склонный к риску и авантюре. При чтении источников, в том числе составленных его рукой, бросается в глаза и достаточная образованность Семенова, и его аналитические способности, что заставляет пристальнее вглядеться в анкетные данные. Оказывается, он происходил из семьи дворян г. Юрьева, был сыном акцизного чиновника - коллежского советника и получил, как он сам писал в анкетах, домашнее образование в объеме среднего, что безусловно включало в себя основы владения иностранными языками. Действительно, Семенов указывал в анкетах, что говорит по-французски и по-немецки, знание языков он усовершенствовал во время эмиграции. Неплохое знание немецкого языка очень пригодилось ему впоследствии. Что же касается тайны покушения на Ленина, то, похоже, всю правду Г.И. Семенов, арестованный НКВД в 1937 г., сказал только на заседании Военной Коллегии Верховного суда. Но об этом речь впереди.
Уже в январе 1921 г. Семенов, продолжавший работу по линии военной разведки, был принят в РКП(б) без прохождения кандидатского стажа специальным решением Оргбюро ЦК партии, что, по-видимому, означало окончательное прощение его недавних "эсеровских грехов"27. Одновременно с получением партбилета он уже официально зачисляется штатным сотрудником Разведупра РККА. Особенно удивителен список рекомендующих Семенова в партию. Недавнему организатору покушения на Ленина рекомендации дали видные большевики А.С. Енукидзе (в то время секретарь Президиума ВЦИК), а также член Реввоенсовета Южного фронта и начальник ПУР РККА Л.П. Серебряков и секретарь ЦК РКП(б), член его Политбюро и Оргбюро Н.Н. Крестинский28. Часть из них знала Семенова по революционному времени, другие - как ценного агента военной разведки РККА.
В бывшем секретном архиве ЦК ВКП(б) сохранился оригинал заявления Г.И. Семенова от 18 января 1921 г. в ЦК РКП(б) о вступлении в партию. Необычность этого документа в том, что заявление это - "семейное", поскольку написано как от имени Г.И. Семенова, так и его жены, также в прошлом активной эсерки Натальи Богдановой. "Постепенно придя путем жизненного опыта к выводу о правильности основных программных и тактических позиций РКП, - просим принять нас в число ея членов"29, - говорилось в лаконичном заявлении. Как удалось установить на основании архивных документов, к 1921 г. бывшая эсерка Наталья Богданова работала вместе с мужем в Разведывательном управлении Штаба РККА30.
Семенов, несомненно, любил женщин, которые, судя по всему, не только отвечали ему взаимностью в интимной жизни, но и часто становились верными "боевыми подругами". В 1920-1930-е гг. он был несколько раз женат, причем все жены являлись в прошлом членами партии эсеров, и имел немалое число романов. Интересно, что среди сердечных привязанностей Семенова, по его словам, одно время значилась Эсфирь Гурвич - вторая жена Н.И. Бухарина. К 1937 г. Семенов состоял в браке с Ф.Е. Сидановой.
"САМАЯ ОГОЛТЕЛАЯ
ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ ГРУППА
ЭСЕРОВ" НА ПРОЦЕССЕ 1922 ГОДА
В начале 1920-х гг. Семенов получил новое задание - принять участие в нанесении решающего удара по вчерашним соратникам по партии эсеров. В соответствии с планами ВЧК-ГПУ, ему и Коноплевой, как наиболее авторитетным бывшим функционерам ПСР, отводилась роль главных "могильщиков" партии, все еще представлявшей несомненный источник опасности для большевиков в силу ее популярности и сохранявшейся значительной социальной поддержки внутри России. С этой целью Семенов, в частности, приступил к написанию книги "Военная и боевая работа социалистов-революционеров в 1917-1918 гг.", полной громких разоблачений и основанной прежде всего на личном, действительно весьма богатом, антибольшевистском прошлом автора.
Документально установленные нами факты работы Семенова в начале 1920-х гг. в Разведупре РККА и его тесного сотрудничества с ВЧК-ГПУ позволяют наконец уйти от предположений и подтвердить бесспорно заказной характер этой книги и провокаторскую роль, отведенную в данной ситуации самому Семенову. Не оставляет сомнений и то, что подготовленная в рекордно короткие сроки и вышедшая (для отвода глаз?) не в Москве, а в Берлине в феврале 1922 г. рукопись тщательно редактировалась (если не писалась на основании подробных данных Семенова) в недрах ВЧК-ГПУ. Внешне же дело было представлено таким образом, что эта книга - искреннее покаяние видного эсеровского боевика, самостоятельно раскаявшегося в прежних ошибках, о которых он пишет, и призывающего своих бывших товарищей тоже отказаться от борьбы с Советской властью. Насыщенная фактическим материалом, книга Семенова - в революционных кругах человека известного, авторитетного и безусловно компетентного в вопросах эсеровского террора - имела эффект разорвавшейся бомбы. Многое значили для усиления разброда в лагере эсеров, особенно рядовых членов партии, не только громкие разоблачения Семенова, но и его открытый переход на сторону Советской власти. А фактологическая сторона книги стала основанием и важным доказательным звеном в цепи обвинений против лидеров партии эсеров, выдвинутых ГПУ, руководители которого по-прежнему умело делали вид, что не имеют никакого отношения к Семенову. Тем не менее ясно, что "спектакль" на процессе был срежиссирован крайне профессионально.
Как видно из документов, в феврале 1922 г. - одновременно с выходом книги - Семенов временно освобождается от работы в Разведупре и направляется "в распоряжение ЦК партии". Ему предстоит целиком сосредоточиться на подготовке предстоящего суда над руководителями эсеров. Это, однако, была недоступная для посторонних глаз сторона подготовки процесса, который с этого момента все больше напоминал айсберг. Реконструкция его "подводной" и "надводной" частей со сведением их в единое целое - занятие одновременно и чрезвычайно сложное с эвристической точки зрения, и необыкновенно увлекательное.
План ГПУ осуществлялся методично, шаг за шагом. 28 февраля 1922 г., буквально вслед за выходом книги Семенова, "Известия ВЦИК" опубликовали информацию о состоявшемся накануне заседании президиума ГПУ, на котором было решено предать открытому суду Верховного революционного трибунала арестованных лидеров эсеров. Характерно, что имя Семенова прямо называлось в этом документе. "ГПУ призывает гражданина Семенова (Васильева) и всех с.-р., причастных к деяниям этой партии, но понявших ее преступные контрреволюционные методы борьбы, явиться на суд над партией социалистов-революционеров", - говорилось в газете. Еще ранее, в январе 1922 г., была распространена информация о том, что подруга Семенова Л.Коноплева написала покаянное заявление в ЦК РКП(б) и дала показания о своей антисоветской деятельности31. Таким образом, именно на Семенова и Коноплеву с самого начала делалась главная ставка. Отличные актеры, Семенов с Коноплевой на процессе над эсерами хорошо сыграли заранее отрепетированные роли. Пользуясь "персональным приглашением ГПУ", опубликованным в печати, Семенов и Коноплева приняли вызов и "бесстрашно" явились на следствие, где начали давать разоблачительные показания.
23 марта 1922 г. на заседании Политбюро ЦК РКП(б) в присутствии Каменева, Сталина, Троцкого, Молотова, Калинина, а также Цюрупы и Рыкова по инициативе ГПУ (докладчик Уншлихт) рассматривался вопрос о подготовке процесса над эсерами. В результате было принято решение: "Назначить для фактического начала процесса с.-р. срок не позднее чем через месяц"32. Значит, все было уже почти готово и просчитаны наиболее благоприятные с внутренней и международной точки зрения сроки проведения первого в советской истории открытого судебного процесса.
Любопытно, что на этом же самом заседании Политбюро по инициативе ГПУ обсуждался и вопрос о том, как "укротить" опасный всплеск эмоций, который накануне процесса весьма некстати вызвала упоминавшаяся разоблачительная книга Семенова. Приложенная Уншлихтом к протоколу докладная записка ГПУ настолько красноречива с точки зрения заботы этой организации об обработке общественного мнения и необходимости внедрения в партийную среду новой большевистской морали, что этот документ достоин быть приведенным полностью:
"В связи с брошюрой тов. Семенова для ряда товарищей, имеющих общее с ним прошлое, а теперь находящихся в наших рядах или работающих фактически как коммунисты, создалось совершенно невыносимое положение. Как в среде, близкой к с.-р., так и в обывательской среде, неспособной понять всей глубины переживания этих товарищей, отношение к ним неизбежно выливается в самой омерзительной форме. Для мещанской психологии они являются авантюристами, убийцами, взломщиками, "темными личностями". Для психологии, связанной с с.-р. работой людей и для самих с.-р. они к тому же ренегаты, предатели и провокаторы.
Для ГПУ моральная чистота побуждений этих тт. вне сомнения, ГПУ, учитывая невыносимую обстановку, создавшуюся в жизни товарищей, считает необходимым, чтобы в партийной среде они нашли бы полное понимание и нравственную поддержку.
Между тем благодаря слабой осведомленности партийных масс, а также благодаря наличию в партии элементов с мещанской психологией уже были случаи, когда вместо поддержки товарищей они встречали такое же отношение, как во враждебной нам или в обывательской среде.
ГПУ просит ЦК РКП издать специальный циркуляр, разъясняющий обязанности членов партии - выходцев из других партий в отношении борьбы с контрреволюцией и дающий общие указания об отношении партии к роли Семенова, Коноплевой и др. ГПУ просит ЦК РКП применять в отношении мещански мыслящих элементов партии, проявляющих враждебное отношение к б. с.-р., принимающим участие в разоблачении партии с.-р., решительные меры. Зам. пред. ГПУ Уншлихт. 22 марта 1922 г."33
Таким образом, оглашенная на заседании Политбюро записка Уншлихта свидетельствовала, что разоблачительная книга Семенова и признания Коноплевой неожиданно привели к не совсем ожидаемому результату. По существу, им устроили такую обструкцию, что в дело вынуждено было негласно вмешиваться ГПУ как ведомство, крайне заинтересованное в их услугах. Откровенная "сдача" Семеновым и Коноплевой своих бывших товарищей по партии эсеров была воспринята как действо крайне морально нечистоплотное и вызвала негативное отношение к этому предательству не только в эсеровской, но и в большевистской среде: тот, кто предает раз, может из-за собственной выгоды предать и еще. К тому же в 1922 г. четко выявилось, что более строгая в этом отношении революционная мораль, не знавшая разбивки по "партийным квартирам", входит в явное противоречие с новыми нравственными установками руководителей советского государства, по существу, ратовавших за то, что цель оправдывает средства. Уншлихт настаивал на принятии ЦК партии специальных мер по защите Семенова и Коноплевой, чтобы они, оказавшись, по существу, в положении изгоев, встретили понимание и моральную поддержку своим действиям хотя бы в партийной большевистской среде. Одновременно, конечно же, руководитель ГПУ был озабочен необходимостью создания соответствующего общественного мнения в пользу Семенова накануне предстоящего открытого судебного процесса. По данному вопросу Политбюро постановило:
"1. Поручить Оргбюро составить циркуляр, согласно предложению т. Уншлихта; 2. Поручить тт. Преображенскому и Ярославскому написать статьи относительно Семенова. О характере и тоне статей переговорить с т. Троцким"34.
В то самое время, когда члены Политбюро на закрытых заседаниях выражали крайнее беспокойство по поводу ситуации с Семеновым, Коноплевой и принимали секретные решения о создании им благоприятного имиджа в глазах членов партии, в том числе через прессу, другие видные большевики в своих открытых выступлениях продолжали без устали клеймить уже раскаявшихся "эсеровских террористов". Что это было: несогласованность и непосвященность или умело продуманная тактика, где каждый играл свою роль? Наиболее яркий пример такого рода - выступление Г.Зиновьева с докладом о деятельности Коминтерна на 11-м съезде РКП(б) весной 1922 г. В нем Зиновьев подробно остановился на реакции меньшевистских и эсеровских кругов эмиграции на готовящийся процесс над эсерами. В частности, он цитировал статью Л.Мартова во французском издании меньшевиков "Le Populair" о том, что "Коноплева находится в родственной связи с Семеновым, почему обесцениваются ее показания" на предварительном следствии (выделено авт.) В узкой партийной среде революционеров можно было утаить сотрудничество с охранкой (или, как выясняется, с военной разведкой РККА), но только не длительные сердечные привязанности. Поэтому свидетельству такого посвященного человека, как Л.Мартов, стоит доверять. Если он называет связь Семенова и Коноплевой родственной, то это явно больше, чем банальная любовная интрижка.
Отвечая же Мартову и другим сомневавшимся в объективности готовящегося судебного процесса, Зиновьев не нашел ничего лучшего, как тон нагнетания ненависти к подсудимым среди делегатов партсъезда. "Я думаю, товарищи, что нам надо хорошенько отметить в своей памяти и протоколах, что когда дело шло о группе определенных террористов, тех самых террористов, от руки которых т. Ленин до сих пор носит 2 пули в своей груди, от которых погибли Володарский и Урицкий, - когда дело шло о них, то Мартов находит, что это благородные люди, и целиком защищает их", - с негодованием бросил в зал партсъезда Зиновьев, назвав затем Семенова и Коноплеву "самой оголтелой террористической группой эсеров"35.
Между тем после окончания предварительного следствия летом 1922 г. в числе прочих обвиняемых Семенов и Коноплева предстали перед судом по процессу 34-х членов ЦК и активистов партии эсеров, обвинявшихся в антисоветской подрывной и террористической деятельности. Являясь формально одними из главных обвиняемых (организация покушений на Ленина, Володарского и др.), Семенов и Коноплева, как и на предварительном следствии, не только раскаялись, но и выступили основными свидетелями и разоблачителями деятельности эсеров с 1917 г. По сути дела, они вдвоем решили судьбу процесса, причем никто так никогда и не узнал, что оба - члены большевистской партии и штатные работники военной разведки. Не предполагал этого и писавший о процессе Д.А. Волкогонов. "Похоже, еще в ходе процесса над эсерами в 1922 г. Г.И. Семенов сломался и согласился в обмен на жизнь (тюрьму) написать разоблачительную книжку о преступлениях эсеров", - читаем в его книге о Ленине вывод о поведении Г.И. Семенова на суде. Показательно, что разоблачитель большевизма и знаток советских тайн оказался только в этой фразе четырежды не прав. "Сломался" Семенов еще в 1919 г. и на процессе изначально выступал в роли провокатора; книгу написал раньше по заданию руководства; вышла она еще до процесса, а за успешное выполнение задания на процессе эсеров ему светила, как оказалось, вовсе не тюрьма, а комната в первом Доме Советов, предназначенном для новой советской номенклатурной элиты.
На процессе 1922 г. Семенов впервые познакомился с Н.И. Бухариным, который в числе прочих выступал в качестве официального защитника раскаявшейся группы эсеров и как незаурядная личность произвел на Семенова большое впечатление. Впрочем, их симпатия оказалась взаимной, а общение продолжилось после успешного окончания эсеровского процесса, в 1920-1930-е гг. "Бухарина Николая Ивановича я знаю с 1922 г., с момента процесса ЦК ПСР, когда Бухарин защищал меня и вторую группу подсудимых на этом процессе. С этого времени у меня с Бухариным установились хорошие взаимоотношения"36, - говорил позднее Семенов. При этом трудно себе представить, чтобы Бухарин, непосредственно причастный к подготовке процесса и так близко сошедшийся со своим подзащитным, ничего не знал о партийности и секретной работе Семенова и Коноплевой на военную разведку и, следовательно, об их истинной, провокаторской роли на суде. По-видимому, никакого морального дискомфорта это обстоятельство у Бухарина в 1922 г. не вызывало.
Тем не менее внешняя видимость законности на процессе эсеров была соблюдена. По приговору Ревтрибунала Семенов и Коноплева в числе прочих обвиняемых были приговорены к расстрелу, но решением Президиума ВЦИК вместе с другими раскаявшимися освобождены от наказания.
Несмотря на успешно выполненное задание и оправдательный приговор, в душе у Семенова после суда осталась какая-то пустота. Так как он полностью раскрылся как сторонник Советской власти, казалось, на его нелегальной деятельности можно было ставить крест. Для разведки он перестал представлять заметный интерес.
Процесс партии эсеров летом 1922 г. стал в биографии Семенова переломной точкой. На основании приказа РВС Республики он был уволен из РККА в бессрочный отпуск37. Закончился один этап жизни революционера-террориста, разведчика и провокатора, связанный с революцией и Гражданской войной, и должен был начинаться другой. Наступил НЭП, и Семенову нужно было искать "мирную" работу.
ПАРАДОКСЫ ИСТОРИИ: ОРГАНИЗАТОР ПОКУШЕНИЯ В ПОИСКАХ СЕКРЕТА ЛАМПОЧКИ ИЛЬИЧА
Пока Учраспредотдел ЦК партии подыскивал Семенову новое место приложения сил, ему в соответствии с заслугами предоставляют комнату # 418 в элитном первом Доме Советов и вместе с женой Н.Богдановой отправляют после успешного выполнения секретного задания на процессе эсеров отдохнуть от суеты и нервотрепки в санаторий в Крым38. Вскоре по возвращении из Крыма, 16 ноября 1922 г., Семенов был направлен ЦК партии на работу в Главэлектро ВСНХ на должность инспектора при Начальнике Главэлектро А.З. Гольцмане. Сохранившееся в архиве направление подписано лично секретарем ЦК В.Молотовым39. Почти семилетний стаж работы электромонтером до революции (в основном в период эмиграции во Франции и службы в армии), казалось, решил дальнейшую судьбу Семенова.
Инспекторская деятельность Семенова в Главэлектро в сентябре 1923 г. была неожиданно прервана новым назначением. В полученном Главэлектро из ЦК партии за подписью В.Молотова распоряжении от 7 сентября 1923 г. говорилось: "Немедленно, сегодня же, откомандируйте т.Семенова Г.И. в распоряжение ЦК РКП(б)"40.
Василий Матвеев 
