Владимир Мухин
Бытовые условия участников чеченской кампании не предусматривали присутствия женщин-журналистов. Фото РИА Новости
История эта произошла в мае 1995 года. Я летел в штаб группировки войск в Чечне как представитель управления информации Минобороны РФ, чтобы сменить полковника Николая Шульгина, который отвечал за взаимодействие местного войскового командования со СМИ.
– Мне сказали, что вы из пресс-службы. А мы из газеты. Вот мое журналистское удостоверение, – обратилась ко мне кавказская красавица.
Поодаль стояла еще одна девушка, тоже из газеты. Та была более застенчива.
– Жвания Нина Георгиевна, – прочитал я вслух, но это имя мне ничего не говорило. Новенькие корочки подтверждали только, что она представляет одну из центральных газет.
– Помогите добраться до «Северного» (аэродром в районе Грозного, где дислоцировались военный госпиталь и гарнизон. – «НГ»). – Тон ее речи был требовательным и где-то даже капризным.
– Зачем вы здесь? У меня приказ – женщин не аккредитовывать. Улетайте обратно в Москву. Да и вообще, как вы попали на военный самолет?
– Мне помогли в штабе ВВС, – с детской непринужденностью призналась она.
Это выглядело несколько странно, поскольку для перелета из Чкаловского в Моздок требовалось разрешение начальника Генштаба (НГШ). Я сам двое суток ждал, чтобы меня включили в директиву НГШ на перелет в расположение войск, и точно знал, что никаких журналисток в документе Генштаба нет. Каких-либо поручений по данным персонам я не получал и от своих командиров, но решил помочь коллегам.
– Я лечу в штаб в Ханкалу. Могу вас взять с собой. Там разберемся.
– Нет, нам туда не надо. Нас ждут на «Северном», – капризно скривила губки Жвания.
– Тогда обратно летите в Москву. Аккредитацию дают только в Москве или в Ханкале. Без нее ваша деятельность в войсках будет незаконна, – несколько раздражаясь, ответил я и поспешил на посадку в «корову» – Ми-26, который готовился к отправке.
Вместе с Шульгиным меня встречал в штабе группировки войск капитан-медик Сергей Иванов из госпиталя, дислоцированного на «Северном». Оказывается, именно Иванова имела в виду Жвания, когда говорила мне, что ее ждут на «Северном». Капитан уговаривал меня дать аккредитацию журналистке и надеялся, что та скоро прибудет в Ханкалу. Но после разговора с командующим группировкой генерал-лейтенантом Геннадием Трошевым я понял, что Жвании официально вряд ли удастся поработать в войсках.
– Пишут и снимают черт-те что, и ни капли правды… Среди них есть и шпионы. Ваша задача – вместе с органами военной контрразведки проверять таких журналистов, – напутствовал меня Трошев.
Но Жвания вряд ли была шпионкой, иначе бы так нагло, в нарушение директивы НГШ, ее бы никто на военном самолете до Моздока не отправил, рассуждал тогда я. И мне как журналисту, волею судьбы ставшим военным чиновником, искренне хотелось ей помочь. Но как? Вся пресс-служба группировки и все, кто имел к информационному обеспечению отношение, в том числе и аккредитованные журналисты, жили в Ханкале в дырявой 20-местной палатке, где по соседству в таких же палатках находились службы обеспечения группировки – инженеры, связисты, тыловики и т.п. Я не мог себе представить, как в таких условиях расположить Жванию и ее подругу. Да и приказ Москвы – журналисток не брать…
Всю ночь перед отъездом Шульгина мы в палатке делились впечатлениями. Я знакомился с журналистами, которых должен был снабжать правдивой информацией о положении дел в войсках, обеспечивать им интервью, репортажи и т.п. Гвоздем общения оказался капитан Иванов, который, как мы узнали, служил в Чечне четыре месяца, то есть с февраля 1995 года. По тем меркам срок немалый. В одну из первых командировок Жвании в Чечню он и познакомился с ней. Чувствовалось, что парень неравнодушен к девушке. Он к тому времени уже знал окопную жизнь. По специальности невропатолог, но случалось так, что в силу дефицита медперсонала и большого наплыва раненых он часто работал и нейрохирургом, помогая делать сложные операции. На меня произвели большое впечатление откровения Иванова о традиционных наших «авось и раздалбайстве». Из его рассказов выходило, что войска несли ощутимые потери не когда воевали, а в периоды мирных передышек, когда все расслаблялись: солдаты, нарушая меры безопасности, ходили туда, куда не надо, гибли и получали ранения на растяжках, от шальных пуль снайперов.
Как и ожидалось, Жвания нашла своего Иванова в Ханкале, куда непонятно на чем и как добралась только утром. Они вместе зашли в палатку пресс-службы. Невропатолог нежно держал свою спутницу за руку, не отпуская, и по всему чувствовалось, что у них военно-полевой роман в самом разгаре.
– Давайте пойдем на компромисс, – сказал я, желая помочь этой парочке. – Я постараюсь пробить для вас аккредитацию в пресс-службе МВД.
У милиции, когда основные боевые действия вели войска, было поспокойнее, и они в некоторых случаях давали разрешение работать на своих объектах и женщинам-журналистам. Я уже было пошел в милицейский штаб, когда Иванов подошел ко мне и страстным извиняющимся голосом шепнул мне на ухо: «Нам десантура шашлыки готовит. Вот БТР за нами прислали. Ждут. Мы поедем». Капитан и Жвания вышли из палатки и решительно направились к стоящему у КПП бронетранспортеру. Я немного опешил. Помешать капитану я не мог – он мне никак не подчинялся. К тому же я чувствовал его неуемное желание не расставаться с девушкой.
– Иванов, вы делаете большую ошибку, увозя с собой журналиста, – сказал я, глядя в его сумасшедшие глаза…
Но капитану, видимо, было, как говорится, все по барабану…
В 18.00 на традиционном совещании с офицерами управления группировки, когда генерал Трошев подводил итоги дня, начмед доложил, что час назад на растяжке в лесополосе подорвались капитан из госпиталя и корреспондентка из Москвы: «Получили множественные осколочные ранения, состояние средней тяжести. Больше потерь по группировке нет».
– Подполковник Мухин, это как так? Почему у вас корреспондентки по минным полям разгуливают? Я же вас предупреждал! – Трошев грозно посмотрел на меня.
Я доложил, что раненой журналистке Нине Георгиевне Жвании было отказано в аккредитации, а капитан медицинской службы Иванов увез ее на БТРе в неизвестном направлении. Про шашлыки я умолчал. Командующий группировкой поручил штабу разобраться в причинах ЧП, и уже к вечеру все знали, что капитан медицинской службы Сергей Иванов «самовольно оставил место службы и вместе с непонятно откуда взявшейся журналисткой разгуливал по минным полям».
Ранение Жвании оказалось резонансным. Уже через несколько часов мне по ЗАСу (засекреченной аппаратуре связи) звонил начальник управления и что-то орал в трубку. Потерялась вторая, бывшая со Жванией журналистка, и я ее должен был найти. Но через несколько дней все утряслось само собой: подружка Жвании нашлась, саму Жванию и Иванова отправили в Москву, и они вместе долечивались в Центральном клиническом военном госпитале имени Бурденко.
А потом в «Красной звезде» вышел очерк, в котором рассказывалось, как бравый невропатолог при взрыве гранаты своим телом закрыл журналистку и защитил от осколков. Описывалось это как подвиг. В том материале, конечно, ни слова не было про шашлыки и о том, почему этот офицер-медик, который должен был лечить людей, оказался на минном поле. А через некоторое время Жванию наградили орденом Мужества. Каких похвал удостоился капитан Иванов – мне неизвестно.
Не берусь судить, насколько заслуженно Жванию наградили орденом. Как журналист она состоялась, пишет неплохие материалы. В Чечне после своего глупого ранения она больше не была. Но мне очень обидно за тех офицеров и солдат, которые, ведя боевые действия, подрывались на растяжках, гибли и не получали орденов. Мне известны десятки офицеров, которые воевали в Афганистане, Чечне, Таджикистане, других горячих точках, но так и не получили даже корочек ветерана боевых действий.
Я специально изменил некоторые фамилии в своем материале. У Жвании растет дочка, зачем ей знать лишнее про свою маму... У капитана Иванова в то время была законная жена. Да и зачем, спустя почти 20 лет, развеивать мифы. Пусть останется все как есть.
Дарья Гармоненко