Александр Князев
Фото Reuters
Миролюбивая доктрина «Ноль проблем с соседями», заявленная в 2009 году тогдашним министром иностранных дел Ахметом Давутоглу, недолго была символом миролюбивой политики Турции, быстро трансформировавшись в агрессивную концепцию по изменению статуса страны за счет распространения влияния и управления процессами в соседних и партнерских государствах. Реальной, хотя и официально не заявляемой, внешнеполитической доктриной был, остается и будет оставаться неоосманизм, дополняемый теперь еще и агрессивной исламизацией как внутри страны, так и за ее пределами.
В 1970-е годы отряды религиозных традиционалистов акынджы, которые, кстати, долгое время возглавлял Реджеп Тайип Эрдоган, выходили на митинг левых с холодным оружием, провоцируя кровавое столкновение и репрессию в отношении Компартии и сторонников всего примыкающего политического спектра. Исходя из этой же радикальной идеологии, став уже президентом, Эрдоган поддерживал и события арабской весны, что, кстати, в армейских кругах Турции вызывало серьезное недовольство. Турецкому генералитету был ближе прецедент отстранения от власти «Братьев-мусульман» египетскими военными во главе с нынешним президентом Египта Абдель Фаттахом ас-Сиси в июне-июле 2013 года. Впрочем, в Турции Эрдоган сумел не допустить египетского варианта развития событий, на краткосрочную перспективу Реджеп Тайип Эрдоган стал главным выгодополучателем в последствиях событий неудавшегося военного переворота или, по одной из важных версий, имитации такового.
Впрочем, Турция относится к числу тех стран, где внешнеполитическая стратегия в силу внутренних перемен может быть лишь слегка откорректирована, сохраняя свою базовую сущность. К примеру, вопреки звучащей антиамериканской риторике и намекам на сближение с РФ, ЕАЭС, среди всего разнообразия турецких политических сил нет таких, кто, гипотетически придя к власти, осуществил бы в турецкой политике свой «поворот на Восток» или «на Север», подобное априори исключено.
Неоосманизм как неофициальная внешнеполитическая доктрина Турции по расширению сферы влияния на сопредельные территории посредством «мягкой силы», за счет экономики, гуманитарного воздействия и наднационального духа, остается главным. На смену консолидирующему страну национализму Мустафы Кемаля Ататюрка уже очевидно приходят новые идеологемы, основанные на имперском мышлении, радикальном исламе, неопантюркизме, панисламизме и да, на некоем турецком «евразийстве». Термин «евразийство» используется в контексте тюркского единства, подразумевая «евразийство» тюрок Кавказа, Центральной Азии и Турции.
Недалеко ушел и неопантюркизм, призывающий к интеграции тюркских государств, исходя из этнической, языковой и религиозной близости, и тесно связанный с пантуранизмом, во главе угла которого Туран, мифическая историческая общность тюркских народов во всем ареале их распространения – от Байкала до Балкан. Именно в русле этой парадигмы реализуется тенденция по использованию Турцией инструментов «мягкой силы» на территории тюркских государств и субъектов Российской Федерации с тюркским населением в рамках стратегической цели Анкары по формированию новой подсистемы международных отношений – «тюркского мира».
Конечно, момент в новейшей истории Турции для выполнения амбициозной интегрирующей роли сейчас не самый удачный. В Турции де-факто идет гражданская война, которую последние события могут только обострить. Турция для России – сосед и важный партнер. Но это тот случай соседства, при котором всегда нужно помнить о необходимости держать определенную дистанцию. В Сирии политика Турции не может измениться по определению, поскольку она, эта политика, в высокой степени управляема извне партнерами Анкары. Которые, в свою очередь, просто не позволят Эрдогану (даже если бы он захотел подобное) изменить назначенный сценарий. Никто не отменял базовых противоречий между Москвой, Дамаском и Тегераном, с одной стороны, и Анкарой, Дохой, Эр-Риядом и Вашингтоном вкупе с европейцами – с другой. Существуют как многолетняя поддержка Турцией сепаратистского для России террористического движения на Северном Кавказе, в Поволжье, так и антироссийский вектор политики Анкары, связанный с Крымом.
Для Турции это принципиальные вопросы ее внешней политики. Легче поменять правящую элиту, чем отказаться от этих направлений, которые имеют мощнейшую поддержку как в самой Турции, так и среди ее действительных союзников и партнеров. В числе этих принципиальных стратегий – многовековое противостояние с Россией в Центральной Азии. История не знает примеров позитивного взаимодействия России и Турции в регионе, зато история содержит массу примеров агрессивной антироссийской турецкой политики здесь хоть в Средние века, хоть в самое новейшее время. Классическим образцом немногих попыток сотрудничества можно считать историю Энвер-паши, в 1921 году направленного руководством Советской России в регион для консолидации тюркского населения в поддержку советской власти и мгновенно ставшего одним из лидеров басмаческого движения…
Турецкую политику в Центральной Азии теперь усугубляет и религиозная составляющая. Идеология эрдогановской Партии справедливости и развития идентична идеологии известных «Ихван уль-муслимон», «Братьев-мусульман», ее идеал – построение исламского халифата, объявление халифа и в дальнейшем расширение своего влияния, по крайней мере в границах прежней Османской империи. Экспорт идеологии неоосманизма и радикальной исламизации – базовые идеологема и геостратегия Турции как в происходящем переформатировании внутри страны, так и в исторически важных для нее регионах, являющихся заодно жизненно важными для России.
