Зависимость прессы от власти не означает реальной близости к ней

В июне 1990 года Михаил Горбачев был принят Джорджем Бушем в загородной резиденции Кэмп-Дэвид. Фото РИА Новости

В начале эпохи перестройки я жил в Вашингтоне и работал на уважаемую советскую газету. Несмотря на важность Америки в мировых делах и соответственно новостного потока из нее, в столице Штатов наших корреспондентов было немного. Но люди это были самостоятельные. Отношения представителей СМИ с посольством РФ были в основном корректными, через дипмиссию приходилось решать визовые и иные практические вопросы, дипломаты в вопросы корреспондентской работы не вмешивались. Но вот однажды, насколько помню, в конце января или начале марта 1989 года всех нас пригласили в посольство и ознакомили с указанием Инстанции. Последнее подразумевало, что речь идет о высшем партийном руководстве. Надо отметить, что в советские времена принцип партийности печати был чем-то азбучным, но предполагал он в первую очередь ее идеологическую ангажированность. Другой аспект – непосредственное руководство СМИ со стороны партийных органов всех ступеней ощущали в основном директора и главные редакторы, которым предстояло воплощать получаемые указания в жизнь.

Вот почему депеша Инстанции была воспринята нами как нечто необычное. В ней предлагалось нам всем – и газетчикам, и агентским журналистам, и телевизионщикам – более активно освещать социальную проблематику США с упором на критику нарушений прав человека и другие социальные язвы.

Хочу напомнить, что это было время перестройки, гласности во внутренней политике СССР и настойчивых попыток установить взаимопонимание с Западом во внешней. Москва старалась наладить прежде всего диалог с Вашингтоном. Однако дела шли негладко. Поначалу, когда в Белом доме хозяином был Рональд Рейган, несмотря на его ярый консерватизм, произошло заметное сближение двух стран. Дело дошло до того, что Михаил Горбачев чуть не уговорил Рейгана в Рейкьявике совместно высказаться в пользу безъядерного мира. Рейган было согласился, но переполошились его помощники и заставили отказаться от этого намерения. Речь шла, разумеется, о декларативных призывах вроде тех, что позднее сделал Барак Обама, но тогда для американской элиты это было немыслимым.

20 января 1989 года присягу в качестве президента США принял Джордж Буш-старший. Его сильной стороной был большой внешнеполитический опыт. До этого Буш побывал на постах посла США в Китае и директора ЦРУ, главы американского разведсообщества. Буш решил не повторять ошибку Рейгана и не идти на поводу велеречивого советского лидера. Для начала он ввел мораторий на переговоры с Москвой и воспользовался своими хорошими отношениями с королем Саудовской Аравии для того, чтобы побудить Эр-Рияд резко увеличить добычу и сбыт нефти на мировом рынке. Это должно было привести к падению цен на нефть и соответственно доходов СССР от ее продажи. По замыслу Буша, Москва должна была столкнуться с серьезными экономическими трудностями, что усилило бы реформаторские тенденции в Кремле, в том числе и в сфере внешней политики. Заглядывая вперед, можно сказать, что в конечном счете так и произошло.

В Москве, похоже, не знали о тонкостях поведения Буша и считали, что он не хочет иметь дело с Горбачевым. И решили на него надавить. Одним из направлений этого нажима должны были стать пропагандистские выступления с критикой американской администрации по социально-экономическим вопросам.

Журналистам было предложено не только активизировать эту работу, но и регулярно отчитываться о ней перед главой дипмиссии в стране пребывания. Поскольку данная тематика входила в наши журналистские интересы, нас удивил сам акцент на нее и это поручение отчитываться через посла. Зная структуру партийно-государственного руководства страны, мы могли с большой вероятностью предположить, что инциатором указания был ведущий идеолог перестройки Александр Яковлев, согласовавший ее с генсеком Михаилом Горбачевым и главой МИДа Эдуардом Шеварднадзе.

Проблем с выполнением директивы не было. Но уже летом стали проявляться признаки проснувшегося интереса Вашингтона к переговорам с Москвой. А цены на нефть продолжали падать. К осени это уже был активный диалог, причем обе стороны проявляли неподдельный энтузиазм в том, что касается его перспективы. Парадоксально, но наши дипломаты по инерции продолжали проявлять интерес к нашим статьям на заданную тему. Что, впрочем, не помешало нам отойти от сделанных весной акцентов. Лично я погрузился целиком во внешнеполитическую тематику, как более мне близкую.

Этот эпизод интересен как иллюстрация мысли, что зависимость СМИ от власти никак не транслируется в ее реальную близость к ней. Политика гласности, объявленная тогда реформаторской частью партийно-государственного руководства, не была полной открытостью и не обходилась без пропагандистских ухищрений. Это закономерно, ведь партийные реформаторы были одновременно опытными аппаратчиками, умевшими манипулировать печатью.

И еще одно замечание по поводу гласности: она была разная для внутреннего и внешнего потребления. Так, в процессе советско-американского диалога возникла идея назначить его «хроникеров». По предложению американской стороны таковыми стали американские же граждане журналист Строб Тэлбот и историк Майкл Бешлос. Была достигнута договоренность, что участники переговоров с каждой стороны – речь шла о высших руководителях и их ближайших помощниках – будут делиться с «хроникерами» своими впечатлениями, которые позднее будут использованы в книгах об этом периоде. С советской стороны подобной группы создано не было. Видимо, для нашей публики подобные подробности и откровения не нужны. В конечном счете речь идет о неуважении не столько к журналистам, сколько к населению своей страны.

В последующем Тэлбот и Бешлос написали интересную книгу об этом периоде с некоторыми откровениями, правда, суховатую. А Тэлбот, ставший при Билле Клинтоне заместителем госсекретаря, продолжил эту деятельность и написал еще один труд, касавшийся контактов с российским руководством во главе с Ельциным.