Ай да Сева, ай да пушкин сын!

Всеволод Емелин: «Эй, тролли, есть еще порох в пороховницах?» Фото Екатерины Богдановой

Недавно в Москве прошла презентация книги Всеволода Емелина «Крайние песни». О новом сборнике и в целом о жизни, поэзии и разной всячине с Всеволодом ЕМЕЛИНЫМ побеседовал Юрий ТАТАРЕНКО.

– Всеволод, как выбираете событие, требующее фиксации в стихах? И что оставляет вас равнодушным?

– Это решение всегда спонтанно. К примеру, о недавних выборах президента Украины не стал ничего писать. Считаю, чем меньше будут расчесывать украинскую тему, тем больше людей останется в живых.

– Но согласитесь, президент-актер – это необычно?

– Как раз наоборот, сейчас это мировой тренд. Возьмем хотя бы президента США Трампа. А Макрон кто – не клоун? А Ле Пен? А кто в итальянском «Движении пяти звезд»?

– А вот в России Жириновского так и не выбрали президентом…

– А у нас нет института выборов. Есть процедура с известным исходом. Не скажу, что это навсегда. Здесь ничто не вечно.

– Стихи писали многие из высшего эшелона власти: и Лукьянов, и Улюкаев, и Поллыева…

– Говорят, и Сурков пописывает…

– Вот! Но ни один из президентов России в этом деле не замечен. Получается, есть профессии и должности, с поэзией плохо совместимые?

– Не думаю. Это с прозой трудно что-либо совмещать, поскольку проза – это тяжелый труд. А поэзия не отнимает большого количества времени и сил. Поэтому-то у нас так много поэтов.

– Есть устойчивые явления: поэт-сторож, поэт-кочегар. Но поэт-мясник мне не встречался. А вам?

– Обратитесь к историкам, социологам – они подскажут! Хотя, думаю, мяснику все же не до стихов, у него ведь и работа тяжелая, и свободного времени мало – это же не министром в кресле сидеть…

– У вас уже полтора десятка книг. Какая дороже всего?

– Пожалуй, вторая по счету, под простым названием «Стихотворения», что вышла в 2003 году в издательстве «Ультра. Культура» под руководством Ильи Кормильцева. Ну и дебютный сборник, конечно, тоже приятно вспомнить. Это были «Песни аутсайдера», их издал годом раньше питерский «Красный матрос».

– Что предшествовало появлению первой книги?

– Стихи я начал писать примерно с 12 лет. Но первым моим стихотворением, где не повторяю Блока или Мандельштама, была вышеупомянутая «Песнь» 1991 года. Все 90-е я писал в стол, что-то читал на пьянках товарищам. Если первая книжка вышла в начале нулевых – получается, десять с лишним лет я вызревал…

– «Фаланстер» издал уже четвертую вашу книгу – до «Крайних песен» были «Болотные песни», «Политшансон», «Эхо инвалидов». С чего началось ваше сотрудничество?

– Боря Куприянов в свое время дружил с Кормильцевым и его издательством. После выхода «Стихотворений» я как-то оказался в книжном в магазине «Фаланстер» на очередной тусовке. Подошел Борис, мы познакомились. Он сказал, что хотел бы провести в магазине мою встречу с читателями. Я, понятное дело, согласился. С тех пор дружим. Подозреваю, что особой коммерции на моих книгах не сделаешь. Но «Фаланстер» и не работает только на выгоду.

– К 50-летию Дмитрия Быкова вышла большая книга стихов. Не планируете пройти по этой протоптанной дорожке?

– Скажете тоже: где Быков, а где я? Быков – одна из самых раскрученных персон в современном социуме. Его книги гораздо легче продать. Но если предложение поступит, соглашусь не раздумывая.

– Ваша новая книга «Крайние песни» – намек на прощание, подведение итогов?

– Да, есть ощущение, что этот сборник окажется действительно крайним – слово «последний» у настоящих мужчин не в ходу, да простит меня русский классик Николай Алексеевич Некрасов со своими «Последними песнями».

– В этой книге есть немало удивительных строк. К примеру, вы пишете: «Сегодня не время поэту/ Рифмовать глаголы и прилагательные». На кого намекаете?

– Да ни на кого! Всем известно, что глаголы в русском языке рифмуются. Про борьбу с глагольными рифмами говорили еще при Пушкине. У процитированного отрывка есть продолжение: «Поэт сегодня кастетом/ Должен рыться в черепе избирателя». Это уже аллюзии на Маяковского…

– Выходит, вы против «тихой лирики»?

– Отчего же? Нравится кому-то писать о природе, возводить женщину на пьедестал – ну и ради бога! А я буду продолжать рифмовать сводки новостей. Тем более что, как мне представляется, вся лирика уже написана. Да и сочинять в 60 лет что-то такое о любви – как-то странно. Это Тютчеву бог дал счастье влюбиться на старости лет…

– В другом стихотворении из «Крайних песен» вы предлагаете: «Чтоб было еще больше ада,/ Жми на педаль и на рычаг./ Голосовать, ребята, надо/ Нам всем за Ксению Собчак». А сами за кого проголосовали на мартовских президентских выборах – 2018?

– За Собчак! Слово с делом у меня не разошлись. Знаете, знакомые политтехнологи все время удивляются: почему меня нет в предвыборных командах – с такими-то частушками на злобу дня? А меня просто никуда не зовут! Прямо обидно. А мог бы заработать кучу денег – еще в 90-е… Хотя в 60 лет понимаешь: счастье не в том, сколько у тебя было денег, а в том, что есть что вспомнить.

– Но в вашем призыве голосовать за Собчак чувствуется и горькая усмешка: «Чем хуже, тем лучше!» Это же выражение протестного настроения, верно?

– Вообще окружающая действительность вызывает сильное отторжение, скажем так. И протестные настроения – есть. Да!

– Что конкретно вас не устраивает?

– А ничего не устраивает! Перед вами старый брюзжащий старикан – с причитаниями типа: «Товарищ, товарищ, за что мы боролись, за что проливали мы кровь…» Не устраивает система власти. Но выводить народ на улицы я не призываю – это дело политиков.

– Вопрос из области психологической географии. Имеет ли значение то, что место вашей работы – в ста метрах от Манежной площади?

– Конечно. Работал бы в Бибиреве – чувствовал бы себя еще поганее. А так доезжаю до «Арбатской», иду милыми переулочками… Храм Успения пресвятой Богородицы в Газетном переулке – одно из светлых пятен в моей мрачной жизни.

– Если попробовать сформулировать суть вашего творчества, приходит в голову выражение «стеб распятого». Как живется с таким обостренным чувством справедливости?

– Вот распятия бы не надо! Буквально на днях на телеканале «Спас» (я телевизор не смотрю, но и не выключаю) увидел анонсы программы «Как я пришел к вере». Вдруг выплывает во-о-от такая морда мужика в пиджаке, и он говорит: «Понял одно – чтобы прийти к вере, надо быть распятым!» Так и хочется спросить: кто ж тебя, родимый, распял? И почему так хорошо выглядишь после этого? Я – не распятый, а обычный неудачник, обиженный жизнью. Слава богу, есть сеть Facebook, где могу свои обиды облекать в рифмованные частушки.

– Книга «Крайние песни» заканчивается как раз едкой частушкой: «Как в Москве на мундиале/ Собирались звезды./ Работягам поднимали/ Пенсионный возраст». А вас любимая игра миллионов каким-то образом еще затронула?

– Футбол меня не очень интересует. Но наших поддерживал. Гораздо больше эмоций вызывает стремление правительства отобрать у меня часть пенсии… А на стадионах, в фанзонах не появляюсь. К старости становишься индивидуалистом. Это в молодости ходишь в колонне бодрым шагом. А подыхать все равно придется в одиночку.

– Частушка – не свойственная вам короткая форма, как и стихи в 2–3 строфы. Почему?

– Это талантливым людям свойственно думать длинно, а излагать коротко. А у таких малоталантливых, как я, – все наоборот… Вот и приходится вертеть одну мыслишку в разные стороны.

– А длинные стихи сокращаете?

– Что-то со временем убираю, что-то добавляю… Но в принципе работаю над текстами мало. Обычно всплывает какая-то строчка из середины будущего стихотворения, делаешь из нее ударную строфу, к которой потом приходится присобачивать начало и финал текста.

– У вас нередко меняется размер – когда, к примеру, вместо женской рифмы может появиться дактилическая. Вас это не напрягает?

– Напрягает. Но желание поскорее вывесить новый текст всегда сильнее желания придать стихам идеальную форму. Тем более что даже совершенные стихи на злобу дня очень скоро будут сожраны новыми реалиями.

– Еще немного о творческой кухне. Неологизмов у вас не встречал. Но ведь поэзия – еще и работа с языком…

– Согласен. Поэтому поэзией свои вирши стараюсь не называть… А за неологизмами – к футуристам!

– В новой книге вы решаетесь на прогноз: «Опять вернутся, ясно вижу я,/ Великие свершенья и страдания». А что вернется раньше?

– Одно без другого не бывает. Пока страданий нет – свершения липовые. Хочешь свершений – будь готов и к страданиям. А мы хотим и рыбку съесть, и на мышку сесть – но так не получится. Таково мое личное мнение. Так что прошу не воспринимать меня в качестве нового Нострадамуса.

– Что есть благо?

– Ну, теперь вы меня в Заратустры записываете… Что такое благо, каждый решает для себя сам. Люблю известность. Моя, к сожалению, угасает. Но лет десять, с середины нулевых до середины десятых, ощущал себя известным – было хорошо.

– Многие легко отказались от телевизора – смотреть его неинтересно, а порой и просто неприятно. А как по-вашему, без чего жизнь – не жизнь?

– Без алкоголя, разумеется. Еще, пожалуй, без Интернета мне будет очень сложно обойтись. Без него я полностью исчезну как литератор.

– Пишущих гражданскую поэзию не очень много – Дмитрий Быков, Всеволод Емелин, Сергей Плотов, Вадим Жук, Юнна Мориц… Кто еще?

– Слышал, сейчас активно продвигают молодого автора из Донбасса Анну Долгареву. Но читатели хотят от стихов не социального высказывания. Политики им хватает от Путина, Соловьева, Киселева. От поэтов требуют простой и понятной вещи: сделайте нам красиво! Вот поэты и пишут стихи, чтобы девушка «прочла и полюбила». Пусть пишут – шедевры любовной лирики останутся в веках. А мои поделки уже через месяц потребуют комментария, в связи с чем этот текст был написан!

– Приходилось слышать свои стихи в чужом исполнении? Какие ощущения?

– Было дело. Андрей Родионов организовал несколько вечеров, где артисты читали стихи современных поэтов. Мне больше нравятся тексты в моем исполнении. Думаю, так скажут многие авторы. Есть аудиокнига «Всеволод Емелин». Записал для нее стихов в 2014 году – на час с лишним. Но ее у меня нет. А вот когда гуглю про себя в Интернете – натыкаюсь периодически на рекламу этого сборника.

– Интересно, а вас ругают в Сети? За что?

– Известно, за что – за бездарность, потакание массовому вкусу, либерализм, русопятство… Правда, сейчас хайпа вокруг Емелина все меньше. Эй, тролли, есть еще порох в пороховницах?

– Как вам кажется, фраза «Ай да Сева, ай да пушкин сын!» – это комплимент или наезд?

– Все, что не похоже на некролог, – это комплимент.

– Часто ли сожалеете: эх, ну почему не я написал эту строчку?

– Часто. У Максима Жукова очень многие новые стихи нравятся. Реально обидно, что не я их автор. То же самое могу сказать про стихи Ивана Волкова и молодого поэта Александра Антипова.

– Все ли мечты сбылись?

– Главная – сбылась. Хотел стать стихотворцем – стал им. Знаете, есть такая присказка: «Прежде чем что-либо попросить у бога, подумай – ведь он действительно может тебе это дать!» И сейчас, оглядываясь назад, понимаю: прожил жизнь так, как хотелось.

– Подождите – что значит «прожил»? Зачем же в 60 лет хоронить себя? Куда хотели бы съездить?

– В Константинополь! Там я еще не был, а почему-то очень хочется. Даже не знаю, почему именно туда… А еще интересно в Берлине побывать. В детстве мечтал о Париже – в зрелом возрасте съездил. В Италии был, в Риме – неделю. А еще – в Латвии, Израиле, Сербии. В Штатах и Японии не был – но и не тянет что-то. В России по литературным делам очень много где побывал. Почти всю Сибирь объехал: Новосибирск, Иркутск, Тобольск, Барнаул, Томск, Тюмень.

– В последнее время полно новостей о залежах денег в квартирах коррупционеров. Скажи вам – возьми, сколько надо, – какую сумму бы взяли и на что потратили?

– Ну… К зубному бы сходил… Да, здоровьем бы занялся! Так что взял бы столько, сколько смог унести…

– Последний вопрос к поэту Емелину: что в вас от сказочного Емели?

– Я так же упоительно ленив! Так же жду чудес – и они нечасто, но случаются. То, что меня считают поэтом, – разве это не чудо?