Роза Цветкова
Почему людей так тянет к морю? Фото Reuters
Наша профессия – ветреная подруга для тех, кто считает себя настоящим журналистом. Только вроде бы понесла она тебя на крыльях успеха и даже славы, вызывая самые различные эмоции у почитателей твоих талантов (коллеги – не в счет), и вдруг, бац, ты уже не в фаворе, и твои правдоискательские потуги никому не нужны. Тем более сегодня, когда само общество, если верить разным социологическим опросам, согласно даже на различные интерпретации действительности, разумеется, в целях общественной необходимости и успокоения.
Впрочем, так было не всегда. Раньше, особенно в те времена, когда Интернет еще не был развит до такой степени, чтобы любой пользователь мог залезть в Сеть и проверить, врут или нет «эти проклятые журналюги», информация СМИ мало кем могла быть опровергнута, а сам журналист в любом министерстве был второй по авторитетности после министра фигурой. Разумеется, ни в одном ведомстве таких проныр, которые сначала за министерским столом кофе, а то и что покрепче пьют, а потом в своей зловредной газете предсказывают, что дни имярек в должности главы ведомства сочтены, не любили. Но уважали. Ведь достаточно часто – не сейчас, раньше, – журналистские прогнозы сбывались. Поэтому умный руководитель понимал, что со СМИ лучше дружить – больше знаешь, лучше спишь, а то что нет-нет да и критическая заметка появляется, так у хитрюги – журналюги всегда отговорка находилась: мол, я не хотел про все это писать, но редактор заставил…
Удивительно, но такая незатейливая отговорка, как правило, срабатывала.
Правда, в то славное для российской журналистики время редко, но встречались министры, мало того что незлобивые, но и абсолютно готовые к контактам с прессой. К числу таковых относился, к примеру, Александр Починок. В начале 90-х для чиновников дать кому-то из посторонних номер своего мобильного телефона значило все равно что отдать ключи от квартиры, где деньги лежат. Это сейчас совсем непонятно, для чего, а главное, для кого нужны стационарные домашние телефоны. Лично я уже даже стала забывать его номер. А тогда наличие мобильного – в большинстве случаев это была большая такая «Моторолла» – свидетельствовало о социальной значимости персоны.
Так вот Александр Петрович (Починок) с ходу продиктовал мне номер своего мобильника при первой же, почти случайной встрече на банкете. Каюсь, дружбой со всесильным главой налогового ведомства, наверное, злоупотребляла: звонила ему, если что-то не понимала, достаточно часто. Ни разу министр РФ по налогам и сборам не отказал в разъяснениях, лишь иногда шепотом просил перезвонить попозже, мол, сейчас идет совещание.
А однажды именно он, мой любимый Починок, сам того не ведая, спас меня от большого штрафа, наложенного главредом газеты, где я в то время работала.
Газета только начинала свой жизненный путь, ей было всего несколько месяцев от роду, мы денно и нощно пропадали в редакции, спорили, искали новые формы выражения, и заикнуться об отпуске, несмотря на самый разгар летнего сезона, в голову никому не приходило.
А тут у моей дочери, точнее, у детской вокальной группы, в которой она тогда пела, организовались первые гастроли за границу. В Турцию. И надо же такому случиться, что, собираясь в двухнедельный тур по этой солнечной стране – море, песок, праздник, песни, – в ночь перед отъездом мы обнаружили, что куда-то подевался дочкин загранпаспорт. В ту ночь никто в доме не спал. Взрослые в десятый раз методично перелистывали каждую имеющуюся в доме книжку, на полу образовались непроходимые завалы из вещей, потенциальная четырнадцатилетняя гастролерша рыдала крокодильими слезами, а любимая кошка Люся радостно носилась по квартире, охотясь за каждым из двуногих поочередно.
Паспорт как в воду канул. Под утро измученные нереальностью происходящего, на семейном совете решили: поскольку дочь как несовершеннолетняя все еще вписана в мой загранпаспорт, я полечу вместе с ней в Анталию, а сразу же по прилете, как только наших детей встретят организаторы тура, куплю обратный билет и в этот же день буду снова в Москве. А наша певунья, предполагалось, потом заявит об утере паспорта в российском посольстве и прилетит обратно по одноразовому документу. План был хорош тем, что мои затраты на билеты хотя и сильно били по семейному бюджету, но были все же меньше неустойки, которую нам, наверное, пришлось бы заплатить за срыв гастролей. К тому же даже одна слезинка ребенка, сами знаете, сколько стоит.
Все складывалось как нельзя удачно, удалось даже за час до отлета купить билет на тот же самолет, которым летела вся группа. А коллег я попросила прикрыть меня на день, мол, заболела, работаю дома.
И вот мы в Турции. Встречающая сторона подогнала кар для музыкальных инструментов, ура, моя миссия исполнена, пора в обратный путь.
– Что вы, что вы, – засуетился турецкий менеджер, – вы не можете улететь без дочери.
– ???
– В Турции борьба с русской проституцией, – молодой турок стыдливо опускает глаза долу, – поэтому вместе прилетели, вместе должны быть все время здесь.
Представляете, как я попала?
В одном платье, денег – только на обратный билет, версия о моей однодневной болезни трещит по швам, и зависнуть за границей на две недели?!
Но деваться некуда, надо звонить и виниться главреду.
– Розочка, – радостно кричит он в трубку моего телефона в отеле на анталийском побережье (слышимость такая, словно мы находимся на расстоянии вытянутой руки друг от друга), – а мне тут какой-то бред несут про то, что ты в Турции.
Признаюсь, что это не бред и что прилететь не могу по причине борьбы с русской проституцией.
– Ясно, – после длительного молчания, которое я сама же и оплачиваю, голос моего начальника суровеет до ужаса, – вернешься, будем решать…
Нежданно-негаданно свалившийся двухнедельный отпуск был, пожалуй, самым запоминающимся в моем заграничном послужном списке. На мое проживание, включая одежный минимум, собирали всем миром, я, чувствуя себя настоящей дочерью полка, отчаянно торговалась в пользу всей нашей компании даже в пляжных ресторанах, и, как правило, удачно. Было действительно много солнца, моря и радости, если б только не все больше приближающийся день отъезда. Среди взрослой части нашей группы строились разные предположения, какая участь меня ожидает, но версия увольнения была фаворитом.
На душе скребли не то что кошки, тигры! Газета мне нравилась, мы ее все вместе придумывали, творили, и теперь из-за утерянного паспорта дочери я буду бесславно уволена?
Когда по приезде зашла на утреннюю летучку в кабинет главного редактора, поняла, что только что совершила еще одну ошибку. Все, включая главреда, сидели заморенные, и, даром что конец августа, без малейшей претензии на загар, а тут входит такая фря, отдохнувшая, загорелая до неприличия, с блеском в глазах, который бывает только в первый день после отпуска.
– Тебе бы в парандже прийти, а ты загаром в глаза всем тычешь, – прошипел коллега, сидевший рядом, и по взглядам, которые метал в мою сторону наш самый главный, я поняла, что это мой последний день в редакции.
Но я ошиблась. Наш сердобольный начальник, возвращавший журналистам, допоздна засидевшимся в редакции, даже водку, ранее отнятую у ее владельцев охранниками при входе, не стал меня, своевольную, выгонять, а справедливо решил, что я должна быть оштрафована на сумму, адекватную моему отсутствию.
Радости моей не было предела. Как и энтузиазму, с которым я буквально вгрызлась в работу. И спустя несколько дней Починок под натиском моей кипучей энергии фактически был вынужден «слить» нам важный документ, обнародовать который правительство намеревалось лишь пару дней спустя.
Пока длинная бумажная лента лезла из факса, а время близилось к полночи, главред, почти стесняясь, сообщил, что за столь ценную информацию мне вообще-то полагается премия. Ну, а в создавшейся ситуации снятие штрафа за двухнедельное отсутствие как раз ею и станет.
К чему это все вспоминалось? Журналист в своей работе зависит от самых разных обстоятельств, включая настроение начальника, плохую погоду, отсутствие ньюсмейкера и пр. Но так, чтобы собственная нерадивость помогала добывать эксклюзив, – это, несомненно, большая творческая удача. Если ты, конечно, в друзьях хотя бы с одним министром.
