Ради нескольких строчек в газете

Для журналиста в горячей точке главное – уберечься от шальной пули. Фото ИТАР-ТАСС

Как любит повторять главный филантроп «НГ» Алкей, буду краток. Хоть и непросто будет – за 40 лет в печати курьезных, а подчас и драматичных ситуаций накопилось немало.

Однако – к делу.

Все самое интересное в российской, а тогда еще советской, журналистике, на мой взгляд, происходило во второй половине 80-х – начале 90-х. Перестройка, гласность, свобода слова… Якобы свобода слова. На самом деле партийные бонзы продекларировали радикальные преобразования, а сами оказались к ним не готовы. И принцип руководства СМИ оставался прежним: не пущать, запрещать, наставлять.

…1988 год. Противостояние в Нагорном Карабахе. «Комсомолка» отправляет в Степанакерт своих репортеров – меня и Сашу Теплюка. Какой-то умник в редакции советует: летите в Баку, там нашу газету любят, помогут добраться. В Баку теряем безвозвратно три дня. Каждое утро ходим по высоким кабинетам, интересуемся: когда вылетаем? Невдомек, что Карабах де-факто уже отделился от Азербайджана, все связи обрублены. Когда, наконец, понимаем, встает вопрос: что делать? 

Собкором «Комсомолки» в Баку был тогда Азер Мурсалиев, нынешний шеф-редактор издательского дома «Коммерсант». Помочь он нам в силу обстоятельств ничем не мог, зато в его распоряжении были старенькая «Волга» и бесшабашный водитель Володя, армянин (погромы армян в Баку будут позже). Он и предложил как-то: чего мучиться, поехали на машине. Я, мол, заодно, родственников карабахских проведаю.

Сколько часов заняла дорога, если честно, не помню, но главное, добрались почти без эксцессов. В одном только месте нашу машину с бакинскими номерами попытались забросать камнями с кузова самосвала, как бы их назвали сейчас, молодые карабахские экстремисты. Увернулись.

В Степанакерт въехали уже затемно. Только и успели, что отметиться в каком-то штабе (там очень сильно удивились, как нас пропустили через блокпосты) и поселиться в единственной гостинице, под завязку заполненной армянскими беженцами. Водителя Володю вместе с его «Волгой» с этого момента ни мы, ни Азер больше никогда не видели.

Наутро поехали на завод, кажется, электроламповый. Там, как водится, митинг. Время было такое – митинговали все и по всякому поводу. Стоим, слушаем. Вдруг сзади подходят два вежливых молодых человека в одинаковых серых костюмах. «Вам приказано проехать с нами!» Мы с Саней сразу поняли – возражать бесполезно. В машине ехали молча. Лишь у гостиницы наши сопровождающие пояснили: у вас пять минут на сборы. Через полчаса мы были в степанакертском аэропорту, а еще через час-полтора уже приземлялись в аэропорту Еревана. Оттуда – в Москву.

Подоплеку этого загадочного события нам объяснили уже в редакции. Оказывается, руководить Карабахским особым районом назначили очень высокопоставленного товарища из ЦК КПСС. Человека уже нет в живых, поэтому назовем его, скажем, «товарищ В.». Начал он свою деятельность с того, что выслал из Степанакерта всех журналистов – как западных, так и своих заодно. И, конечно же, «товарищ В.» был просто взбешен, когда утром ему сообщили о нашем несанкционированном вторжении. «Чтобы духу их здесь не было», – надо полагать, такой была его партийная установка. 

А заметку в газету мы все же передали – уже из Еревана. О том, как нас «депортировали» из Карабаха. Ее потом пересказали многие западные радиоголоса. И тут уже «товарищ В.» был бессилен.

Межнациональная напряженность все больше сказывалась и на самих журналистах. Помню, как было озадачено руководство «Комсомолки», получив из некой инстанции жалобу с резолюцией «разобраться», почему в редакции армян работает в разы больше, нежели азербайджанцев. Нарушен, дескать, баланс.

Летом 1989 года полыхнула Ферганская долина. Жгли и убивали турок-месхетинцев. С трибуны съезда народных депутатов первый секретарь ЦК партии Узбекистана Рафик Нишанов что-то благодушно разглагольствовал про стакан клубники, из-за которой поссорились с турками горячие узбекские парни. Тогдашний главный редактор «Комсомолки» Владислав Фронин, видимо, располагал другой информацией, потому что вызвал нас с заведующим отделом республик Володей Лариным и просто сказал: «Надо лететь сегодня же…»

Прилетели. В Фергане к нам присоединился Мирза Алимов, собственный корреспондент в Узбекистане, – примчался из Ташкента на машине. Первым делом едем в палаточный лагерь, куда свезли уцелевших турок-месхетинцев, а заодно и погибших. На КПП офицер Внутренних войск долго и пристально смотрит на Мирзу, затем на его удостоверение. Потом отзывает одного из нас в сторону.

– Объясните своему товарищу – нельзя ему туда. Люди доведены до последней черты. Два дня не могут похоронить своих убитых – слышите, какой запах? Сейчас вот наших офицеров взяли в кольцо, возмущаются. Им пригнали два «ЗИЛа» с гробами, а они им не нужны, хоронить надо, оказывается, в саване. Одним словом, увидят узбека в лагере – порвут на куски, и мы помочь ничем не сможем…

Пришлось Мирзе разворачиваться и уезжать обратно в Ташкент.

…Лето 1992-го. Ожесточенные бои в Приднестровье. Мы с Сашей Хохловым – лучшим, я считаю, военным корреспондентом в стране в 90-е годы – неделю мотаемся по непризнанной республике. Пора бы уже перебираться на молдавскую сторону. Бендеры в осаде, транспорта никакого нет. Решаем идти пешком по трассе Одесса–Кишинев, а уже там, за молдавскими позициями, ловить машину. Как выяснится позже, решение было не самым удачным. На окраине Бендер нас напутствуют приднестровские ополченцы: «Смотрите идите строго по осевой – мы по сторонам мин понавтыкали. Они, правда, противотанковые, но мало ли что…»

Мины были, это правда. Но впереди ждало испытание посложнее.

Александр Лебедь всем видам общения с журналистами предпочитал пресс-конференции.   Фото Reuters

На подходе к молдавскому блокпосту нас сразу повязали тамошние бойцы. Надо было видеть эту гвардию. С «калашами» на голых торсах, на ремнях – жирные надписи фломастером «Смерть казакам!», с какими-то повязками на головах. Ни дать ни взять – разбойники с большой дороги.

В общем, потащили нас к старшему, судя по погонам, полковнику. На молдаванина не похож, говорит чисто, без акцента. Кто такие? Протягиваем удостоверения «Комсомолки». И тут он взрывается:

– Что вы мне какие-то пионерские билеты (так и сказал) суете? ЦК ВЛКСМ никакого нет давно. Паспорта давайте. (Надо заметить, тут он был абсолютно прав, вскоре после нашего возвращения в редакцию удостоверения всем поменяли – без «органа ЦК ВЛКСМ».)

Протягиваем паспорта. Мой его не заинтересовал. А вот хохловский – очень даже.

– Так, загранпаспорт, недавно был в Италии. Все понятно – российский офицер, стало быть, шпион. По закону военного времени – расстрел.

Вижу: а ведь не шутит, уже и двух солдат с автоматами зовет. Бросаюсь между полковником и Хохловым, начинаю чего-то верещать, сую какие-то бумажки-аккредитации… Никаких эмоций.

На наше счастье, к блокпосту в этот момент подъехал автомобиль с большой табличкой: «Press». Оказалось, французский журналист возвращался с молдавских позиций. Он-то нас и спас (не знаю, как меня, а Хохлова точно). Не говоря ни слова, заталкиваю Саню в машину и запрыгиваю сам. Француз не возражал, видно понял, что дело серьезное. Поехали.

Добавлю только, что молдавский полковник (или кто он там был на самом деле) и здесь был отчасти прав. Шпионом никаким, конечно, Хохлов не был. Но прикомандированным к редакции журналистом от Минобороны – да. А офицерам, как известно, внутренние паспорта на руки не выдают. А загранпаспорт ему каким-то образом в редакции справили – так, на всякий случай.

В следующий раз в Приднестровье я приехал осенью 1992-го. Активные боевые действия прекратились, в Тирасполе железной рукой правил генерал Лебедь. Журналистам интервью не давал. Видимо, не доверял. Предпочитал короткие пресс-конференции, после которых и прославился своими афоризмами. К примеру, как этот: «Хватит бегать в чужой огород, как козлы за морковкой». (Это он, между прочим, о тогдашнем руководстве страны и отношениях с Западом.)

Словом, требовался подход к генералу. Военным комендантом Тирасполя был тогда Михаил Бергман, полковник, личность, может, и не столь популярная, как Лебедь, но достаточно известная. А главное, он пользовался неограниченным доверием Лебедя. Для начала я встретился с ним, что-то написал о нем в очередном материале. И Бергман, представьте, договорился-таки с Лебедем насчет интервью.

Приезжаем в штаб 14-й армии. Командующего нет, ждем в приемной. Входит Лебедь, смотрит на меня сверху вниз и басит вместо приветствия:

– Это ты, что ли, журналист? Непохож ты что-то на корреспондента.

Что он имел в виду – для меня до сих пор загадка: то ли очередного шпиона заприметил, то ли просто мой затрапезный вид ему не понравился, но я вдруг, неожиданно даже для самого себя, возьми да и брякни:

– Да и ты на генерала не больно-то смахиваешь.

Стоявший рядом со мной Бергман, и без того росточка небольшого, просто врос в пол приемной. Тяжелая пауза, казалось, длилась бесконечно, хотя на самом деле прошло несколько секунд. Наконец Лебедь хмыкнул:

– Ну что ж, проходи.

В комнате отдыха за генеральским кабинетом мы проговорили часа полтора. К слову сказать, вопреки нелепым россказням Лебедь был человеком непьющим, в тот раз, как и в последующие, мы пили сугубо крепкий чай с какими-то печенюшками. Интервью получилось роскошное – подробное, на целую полосу в «Комсомолке», что по тем временам, согласитесь, дорогого стоило.

Кстати, тот первый материал я послал Лебедю на предварительное согласование. Так, на всякий случай. Ответил все тот же Михаил Бергман:

– Александр Иванович читать не стал. Сказал, что полностью тебе доверяет.

Больше я интервью с Лебедем, а их было еще несколько, генералу на вычитку не высылал.