КАРТ-БЛАНШ. Эрдоган похоронил идею "Большого Курдистана"

Фото Reuters

Вторжение турецкой армии на территорию Ирака, совершенное в связи с военным сотрудничеством Анкары и Эрбиля, представляет «курдский фактор» на Ближнем Востоке в несколько новом свете и вместе с этим обнажает ряд противоречий в контексте построения «Большого Курдистана». Масуд Барзани, руководящий Иракским Курдистаном на протяжении последних 10 лет, всегда позиционировал себя как самостоятельного политика, а его отношения с Турцией носили относительно непубличный характер и до недавнего времени были в основном связаны с взаимовыгодными нефтяными сделками.

Отношения между Эрбилем и Багдадом, в свою очередь, портились с января 2014 года (в связи с задержками регионального финансирования) и к маю перешли в кризисную стадию – не в последнюю очередь благодаря заблокированным Багдадом курдским нефтяным поставкам на территорию Турции. В конечном счете размежевание между Багдадом и Эрбилем привело к тому, что на сегодняшний день центральное правительство оказалось неспособным контролировать свои северные территории и вынуждено было обратиться в Совбез ООН с жалобой на турецкую военную агрессию.

Несмотря на то что формально Турция содействует отрядам курдских ополченцев – пешмерга в борьбе с «Исламским государством» (ИГ, запрещенная в России террористическая группировка. – «НГ»), сложившаяся ситуация не находит отклика у их собратьев из соседних государств. Так, один из лидеров Сирийского Курдистана (Рожавы), сопредседатель партии «Демократический союз» (PYD) Салех Муслим заявил, что настоящими целями турецких военных в Ираке может быть езидский Синджар и даже сама Рожава. А сопредседатель Национального конгресса Курдистана (KNK) Нилуфер Коч утверждает, что действия Турции являются очередным витком войны против Рабочей партии Курдистана (РПК), которая продолжается с лета 2015 года. И если слова Муслима насчет угрозы Рожаве со стороны турецкого контингента в Ираке выглядят некоторым преувеличением, то столкновения с РПК можно считать вполне осуществимым сценарием. Ведь ВС Турции уже наносили авиаудары по иракским позициям РПК в октябре этого года, а в сентябре предпринимали сухопутную операцию против курдских повстанцев в том же самом регионе Ирака, где сегодня дислоцируются их войска.

Парадокс сложившейся в Ираке ситуации заключается в том, что враждебная курдам экспансия ИГ во многом определила политические успехи Иракского Курдистана. На сегодняшний день Масуд Барзани является фактическим хозяином северной части государства, а пешмерга, опираясь на поддержку Турции и США, и далее будут укреплять свое региональное влияние. Возможное взятие Мосула, находящегося под контролем ИГ уже полтора года, и вовсе превратит боевые формирования, подконтрольные Эрбилю, в «героев дня» и поставит точку в разговорах о какой бы то ни было территориальной целостности Ирака.

При этом политическое положение соседних «курдских секторов» выглядит совершенно иначе. Под большим вопросом остается взятие сирийской Ракки силами отрядов народной самообороны (YPG), о котором представители Рожавы часто говорили в октябре. Два месяца назад полковник Стивен Уоррен, координирующий сирийскую операцию Пентагона «Непоколебимая решимость», заявил, что не уверен в YPG и в вопросе взятия Ракки скорее рассчитывает на помощь «умеренной» сирийской оппозиции. «На настоящий момент неизвестно, насколько курдские бойцы готовы к продвижению на юг Сирии. Мы не видели курдов, действующих на арабских территориях, но мы знаем, что сами сирийские арабы готовы это сделать», – пояснил полковник, отвечая на вопрос о возможной сухопутной операции в районе оккупированной ИГ Ракки.

Заявление представителя Пентагона выглядит надуманным, так как бойцы YPG уже проводили боевые операции в районе Ракки. Главным препятствием для более тесного сотрудничества США c сирийскими курдами является не просто мифическое нежелание последних идти в наступление на форпост ИГ, а скорее смутные политические перспективы Сирийского Курдистана, оппонирующего Турции и продвигающего идеи кантонального самоуправления на территории Сирии. Проще говоря, временами Рожава проявляет политическую независимость, и Вашингтону трудно спрогнозировать, чем обернется ее «демократическое лидерство» в Сирии для американских интересов. Именно по этой причине в последние месяцы Запад активно поддерживает некую «соборную» альтернативу YPG – созданный 10 октября оппозиционный альянс демократических сил Сирии (SDF). Несмотря на значительное присутствие YPG в этой организации, она является куда более управляемой и обладает значительным консолидационным потенциалом (только за первый месяц существования в ее состав вошло полтора десятка сирийских оппозиционных групп).

Тем не менее ни Сирийский Курдистан, ни SDF не рассматриваются странами Персидского залива в качестве договороспособной стороны конфликта, что само по себе не внушает оптимизма. Их делегации даже не были представлены на недавней встрече представителей сирийской оппозиции в Эр-Рияде, и они провели собственное параллельное мероприятие в сирийской Хасаке.

Очевидно, что на сегодняшний день идея построения «Большого Курдистана», модель объединения курдских секторов, находящихся на территориях четырех сопредельных государств (Турции, Сирии, Ирака и Ирана), в единое политическое пространство является нежизнеспособной. Развитие конфликта в Сирии и последние действия Турции заводят «курдскую идею» в тупик. Фактически западная коалиция использует сирийских курдов для реализации собственных интересов в формате действий SDF, не давая их автономии никаких политических гарантий. Турция, в свою очередь, делает ставку на режим Барзани в Иракском Курдистане и своей параллельной поддержкой некоторых исламистских группировок (в частности, «Джейш Аль-Ислам») в совокупности с войной против РПК негативно воздействует на отношения Эрбиля со всеми остальными курдами региона.