Владимир Покровский Последние пять лет электрик РЭУ № 14 Федор Горелов подрабатывал испытателем лекарств в ближайшей больничке. Платили хорошо, но даром ему это не прошло – при ходьбе стал поскрипывать, при дыхании посвистывать, при разговоре пришепетывать, да и с женой последнее время не очень получалось. Правда, он вообще был не по этому делу, так что жена и не заметила. Жена тоже была не по этому делу – они вообще очень подходили друг к другу.
А лекарства в той больничке испытывали – я тебе дам! Из самых высоколобых институтов присылали медикамент. Тут тебе и генетика, тут тебе и нанотехнологии, тут тебе и какие-то самоновейшие подпространственные штуки, тут тебе и бог знает что еще – Федору-то особо не рассказывали, только в общих чертах. А ему что, он только денежкам радовался, а огорчался только тогда, когда получал плацебо – за него платили копейки.
А однажды самое простое лекарство испытать предложили, но за хорошие деньги, потому что радиация там была. Завтра утречком введем мы вам, сказали, некий препарат с содержанием радиоактивного йода, а потом щитовидку вашу смотреть будем, она йод хорошо впитывает. Так что, если вдруг царапина какая случится, вы ее йодом ни в коем случае не мажьте.
– Ага, – говорит Федор, а сам тут же после смены – домой, развел весь йод, какой в аптечке у жены был, чтоб не жгло, и употребил без остатка. Утром сходил в больничку, препаратом тем укололся, и на смену.
Да вот денег сдуру из дома не захватил, пришлось коллегам объяснять, они расстарались, каждый помог, кто чем мог – кто спирту, кто водочки, а один даже коньяку притаранил, потому что спиртное очень хорошо радиоактивность выводит из организма. И ему хватило, и коллегам осталось, замечательно погудели. Вообще-то Федор пил очень редко, он не по этому делу был, но тут такой повод!
Словом, просыпается он на дежурной лежанке почти что ночью, один, голова болит, кружится и вообще гадостно на душе, чувствует, надо бы прибавить еще чуток, а водка недопитая на столе стоит, метра четыре до нее, встань и иди. Вот с этим «встань и иди» у Федора проблемы образовались. Тогда он протянул руку, взял бутылку и прямо из горлышка отпил. Когда немножко полегче стало, вдруг задумался: а как это, мол, я бутылку со стола взял, да еще на место поставил, показалось, что ли? Ведь вроде не вставал. Или вставал?
Смутно помнилось ему, что все-таки не вставал, а просто взял и руку протянул.
Федор в чудеса не верил, но, по натуре экспериментатор, решил попробовать. Протянул руку за водкой и видит – вытягивается рука, на метр, на два, вот уже и до стола дотянулась, и главное, что никакой особой дополнительной тяжести при этом не чувствуется. «Чудеса!» – сказал Федор, моментально отрезвел и пошел домой.
Ни жене, ни коллегам ничего не сказал, но сделал самое большое идиотство, которое только мог сделать, – назавтра утром в больничке все рассказал.
Тут к нему сбежалась, почитай, вся больничка, да и все больнички в округе. Из высоколобых институтов сбежались, и даже один физик заявился откуда-то с усами и в страшных очках. Он сразу начал над всеми издеваться, что они все по-глупому делают, и его, конечно, тут же прогнали. И всё над Федором опыты свои ставили – руку протяни туда, теперь сюда, а попробуй-ка дотянись вон дотуда, через весь коридор, он не дотянулся, а они давай рулеткой руку замерять. И рентген ему, и томографию, и СМР какое-то, и бульдиково пространство, и еще какие-то приборы, я уж не говорю про анализ крови, кала и мочи – это уж у них первым делом. Главное, весь день продержали, ни копейки ни заплатили, да еще назавтра прийти велели, а то и в больничку на обследование лечь, а про испытания лекарств сказали забыть – уж какие при такой руке испытания! Вот идиот-то!
Сказали ему: «Мы ничего не понимаем, как могло получиться такое, никто такого даже и близко не заказывал, а то бы мы предупредили, конечно. Мы так думаем, что все эти лекарства, которые вы в течение последних лет внутрь своего организма воспринимали, вошли между собой в непонятную нам квантово-химическую реакцию, которая дала такой неожиданный и прекрасный для нас эффект. Так что вы не ругайтесь, а хочете не хочете, придется вам науке послужить и пообследоваться маленько».
И главное, забесплатно! Спасибо, хоть бюллетень выписали.
Сразу, конечно, засекретили все это дело, и дня через два, конечно, в газетах сообщения появились о Федоре, да еще с фотографиями. То есть сразу и жена узнала, и коллеги, и все остальные родственники и знакомые.
Пришел домой, а коллеги и жена ему говорят, что надо какое-то придумать применение случившемуся эффекту. Ну, скажем, в телевизоре какую-нибудь программу вести, типа ток-шоу, чтоб микрофон подавать со своего места всякому желающему. Или, наоборот, приловчиться как-нибудь незаметно всякие вещи воровать в магазинах, а то и деньги – с этакой-то рукой! Но микрофоны в телевизоре подавать Федор не захотел, он считал, что мордой не вышел для телевизора, а воровать с детства был отучен, не по этому он был делу. Словом, так и так прикинули – не получается для Федора денежной выгоды от длинной руки, один только убыток.
В конце концов он руке все же нашел применение, правда, не так чтоб в прибыль, но в удовольствие. Он, понимаете, кроме электричества, с детства любил что-нибудь из дерева мастерить. Он и гараж под мастерскую оборудовал, машина-то давно сгнила у него. Верстачок там у него стоял, да станочек маленький, да куча всяких инструментов и приспособлений по стенкам висела. То шахматы хитрые вырежет, то шкатулку с секретом, то полочку изящную, то столик журнальный, теперь за кресло старинное принялся, огромное такое задумал.
Вернется из больнички – и сразу в гараж. Стоит возле своего верстачка, как какой предмет понадобился, руку протянул, со стеночки снял, хоть бы и самой дальней, – и пожалуйста. Нравилось ему.
А жене история с рукой совсем не нравилась. Каркать она начала.
Придет к нему в гараж или подсядет на кухне к столу, когда он ужинает, и давай каркать:
– Не к добру эта рука, Феденька. Ой, чувствую не к добру.
Федор еле держится, чтобы грубостью не сказать, что ты, говорит, милая, с чего взяла.
И стусло какое-нибудь с дальней стенки снимает. Или уполовник, если на кухне.
И ведь накаркала! Кончилось у него удлинение руки. Сразу вот так вот, в один момент, прекратилась квантово-химическая реакция. И все бы ничего, стал бы он назад обыкновенным человеком, может, даже испытателем лекарств устроился, хотя это, конечно, вряд ли, но прекращение случилось, когда он на обследовании у очередного академика сидел и руку по его указаниям вытягивал. Только вытянул, а оно бац! И все прекратилось.
Опять все к нему сбежались, и тот физик тоже. Уж они и так, и так, и уколы, и таблетки, и электричество через него пропускали, а рука ни туда, ни сюда, ни сократиться, ни удлиниться, застряла. И такая тяжелая стала, раньше никогда не была. Но мы что-нибудь обязательно придумаем, сказали ему. До сих пор придумывают.
Сейчас Федор лежит в больничке, жена к нему часто ходит, а иногда и коллеги. Еще спасибо, что на маленькую длину Федор руку тогда вытянул, на два с половиной метра. Но все равно – подвязывает кисть у плеча, а локоть почти по полу волочится, уж лучше бы по полу, не так тяжело б таскать ему всю эту конструкцию было, перекашивает его при ходьбе. Главное, правая рука-то, ничего ни по электричеству не сделаешь, ни у себя в гараже, ни чтобы как-то жене помочь по хозяйству – это если из больницы выпустят. Полный инвалид стал. Адвокат приходил, говорил, что компенсацию можно с этих врачей слупить. Федор согласился, но как-то ему не верится. И все жалеют его.
А вот как останется он один вечером в своем боксе с телевизором и маленьким холодильничком, приляжет и с таким удовольствием вспоминает, как он у верстачка стоит и инструменты разные со всех стенок берет, с какой хочешь. Это, конечно, получше будет, чем инвалидная рука или даже обычная.
И вздыхает.
