Игорь Яркевич
В России чрезвычайная ситуация всегда. Игорь Яркевич у памятника рабкору «Правды» Спиридонову, убитому в 1922 году. Фото Евгения Лесина
До московского пожара 1812 года в России чрезвычайных ситуаций не было.
Чрезвычайная ситуация вышла из нее. Из империи. Из имперской самоуспокоенности. Из имперской мании величия. Что все плохое может быть где-то там. Далеко. Но только не у русских и не в России. Россия и русские защищены сакральным щитом империи. Застрахованы Пушкиным, Плюшкиным, Гагариным, Аршавиным и имперским порядком вещей.
Первая русская чрезвычайная ситуация – московский пожар 1812 года. До этого в России все было спокойно. Были мелкие неприятности. Недоразумения. Заварухи. Досадные ошибки. Еще могли быть крупные ссоры и большие проблемы – например татаро-монголы или крепостное право. Но не более того.
Есть несколько версий первой чрезвычайной ситуации.
Москва сожгла себя сама. В целях самосохранения. Чтобы уничтожить ту зону коррупции, которой станет Москва в XXI веке.
Москву могли поджечь русские писатели.
Москву сжег Пушкин. Пушкин был еще маленький, но уже, в общем, большой. По крайней мере не такой уже и маленький. Уже отдавал отчет своим действиям. Уже видел далеко вперед. Поэтому сжег не для себя. Сжег для будущих поколений. Для Лермонтова. Чтобы Лермонтов смог написать стихи о пожаре Москвы.
Москву мог сжечь и Барков. Барков был пьющий мужчина, психопат, сексуальный маньяк, хулиган и русский поэт. Такой мог поджечь Москву и просто так. Без всяких оснований. Даже если он к этому времени уже умер.
Москву мог сжечь Крылов. Чтобы на фоне горящей Москвы написать басню.
Москву сожгли французы, потому что растерялись в чужой стране.
Москву могли сжечь русские, потому что растерялись при виде французов.
Москву мог сжечь кто угодно, потому что Москву и москвичей никто не любил. Уже даже тогда.
Потом была чрезвычайная ситуация в Петербурге. В повести Гоголя «Нос». Когда от отставного майора Ковалева сбежал нос. Все понимают, что это был не нос… Я тоже так думал. Но это был русский писатель. И русская тройка. Русский писатель на русской тройке. Русский писатель некоторое время ездил по России на русской тройке, но потом снова стал носом майора Ковалева.
Все чрезвычайные ситуации возникали из-за русских писателей.
Дальше было солнечное затмение – когда погиб на дуэли Пушкин и закатилось солнце.
Дальше было лунное затмение – когда погиб Лермонтов и закатилась еще и Луна.
Дальше стали закатываться звезды.
Потом был большой пожар – когда Гоголь сжег рукопись второго тома «Мертвых душ».
Потом упал Тунгусский метеорит и Лев Толстой ушел из Ясной Поляны. Падение Тунгусского метеорита прошло почти незаметно; все внимание было на Льве Толстом.
Из-за русских писателей были на виду только чрезвычайные ситуации с русскими писателями, а все остальные чрезвычайные ситуации находились в тени. После того как закончилась русская литература, вышли на свет и другие чрезвычайные ситуации.
Однажды в России целый день не было водки. Водка неожиданно закончилась, и водку привезли только на следующий день.
Однажды Леля с Тверской родила поросенка. Поросенок оказался клоном другого поросенка, которого Леля с Тверской уже рожала.
Однажды зависли все компьютеры. Все мобильные телефоны. Зависли и линии электропередач. Все зависло. Все остановилось. Все, кроме водки: водка не зависла. Водка продолжалась. Водка осталась на плаву и спасла Россию от коллапса.
Для России чрезвычайная ситуация – это не тогда, когда все плохо. Это еще и когда все хорошо.
Однажды в России вдруг все стало хорошо. Само собой. Без чьих-либо усилий. Русский социум забыл о депрессии. Бюрократия застрелилась. Коррупция сгорела от стыда, что она – коррупция. Кремль ушел из Кремля в Сибирь и заблудился там в тайге. ФСБ ликвидировала себя сама. Милиция переименовала себя в Общество книголюбов, а потом и совсем куда-то делась. Новые дороги построили себя сами. Сами себя убрали новые урожаи. Снизили себя сами и цены. Русские перестали бить негров, мигрантов и друг друга. Но потом эта чрезвычайная ситуация закончилась, и все в России стало так, как в России всегда.
Однажды в России победил феминизм. По телевизору перестали транслировать футбол. И вообще начался геноцид мужчин. Мужчин перестали брать в армию. И на завод. И на любую другую работу тоже. Перестали пускать в гей-клубы. Мужчинам перестали продавать водку и сигареты. Все памятники мужчинам убрали. Мужчин перестали показывать в кино. Мужчинам запретили гладить домашних животных и поливать цветы. Мужчин, как инвалидов, старались не замечать. Но потом мужчин простили, и русский порядок вещей опять пошел по рельсам женского геноцида.
Однажды в России произошла революция. Вроде сексуальной, но не сексуальная. Русские перестали стесняться слов «менструация» и «онанизм». Русские стали не только мыть подмышки, но даже их брить. Русские забыли о своих военных и лагерных привычках, поэтому теперь даже стригут ногти. Русские стали хорошо пахнуть, и на них стало приятно смотреть. Но и эта чрезвычайная ситуация закончилась. Русские снова стесняются менструации и снова пахнут как всегда.
Однажды в России милиция стала ласковой и нежной. Она уступает дорогу и не выворачивает руки. Она улыбается и не бьет дубинкой по голове. Она сама себя постоянно реформирует. Она стала демократичнее любой демократии. Она не хамит. Она не просит денег. Она не проверяет паспорта. Ей ничего не надо, кроме удовольствия русского социума от нее. Она сама дает деньги и на проверку свои паспорта. Но вот и этой чрезвычайной ситуации больше нет. Милиция снова как милиция. Милиция хочет денег и бьет дубинкой по голове.
Однажды в России перестали говорить о возрождении России. Перестали даже попы. Даже политологи. Даже Кремль. Все понимают, что возрождения России не будет. Если будет, то так не скоро, что фактически и не будет. Но, возможно, и будет. Тут все зависит от нефти и китайцев. Китайцы станут покупать у России не только нефть. Станут и водку. Тогда китайцы станут так же много, как русские, пить водку и станут похожи на русских.
И уже не будут на русских давить большим количеством китайцев. У русских такого количества русских нет. Поэтому китайцы русских пугают покорением России китайцами за счет безусловного превосходства их в количестве. Но если станут пить, как русские, тогда уже не будут пугать. И начнется возрождение России. Но и эта чрезвычайная ситуация закончилась тоже. Русские снова говорят о возрождении России и снова боятся китайцев из-за большого их числа. А со страхом китайцев возрождения России не может быть. Только без страха китайцев.
Чрезвычайная ситуация – это не только когда все хорошо. Когда и так, что хуже некуда, а потом выясняется, что хуже еще есть куда. Когда край. Когда за краем. Когда грань и за гранью. Когда уже все и еще когда не все.
Однажды в России произошла революция. В России было много революций. Но эта запомнилась больше других. Она была в семнадцатом году. Там все было ужасно. Но было и что-то хорошее. Никогда еще русские люди так много не сломали всего сразу. Никогда еще русский оргазм не был такой мощный. Никогда еще русский диван не стелил так мягко. Никогда еще русский камин не грел так жарко. Никогда еще русский горизонт так за собой не манил. Никогда еще русский колодец так не звал к себе помыться, наглядеться и утопиться. Никогда еще русские писатели так не любили жизнь. Никогда еще русский взгляд не смотрел так далеко. Никогда еще русский звук не звучал так громко. Никогда еще от русских не ждали так много. Никогда еще русский век не был таким коротким и никогда он уже не будет таким длинным. Никогда еще русская звезда не всходила так высоко и так далеко не светила. Никогда еще русский муравейник не был так растревожен. Никогда больше русский детский сад так быстро не взрослел. Никогда больше русский маразм не заходил так глубоко. Никогда еще русский наждак не царапал так больно. Никогда больше русский клей не клеил уже так прочно. Никогда больше русский ураган не вырывал так с корнем все на своем пути. Никогда еще русский зверь так не зверел. И в то же время никогда он не был так послушен. Никогда он так сразу не ложился у ног. Никогда он сам себя так не чистил. Сам себе не подрезал хвост. Сам себе не вычесывал шерсть. И конечно, русские писатели. Никогда раньше и никогда уже потом они так не принимали жизнь во всей ее полноте.
Дальше все чрезвычайные ситуации были с русской демократией.
Сначала русская демократия пошла собирать грибы и заблудилась.
Потом русская демократия уехала на египетский курорт и там неудачно вышла замуж за араба.
Потом русская демократия утонула вместе с подлодкой «Курск».
Потом русская демократия взорвалась на Саяно-Шушенской ГЭС.
Потом русская демократия сгорела в клубе «Хромая лошадь».
Потом то немногое, что осталось от русской демократии, изнасиловал и переехал пьяный мент на Новорижском шоссе.
Еще было жаркое лето. Русская демократия, после того как ее утопили, взорвали, сожгли, а потом то немногое, что от нее осталось, изнасиловали и переехали, обиделась. Она встала под знамя трансгрессии. Она решила напомнить о себе. Отомстить бюрократии и социуму. Она стала сорокоградусной жарой в тени и лесным пожаром. Она подожгла торфяник и стала еще и дымом от лесных пожаров. Из-за нее засохли все всходы на корню. Ее не выдерживали вентиляторы и кондиционеры. Ее не выдержал даже московский мэр. Он никогда не боялся русской демократии. Он никогда от нее не бегал. Но в этот раз он от нее сбежал. Тем более что она обещала вернуться. От нее уже ничего не осталось. Но все-таки осталось. Совсем немного. Какая-то мелочь. Полная ерунда. Сущий пустяк. Сразу не заметишь. Но и этого должно хватить, чтобы вернуться чрезвычайной ситуацией. Она хочет вернуться наводнением на Яузе. Ураганом на Тверской. Пробкой и отключением воды и света по всей Москве. Снова лесным пожаром и дымом с торфяников. Иначе русские про нее забудут навсегда, и она будет скитаться по свету, как Вечный жид.
Конечно, если русские пойдут на выборы, не будут так много пить и вообще возьмутся за ум, русская демократия вернется не так. Не чрезвычайной ситуацией. Вернется незаметно. Как летний дождь.
Время общей чрезвычайной ситуации прошло. Настало время локальных чрезвычайных ситуаций. У меня их было много. Целый ряд. Я травился паленой водкой. Я попадал в милицию. У меня появился хвост, и его пришлось отрезать. Я падал на ровном месте. Я много раз подряд наступал на одни и те же грабли. Я написал роман о сексуальном маньяке в пожизненном заключении. Я поверил медным трубам, и они меня обманули. Я спал и пил с кем попало. Я запутывался в словах, и потом их долго приходилось распутывать. Я терял ориентировку в пространстве. Я забывал имена и даты, и потом их долго приходилось вспоминать. Я оставался один в темноте. У меня на глазах распался Советский Союз. Я провисал во времени. Я много раз не находил себе места.
Я не нахожу себе места до сих пор. В общем, я – специалист по чрезвычайным ситуациям.
Если в России снова будет чрезвычайная ситуация, меня можно приглашать консультантом.
Публикация Нинель Яркевич.
комментарии(0)