Александр Гущин
Фото Reuters
2015 год чрезвычайно богат на памятные даты, которые оказали большое влияние на развитие международных отношений. Среди них и 40-летие подписания Хельсинкского Заключительного акта, которое приобретает сегодня особое значение – как ввиду кризиса, в котором оказались отношения РФ и США, так и по причине серьезных конфликтов в различных регионах мира. События на постсоветском пространстве, по сути, поставили вопрос о необходимости создания нового методологического фундамента и инструментария европейской безопасности.
В этом контексте вызывают удивление все чаще раздающиеся голоса, в том числе известных специалистов-международников, о бесполезности Хельсинки. С одной стороны, если посмотреть на события, которые случились после 1975 года, становится понятно, что распад соцлагеря и СССР привел к демонтажу Хельсинкской системы, по крайней мере с точки зрения принципа нерушимости границ. Демонтаж этот произошел довольно быстро, буквально через 15 лет после Хельсинки. Кроме того, сразу после 1975 года о самой разрядке было благополучно забыто. Афганистан, взаимные бойкоты Олимпиад, ракетный кризис – именно эти события стали ключевыми для отношений СССР и Запада в конце 70-х – начале 80-х годов.
Тем не менее умалять значение Хельсинки нельзя. Соглашения, несомненно, явились успехом советской дипломатии, которой удалось закрепить целый ряд вопросов, ранее как бы висевших в воздухе, прежде всего в рамках проблематики о границах. Это была и имиджевая победа СССР. Безусловное значение имеет и тот факт, что тогда, в 1975 году, при жизни поколений, помнящих нацизм и войну, стремление не допустить вооруженного столкновения в Европе и выработать принципы безопасности имело важную морально-этическую и психологическую составляющую.
Конечно, не следует забывать о существовании в Хельсинки так называемой третьей корзины. Тот факт, что СССР подвергался давлению по гуманитарной линии, по линии соблюдения прав человека, вроде бы дает повод обвинить Хельсинки в том, что подписанные там документы позволили оказывать более институциональное давление на СССР в этом плане. Но во-первых, сам Союз своими действиями во многом давал поводы для критики, а во-вторых, не стоит забывать об инструментальном характере этой критики. Что же касается распада СССР и социалистического блока, то советская дипломатия виновата в этом во вторую очередь. Именно внутренние причины и нежелание стран Центральной и Восточной Европы находиться в состоянии сателлитов Москвы и жить по социалистическим законам стали первопричиной краха системы. Запад же только подталкивал и искусно ускорял эти процессы.
Отдельно необходимо сказать и о роли Хельсинкских соглашений в создании Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, которая сегодня обеспечивает профилактику и мониторинг конфликтных ситуаций в самых разных районах Европы и является единственной относительно успешно действующей в украинском кризисе. ОБСЕ является и самой нейтральной из международных организаций – достаточно посмотреть на порой резкие реакции киевских властей на заявления ее представителей по Донбассу. Сегодня не выдерживают критики утверждения о том, что ОБСЕ – это символ прошлого, мертвая структура, которая не способна решить ни один серьезный вопрос. Да, ее нельзя считать панацеей, но отказ от такой площадки, от ее развития был бы большой ошибкой. Период между двумя мировыми войнами показывает, что бывает, если относиться без внимания к существующим, пусть и несовершенным международным площадкам.
Конечно, сегодня невозможно говорить о высокой вероятности заключения новых Хельсинкских соглашений. Это связано с тем, что современная Россия при всей ее значимости не воспринимается Западом, главным образом США, как сила, равная СССР, ни в экономическом, ни в политическом отношении. Кроме того, к подобного рода соглашениям придется привлекать не только Европу, но и страны Центральной Азии и, конечно, Китай, без которого говорить о глобальной стабильности было бы неверно. Любой другой документ, который ограничивался бы регионом Центральной и Восточной Европы, носил бы локальный характер.
Между тем следует принимать во внимание, что ближайшие годы будут скорее всего отмечены ростом конкуренции России и Китая в Центральной Азии в рамках осуществления последним своего крупнейшего проекта – Экономического пояса Великого шелкового пути, который оставляет без ответа большое число вопросов относительно будущей роли РФ в Центральной Азии. Перспективы новых всеобъемлющих соглашений находятся под вопросом как по причине украинского кризиса, так и из-за возможности возникновения новых серьезных противоречий по линии третьей корзины, которая в современных реалиях вновь имеет потенциал стать элементом давления на Москву. Выход на всеобъемлющий документ если и возможен, то только через решение точечных, но очень сложных вопросов.
Все это не отменяет необходимости разработки Россией доктринального характера концепции новых отношений с Западом, в том числе с учетом опыта Хельсинкских соглашений, причем отношений, основанных не только на констатации важности построения нового миропорядка на базе отрицания роли США. Увещевания же о том, что США не пойдут с Россией на переговоры, так как требуют капитуляции, следовательно, необходимо повышать градус конфликта и ждать, когда Вашингтон не выдержит, вряд ли имеют под собой основания. Такая политика несет серьезные риски и для самой России, в том числе с точки зрения возможности сохранения в нашей орбите партнеров по Евразийскому экономическому союзу.
Европа также остается внешнеполитическим приоритетом Москвы. В этом контексте российское предложение о создании общего пространства от Лиссабона до Владивостока может послужить столпом, вокруг которого будет строиться дальнейший каркас. Однако его строительство потребует не только внешнеполитических инициатив, но и внутриполитических трансформаций, полноценной стратегической концепции развития, преодоления архаизации общественных отношений.
