Олег Лапшин
Открыв глаза, Иванов встал с кровати и услышал страшный, доносившийся с улицы скрежет. Неподалеку от его дома располагался какой-то рабочий то ли колледж, то ли интернат, который готовил электросварщиков. Источником скрежета являлось резание пилы по железным трубам. Ученики резали трубы с упоением и, конечно же, совершенно не думали о том, что жильцам соседнего дома просто невыносимо слышать этот начинающийся с утра дикий, продолжавшийся почти что целый день скрежет.
Умывшись и позавтракав, Иванов сел за компьютер и попробовал сосредоточиться, но у него ничего не получилось. Компьютер же тихо работал, гудя своими внутренностями так хорошо и спокойно, что становилось ясно – компьютер здоров. Иванов вспомнил, что ему сегодня ночью приснился очень странный сон. Даже страшный. Приснилось, будто бы он пришел на железнодорожный вокзал и, находясь внутри здания вокзала, услышал доносившиеся с улицы черные ноты траурного марша.
Похоронная процессия, словно изгибающаяся между берегов река, вошла внутрь вокзала и пошла мимо стоявшего трупа молчаливой кассы к двери, выходящей на пускающий поезда перрон. Впереди процессии несколько мужчин несли не гроб, а носилки, на которых лежал еще живой человек. Казалось, человек умирал и очень мучился, постоянно переворачиваясь с одного бока на другой.
Процессия вышла на перрон, но, видимо, обогнув вокзал, через некоторое время снова зашла в него. Снова траурный марш ударил в уши, и процессия с умирающим человеком вновь шла через теперь уже лежащий холодный труп каменного пола…
Проснувшись под скрежет резавшей железо пилы, Иванов подумал, что же может означать данный сон: умирающий, но еще живой человек, которого под похоронный марш зачем-то носят вокруг железнодорожного вокзала, – непонятно это было Иванову. Он закрыл форточку, для того чтобы приглушить скрежет, и вновь попытался сосредоточиться на работе. Нужно было написать трезвую, логичную статью о мировых тенденциях человеческого общества, но бессловесный скрежет острия пилы, блестя, выпивал или выпиливал последние капли терпения из жестоко мучавшегося Иванова.
Цветы на подоконнике, казалось, остриями листьев могли порезать даже душу. Листья действительно походили на маленькие зеленые пилы, которые, казалось, время от времени превращались в большие изумрудные глаза, печально смотревшие из невозможных недр мировой души.
Иванов посмотрел в окно. Студенты скрежетали и скрежетали, толпясь вокруг своего преподавателя, который, обучая их, с наслаждением разрезал очередной железный кусок.
Рядом с подоконником, стоя на полу в белом ведре, рос большой зеленый куст, китайская роза. Его очень любила жена Иванова. Теперь вот уже полгода, как она от него ушла, а куст оставила ему. Куст напоминал Иванову жену, очень ему мешал, но он не решался его выбросить: вдруг это как-то плохо отразится на ее здоровье, она заболеет и умрет. Он хотел предложить то ли колледжу, то ли интернату забрать этот куст, но сегодняшний скрежет режущего колеса перерубил все его желание отдать растение. Иванов решил оставить куст у себя. Некоторые листья на кусте почему-то пожелтели, словно растение потихоньку старилось. Но на одном его ответвлении все же распустился красный бутон, как будто в этом месте находилось сердце куста, чувствующее настроение любого, кто к нему приближался. Скрежет и цветок часто встречали Иванова после того, как он просыпался один-одинешенек в своей постели.
Иванову очень захотелось, чтобы бросившая его жена вернулась к нему, а скрежет за окном прекратился раз и навсегда. Ему даже начало казаться, что жена ушла от него именно из-за этого скрежета. Но жена не возвращалась, а скрежет за окном продолжался. Только душа Иванова начинала словно что-то чувствовать и видеть крыло ангела за висевшей на окне прозрачной сеткой тюля. Казалось, крыло приятно звучало. А может быть, тюль, просто пропуская сквозь себя доносившийся с улицы скрежет, превращал его в светлую, тихую музыку.
Человек смотрел на китайскую розу, а его душе начало казаться, что та роза и сам куст с зеленой пилою листьев на самом деле и есть его возвратившаяся жена, почему-то превратившаяся в прекрасное растение. Жена расцветала и ждала, когда Иванов с ней поговорит и расскажет о своих переживаниях, душой отрываясь от себя самого и падая перед ней навзничь.
Падая навзничь и ложась так, чтобы душа, отделившись от тела, могла найти с цветком общий язык и объясниться с ним, радуясь тому, что она может сама понимать без слов и может объясниться с цветком одной только мечтой о твердой поступи райских яблонь.
Так начало казаться душе человека, и он уже сам начинал слышать прекрасную музыку, долетавшую до него через крыло стоявшего за сеткой тюля ангела. И человек видел, как куст в его квартире начинает открываться и уютно вырисовываться в сосуд, в котором дышал корабль или птица, собравшаяся лететь в свободные чащи морей и океанов, так похожие друг на друга, как две капли воды.
Томск
комментарии(0)