Курьезы холодной войны

Журналисты называли Ганса-Дитриха Геншера «старым лисом». Фото Reuters

Цензура в СССР касалась не только сохранения в тайне различных государственных секретов, связанных прежде всего с оборонкой в самом широком смысле этого слова, но и в проведении строго идеологически выдержанной линии партии и правительства во внешнеполитических вопросах. Нередко принимаемые решения были довольно неожиданными, во всяком случае для окружающего мира.

В 1974 году я работал в ТАСС старшим редактором ГРИДЗ (Главной редакции информации для заграницы). Это был, по сути дела, мощный пропагандистский аппарат, как, впрочем, и Радио «Свобода» или «Голос Америки» в то время. Именно тогда ожидался визит в СССР федерального канцлера ФРГ Гельмута Шмидта с супругой в сопровождении федерального министра иностранных дел Ганса-Дитриха Геншера. Ситуация по тем временам была достаточно острой. Гельмут Шмидт сменил Вилли Брандта, творца новой восточной политики, прекратившей шельмование СССР и начавшей поиски точек соприкосновения. Смена была вынужденной, так как в окружении Брандта был обнаружен и арестован внедренный за несколько лет до этого сотрудник МГБ ГДР Гюнтер Гийом. Кстати, к аресту Гийома и его супруги, также работавшей на разведку МГБ ГДР, приложил руку Геншер, бывший в ту пору министром внутренних дел. Спецслужбы и вынудили Брандта уйти с поста канцлера, поскольку опасались, что его могут на основании данных, переданных Гийомом в Восточный Берлин, шантажировать соответствующие спецслужбы. А в новом кабинете Геншер уже занял пост министра иностранных дел.

В Москве подозревали, что Геншер будет занимать более жесткую линию в восточной политике, чем его предшественник на этом посту, и, естественно, было велико желание проверить эти предположения. Тем более что Геншера подозревали в авторстве идеи размещения западногерманского ведомства по охране окружающей среды в Западном Берлине. Для Москвы это было нарушением четырехстороннего статуса Берлина. И, как писал по горячим следам немецкий еженедельник Spiegel, когда Геншер в московской беседе с советским министром иностранных дел Андреем Громыко указал, что подобное размещение было согласовано с представителями трех западных держав, отвечавших за Западный Берлин, Громыко ответил ему, что для Москвы это «несущественно».

Понятно, что действия ГРИДЗ были согласованы на самом верху. Чтобы избежать связанной с этим возможной утечки информации, с боннскими корреспондентами ТАСС договорились все делать с позиций московской редакции. Интернета тогда еще не было, и единственным каналом прямой связи с Бонном из Москвы оставалось посольство ФРГ. Поэтому вопросы для министра иностранных дел и были ему направлены через пресс-атташе западногерманского посольства. Вопросы были составлены таким образом, что министр мог дать на них только позитивные для Москвы ответы.

Но не тут-то было. Недаром немецкие журналисты называли Геншера «старым лисом». Министр отошел от текста вопросов и дал развернутые ответы, что говорится, не по теме. И тут он сумел вставить в них и западноберлинскую проблему, и свое понимание разрядки и восточной политики, которое отличалось от советского подхода. Ответы поступили через посольство ФРГ буквально накануне визита. И тут же пресс-атташе начал названивать в ТАСС и спрашивать, когда мы дадим текст в печать. Еще раз напомню, что интервью предназначалось для распространения за рубежом. Пресс-атташе намекал, что текст уже передан тогда еще западногерманскому агентству DPA и оно ждет нас, чтобы вторыми «выстрелить» его в эфир. Как тогда водилось, пошел этап согласований с вышестоящими инстанциями, пока не было принято соломоново решение. Полный текст с неприятными для Москвы заявлениями был передан на ФРГ. А урезанный текст только с позитивными для нас выводами – на весь остальной мир. Западногерманское агентство, конечно, распространило полный текст на весь мир. Но ТАСС свое лицо, во всяком случае перед ЦК КПСС, все же сохранил. На тот период времени это было важнее всего.