Евгений Лесин
У кошки девять жизней, а у филологов только три. Рисунок Екатерины Богдановой
Отчего же
Анна Каренина, думая, что умирает (от родов): «Слава богу, слава богу… теперь все готово. Только немножко вытянуть ноги». Отчего же не «протянуть»? (СС в 20 т. Т. 8, с. 484. М.: ГИХЛ, 1963).
Марк Твен о книгах
«Стоит положить на стол, и больше уже брать в руки не хочется». Он писал об одном конкретном литературном деятеле, но подходит-то почти ко всем.
Бахтин обалдеет
Тут подумалось. Вот мы пишем наши эротические откровения про то, что я, скажем, сплю с женщиной 1979 года рождения, а ты, мой товарищ и коллега, пишешь аналогичное про даму 1980 года рождения. А через много лет? Найдет новый Натан Эйдельман наши слова. И новый Михаил Бахтин. А ведь моя бабушка – 1979 года рождения, – скажет новый Эйдельман. А моя – 1980-го, – обалдеет новый Бахтин. И оба пойдут плевать на наши могилы.
Заказные убийства в русской литературе
Знаю я одну девочку. Промышляет заказными убийствами. В прямом смысле. А девочка – хорошая. Просто писатель. Пишет вместо одного известного автора-детективщика. Вот пишет она триллерок, а ей по ходу дела надо ухайдакать 12 персонажей. Она и говорит знакомым: а хотите, замочу кого скажете? За небольшую плату или даже за красивые глаза. Я сразу двух заказал. Не буду говорить – кого. Но тоже, разумеется, литераторов. А бизнес, по-моему, славный, идея перспективная. Персонажей все равно в триллере убивать надо, так лучше, чтоб не кого попало. Скоро к ней в очередь будут стоять. И не к ней одной, пойдет, думаю, бизнес. Заказы будут друг у друга перебивать, выбирать способы убийства и пр. Плата по таксе. Описать такого-то подлецом – сотня. Замочить – две. И так далее.
Более экспрессивное слово
Звонок из корректорской:
– У вас тут написано «ля просвещения». Вы хотели написать «для» или более экспрессивное слово?
– Хотел, разумеется, более экспрессивное слово, но вы пишите «для».
И тихо плачу...
Рецензируя
Такую гадость я давно уже не читал... Да, честно говоря, даже и не писал.
* * *
Подлинную симпатию у меня вызывают лишь писатели-алкоголики второй половины XIX века. Дворяне первой, даже Пушкин и Баратынский – классовую неприязнь.
Что такое счастье
Я знаю, что такое счастье. Если человек пишет в рецензии, цитирую, «Мадам Бавари», то перед нами несомненно счастливый человек.
Новая забава Кузьминичны
Работала у нас в газете одна девочка. Я ее называл Кузьминична. И вот решила она клавиатуру «почистить». Повынимала все кнопочки с буквами, протерла. Сидит, обратно втыкает. Куда – не помнит, конечно.
– Как же, – спрашиваю, – мы теперь писать статьи будем? Буквы же ты как попало вставляешь...
– Ага, – радуется, – смешные статьи будут...
Так и живем
Читаю про средневекового азербайджанского поэта Хакани. Не все у него в жизни складывалось удачно. Судите сами. Вышел из тюрьмы, а тут: «Вскоре после смерти молодого сына у Хакани скончались жена и малолетняя дочь...»
Довольный человек
– А ты читал «Стихотворения в прозе» Тургенева? – говорит как-то Л.
– А что такое? – паникую.
– А там есть фрагмент «Довольный человек». Очень похоже кое на кого, – отвечает Л. и загадочно улыбается.
Открываю томик подарочный, читаю: «По улице столицы мчится вприпрыжку молодой еще человек. Его движения веселы, бойки; глаза сияют…Что с ним случилось? Досталось ли ему наследство? Повысили ли его чином? Спешит ли на любовное свидание?.. Нет. Он сочинил клевету на знакомого, распространил ее тщательно, услышал ее, эту самую клевету, из уст другого знакомого – и сам в нее поверил. О, как доволен, как даже добр в эту минуту этот милый, многообещающий молодой человек!» Кстати, томик и впрямь подарочный. С красивой закладкой. Угадайте, где закладка была?
Свежий ветер
Писатель Ш. начинает свои романы примерно так: «Ворвался свежий ветер…» Эльфрида Елинек, нобелевский лауреат, начинает почти так же: «Ворвался свежий ветер между ног...»
Вышла интересная книга
Листаю сборник стихов. Книжка 2005 года. Автор – немолодой хороший поэт. Предисловие Арсения Тарковского. И копирайт: «А. Тарковский, 2005».
А ты и не обиделся
А тут мне писатель один звонит. Ну, якобы я про книжку его писал. И даже якобы хорошо писал. И вот он как бы благодарен и хочет даже как бы угостить. Мол, он мои вкусы знает, потому что мы друзья. «Мы ведь друзья? – злобно орет он в трубку. – Я помню, какую водку ты предпочитаешь – паленую!»
Ну ладно, говорю. А еще, снова долдонит писатель, я ведь тебе почему не звонил так долго – думал, обиделся ты. Я ж тебя в романе своем с дерьмом смешал. То есть я думал, что ты можешь так подумать – что я именно тебя там с дерьмом смешал. А я писал не про тебя, про другую сво… совсем другого человека писал, ты его и не знаешь. Просто он похож на тебя очень – такая же сво… А на тебя он совсем не похож, ничего общего. Так вот он – а я именно про него писал – как раз сволочь.
– А я и не думал обижаться, – говорю.
– Вот-вот! Я тоже сразу понял, что не обижаешься совсем. Мне тут как раз тесть в пьяном угаре водку паленую подарил. А я ж ее не пью, и знакомые мои тоже. Ну, я сразу и понял, что ты и не обиделся совсем. Иначе б хвалить не стал, правильно? Давай-ка я, что ли, проставлюсь… Ну, а ты в крайнем случае купишь мне коньячку…
Заманчиво, думаю, тем более что про роман его я не писал и не читал его. И кого и с чем он там смешивает – не знаю. А ведь интересно.
Заговор литературоведов
Ни один вопрос – ни шекспировский, ни шолоховский – никогда не будет решен. Почему? Заговор литературоведов. Ну, вот докажут, к примеру, что автор «Гамлета» – Солженицын, а, скажем, «Тихого Дона» – тоже Солженицын. И что? Плакала их работа – литературоведов да филологов! Вот они и делают – специально! – в своих блестящих монографиях ошибки: чтоб другие потом с ними спорили, опровергали. Негласный договор. А несколько искренних сумасшедших – ну, куда ж без них? Без них скучно.
* * *
Как редактор работает с автором? Правильно, вы, говорит, главное, пишите побольше. А я потом сокращу...
Специально не пришли
Обыкновенная история. Литератор выпустит книжонку. Ты (миллион причин: приятель приятеля попросил, случайно под рукой оказалась, вписалась в тему полосы и пр. и пр.) написал про нее, похвалил. Что в результате? Обида и ненависть на всю жизнь. Ах, он неточно пересказал сюжет. Ах, он не отметил главное стихотворение сборника. Ах, он написал ложь, клевету, гадость: «Хорошая книжка талантливого писателя» вместо «Самая Великая Книга всех времен и народов гениальнейшего Художника слова за всю историю человечества». И ведь потом всю жизнь данный писатель будет тебе мстить и гадить:
«Ах, они такое дерьмо! Ах, я в руки больше не беру их смердящую газетенку. Ах, у меня презентация была, а они – СПЕЦИАЛЬНО! – не пришли. А ведь там можно было купить мою новую книжку!»
Собачье сердце
Одни обзывают оппонентов шариковыми, другие – швондерами. А все зло – от профессоров Преображенских. Именно они проводят эксперименты с шариковыми, дразнят и унижают швондеров. Швондера расстреляют в 37-м (или раньше), Шариков и вовсе несчастный пес. А профессор Преображенский то в Совнарком уехавши, то на брифинг к царю.
Выходные данные
Читаю в выходных данных книжки: «Перевод с немецкого Венгеровой». Хорошо хоть не Австро-Венгеровой.
* * *
У кошки девять жизней, а у филологов, сказал мне книжный журналист М., только три: своя, кандидатская и докторская.
* * *
Детектор лжи называют еще полиграфом. А если уважительно, то Полиграфом Полиграфовичем.
* * *
Интересно было бы ввести – по аналогии с гражданской казнью, кажется, всяких там дворян – гражданскую казнь писателей. Только не ломать над головой шпагу, а просто колотить по голове его же книжкой. Шучу-шучу... Писателям надо присуждать премии. Баюкать их и ласкать. Никогда ни за что не журить, а жюрить исключительно объективно – чтоб никто не обиделся. Вот.
Высоцкий-географ
Вот Владимир Высоцкий поет: «Борис Буткеев (Краснодар) проводит аперкот...» И далее: «Но он пролез, он сибиряк, настырные они...» Ага, Краснодар, столица Сибирского края.
Я понимаю, что и в советское время люди могли родиться в Красноярске, а жить в Краснодаре. И все же.
* * *
Уж если писать для серии ЖЗЛ, то только такую книгу: «Агасфер. Биография продолжается».
Важное научное открытие
Фамилии всех великих русских поэтов начинаются на «Ку»: Кушнер, Кублановский, Куняев, Кузмин, Кузьмин, Курочкин, Кузовлева, Кудрявцев, Кубрик, Куллэ, Кукулин.
Вы скажете: не у всех, не у всех. Согласен. Есть такие поэты. Но у них тоже фамилия начинается на «Ку»! Просто они зачем-то ее переделали: Булат Куджава, Олег Кухонцев, Игорь Куберман, Наум Куржавин etc.
Русская поэзия, какая вы женщина?
Владимир Маяковский – уверенная в себе современная женщина.
Сергей Есенин – девушка с цветами.
Борис Пастернак – девушка с книжкой.
Осип Мандельштам – особа.
Марина Цветаева – фееричная особа.
Николай Гумилев – дама.
Александр Блок – гранд-дама.
Саша Черный – симпатичная и умная девочка.
Валерий Брюсов – строгая старушка.
Игорь Северянин – томная старушка.
Иосиф Бродский – уютно грассирующая старушка.
И т.д.
И только Анна Ахматова – настоящий мужчина.
Ворюга кровопийца Бродский
Полез как-то – на всякий случай – уточнять цитату. Из Бродского: «…но ворюга мне милей, чем кровопийца». Набираю в поисковике «ворюга кровопийца Бродский». Вылезает искомая цитата, все правильно, но сам запрос!..
Поэтические кошмары. Сон
Приснится же такое. Иду, короче, бухать с Данилой Д. Точнее, жду того времени, когда уже надо будет идти бухать с Данилой Д. Поэтому решил взять в магазине две трехлитровые банки сока. Потому что Лиза обещала, что выпьет две трехлитровые банки сока. Только ты, говорит, сразу открой обе банки. Соки-то разные, буду из одной пить, другой запивать, пояснила она свою просьбу. Сказала также с надрывом: «А трехлитровые банки зеленых маринованных помидоров (две штуки) и маринованных огурцов (одна штука) я сама понесу!»
Ага, конечно. Иду по улице. Хочу купить конфет карамельных и воды-лимонада. В-нский Ал. говорит: «А ты знаешь, что в подвале вон того дома при Иване Грозном был туалет?» Знаю, говорю, а теперь там бассейн и библиотека. Иду по улице. Хочу купить конфет карамельных и воды-лимонада. Но во всех магазинах или только конфеты, или только лимонад. А я хитрый, знаю: вот куплю сейчас конфет, а во всех остальных магазинах лимонада уже не будет. На хрена тогда конфеты?
Подвал. Видимо, того самого дома. Потому что все удивленно говорят женскими голосами. «А вы знаете, что здесь до Ивана Грозного…» Да знаю, всегда знал, Москва, блин, надоели уже поэты понаехавшие. А в зале, натурально, одни поэты. Все – знакомые. На сцене девушка, тоже знакомая, читает стихи. А рядом кто-то, тоже знакомый, но смутно, гораздо громче читает совсем другие стихи. На меня шикают, выхожу тайком из зала. В другой, такой же. Там те же самые поэты уже встали в круг и играют в мяч.
Ведущий, он в центре круга, бросает мячом поочередно в остальных. Те – уворачиваются. Я в панике. Заедут, думаю, сейчас мячом по башке, а мне срочно нужны телефоны Ф-зова и Вадима К.
Сел. Боюсь мяча. Роюсь в телефонных книжках, точно знаю, что есть оба телефона, причем в каждой из книжек. А книжек неожиданно много, они, как матрешки, одна из другой выпадают. Каждые две минуты подходит Ф-зов с какими-то пустяками. Отстань, говорю, потом, видишь, ищу телефоны Ф-зова и Вадима К. Очень нужно. Как только – так сразу. Наконец решаюсь. Почему-то очень долго не мог решиться. Надо, думаю, найти как раз Ф-зова, спросить у него телефон Вадима К., потому что Вадим К. наверняка знает телефон Ф-зова.
И тут Ф-зов пропал.
А я проснулся.
И пошел бухать с Данилой Д.
Примечание. Перед вами сон. Поэтому персонажи неожиданно и беспричинно возникают, исчезают и пр. Все фамилии изменены до неузнаваемости. Конец примечания.
Предлагаю проект
Предлагаю проект: памятник планете Земля в натуральную величину. Ну, может быть, чуть побольше – раза в три. Не считая, разумеется, постамента. Стоять памятник должен на ордена Солженицына улице Солженицына имени Солженицына.
Сиськи здесь
Сидим в редакции, все в поту трудимся, над очередным номером газеты убиваемся. Миша Б. спрашивает: какой, дескать, лозунг можно написать на лифчике? Не вдаваясь в подробности – надо так надо:
«Сиськи – здесь!» – отвечаю.
Три тысячи знаков
Писатель знакомый звонит, спрашивает:
– Какой у тебя размер?
Пауза...
– Три тысячи знаков, – отвечаю.
Весник. ЦДЛ
Евгений Весник. Более известен как актер, хотя и член Союза писателей Москвы. Как актер вызывал симпатию, полюбил же я его, увидев в ЦДЛ, в нижнем буфете. Был вечер, кажется, альманаха «Кольцо А», в представляемом номере присутствовал и Весник. В качестве автора. Вечер начинается, я мирно перекусываю в буфете: водка, пиво, какая-то нехитрая снедь (еще одно пиво?). Входит Весник, ветеран войны, народный артист. Берет сто граммов (может, сто пятьдесят), запивает соком, отправляется к литераторам. На вечер альманаха «Кольцо А». Я тоже потом поднялся, слушал его. Выступил он прекрасно, читал смешное, настоящий писатель.
Из жизни литераторов
Забрел я тут в Центральный дом, сами понимаете, литераторов. На вечер поэта Сергея Каратова. Иду в туалет. А там в курилке стоят упомянутый уже Каратов и литератор Михаил С. Стоят и беседуют. Ну, я здороваюсь с Сережей, здороваюсь и с литератором Михаилом С. Говорю с Каратовым. Через пять минут Михаил С. спрашивает Каратова: кто, мол, рядом с тобой, не Лесин ли? Лесин, признается Каратов.
– Я отменяю свое рукопожатие! – торжественно восклицает литератор С. И исчезает.
На литераторе шапка горит
Странная, хотя, полагаю, естественная закономерность. Чем хуже пишет литератор, чем сильнее он нуждается в редакторской правке, тем трепетнее к ней относится, тем капризнее и несговорчивее. Аналогично и с рецензиями. Про хорошего писателя напишешь ругательную рецензию, а он благодарит, поит дорогой водкой. Про плохого – какую бы хвалебную, восторженную ни написал – начинает ненавидеть, обижается, всюду жалуется. Меня, мол, хотят извести.
И еще.
На литераторах всегда горит шапка.
Вот нынешний мой текст каждый ведь применит к себе. Плохой писатель решит, что я именно на него возвел свой поклеп и сочинил пасквиль (мол, три года назад я написал на него гадскую рецензию с ужасающими фактическими ошибками, а он предельно деликатно указал, да и то лишь на самые вопиющие), хороший... ну да про хорошего уже все сказано. Хорошие – они почему-то всегда еще и сговорчивые. Исключения, возможно, и есть, но я пока не встречал.
Современная русская проза
Современная русская проза… Она не там, где вы ищете. Совсем не там. Зато она есть, например, в телеанонсах, судите сами, цитирую: «Ярославский инженер травил своих жен таллием – они ему быстро надоедали, кроме того, он таким же способом лишил жизни дочь, тещу, соседей, сослуживцев и даже следователя, который его допрашивал».
Уверен: автор анонса – блестящий русский прозаик. И продолжение, где отравлены также и адвокат, и прокурор, и президент Аргентины, где отравлен сам воздух нашего глупого отечества – планеты Земля, – он, наверное, писал в стол. А вы говорите.
Этика критика
Обязательно спать и (или) бухать со всеми, о ком пишешь, и уж тем более – с теми редкими птицами, кто пишет про тебя. Обязательно.
Прибалты
Три часа ночи. Телефонный звонок. Писатель срывающимся от волнения голосом:
– Але! Лесин! Срочно! Позарез! Умираю... очень надо!
– Что... надо? (А сам паникую: умирает ведь, небось водки просит, и чтоб ему везли ее через весь город или еще чего...)
– Рифму на слово «прибалты»!
– Задолбал ты!
Вот и поговорили. И ведь нормальная рифма, кстати.
Из жизни литераторов
Звонок в редакцию:
– Здравствуйте, я профессор. Написал книгу. Приличную. По объему. Когда будет рецензия?
– Вы хоть, – вздыхаю, – саму книжку принесите...
В ответ, разумеется, отборная матерщина и угрозы.
Литератраурный критик
Опечатал я опечатку. Вместо «литературный критик» написал «литератраурный критик». Так не хотелось исправлять...
Журналист
Вот что пишет писатель Кувалдин: «Болтовня в тексте от первого лица – основной признак журналиста. Там, где писатель покажет выражение лица героини, там журналист испишет несколько страниц. Писатель отсекает лишнее. Журналист накручивает строки». На самом деле все как раз наоборот. Там, где писатель напишет страницу, журналист напишет 6 строк. Или 350 знаков. А хороший журналист – 348 знаков. А у плохого, да, у плохого обязательно будет глагол в заголовке.
Дарья Гармоненко 
