Алексей Портанский
Фото Reuters
Когда в обществе есть острый запрос на что-то, он должен быть удовлетворен. В России сформировался запрос на объяснение экономических трудностей. Универсальный ответ – во всем виноват Госдеп – работает, но все чаще лишь в виде матрицы. А для удовлетворения запроса матрицу надо наполнить чем-то осязаемым.
В последнее время вновь, как 10–12 лет назад, зазвучали разрозненные призывы определить наше отношение к членству во Всемирной торговой организации. Об этом можно было бы и не писать, ибо, учитывая качество используемой аргументации, сразу видно, что потуги отдельных инициативных персон в данной сфере ни к чему не приведут. Тем не менее кое-что сказать все же следует.
Девять лет назад в одном из волжских городов автору по окончании его лекции был задан вопрос, который поначалу насмешил, но потом засел в голове надолго. «Вот вы сказали нам, что в ВТО 150 стран. Так что ж получается – мы там будем одни против 150?» – попытался срезать лектора голос из зала.
Когда сейчас, в 2014-м, слышишь аргументы неуемных гонителей ВТО, невольно вспоминается тот молодой человек из 2005-го. «Что нам дало ВТО?», «Почему ВТО не защищает Россию от санкций?» и пр. Вообще-то, принципиальной разницы между этими сегодняшними вопросами и вопросом того волжанина нет. Скажу больше: многие нынешние вопросы и вытекают из того – старого. А все они вместе, если воспринять их серьезно, ставят страну в безнадежное состояние, в железнодорожный тупик, из которого не предполагается движения вперед. Ибо сама их постановка свидетельствует, с одной стороны, об элементарном непонимании сути членства в ВТО, а с другой – о серьезной утрате связи с современным глобализованным миром, об отрицании самого факта вовлеченности в этот мир России.
Чего ожидает тот, кто ставит подобные вопросы? Видимо, желаемый ответ подразумевает формирование неких «сил быстрого реагирования ВТО», которые решительно устранят санкции в том месте, откуда они исходят. Если же серьезно, то следует понять, что ВТО это не НАТО, где существует объединенное командование, имеющее полномочия принятия решений. В ВТО решения принимают ее члены, и никто иной. Истоки стереотипа ясны. Когда мы говорим об МВФ, то справедливо подразумеваем ведущую роль Вашингтона в нем в силу самой большой доли в уставном капитале фонда. По инерции тот же подход часто переносится и на другие структуры, в частности, на ВТО. Но ВТО построена по принципу «одна страна – один голос». Когда-то, в ГАТТ (предшественник ВТО), действительно доминировали развитые страны во главе с США. Но те времена ушли безвозвратно. Сегодня список ключевых игроков такой: США, Китай, Индия, ЕС, Бразилия, причем старшего в нем нет. Для нас интересен феномен Китая.
Сколько времени потребовалось отсталому прежде Китаю, чтобы добиться нынешнего влияния? Реформы Дэн Сяопина начались в 1978 году в обстановке разрухи после культурной революции. А спустя 23 года, в 2001 году, когда Китай принимали в ВТО, развитые страны уже не на шутку опасались выхода на мировую торговую арену соперника, готового серьезно потеснить конкурентов. В течение примерно семи первых лет членства на Китай сыпались одна за другой жалобы в связи с разного рода нарушениями взятых им обязательств. Ответом было продолжение экономического роста и торговой экспансии по всему миру, что и явилось единственно выигрышной политикой, обеспечившей Поднебесной в итоге место экономического гиганта, которое она ныне занимает.
На днях пришло сообщение о договоренности между США и Китаем об устранении пошлин на ряд товаров сферы информационных технологий. Эта договоренность сразу вышла за рамки двусторонних отношений, ибо открыла возможность расширения существующего в рамках ВТО Соглашения об информационных технологиях (ITA), для чего необходимо в ближайшее время убедить другие страны в выгоде движения в этом направлении. Подчеркиваю: серьезный импульс прогрессу внутри ВТО в одной из важнейших современных сфер получен вследствие договоренности США и Китая.
Серьезным влиянием в ВТО обладает нынче и Индия. Почему же две эти страны, которым Москва в 1950–1960-х годах помогала создавать тяжелую индустрию и обучала их национальные кадры, способны сегодня задавать тон в мировой экономике и торговле, а Россия должна жаловаться, что ее обижают? Думается, тому есть две основные причины.
Первая – экономическая. По случайному совпадению с китайцами с начала наших реформ нынче минуло тоже 23 года. Реформы похоронены, претензии и амбиции остались, у страны нет парадигмы развития. До сих пор драйвер развития был связан с углеводородами. Это обеспечивало рост, но не развитие. Сегодня государство занимается перераспределением ресурсов, что не приводит к развитию. Главным драйвером развития должна быть частная инициатива, но нынешняя политика государства ей явно не способствует. Если ничего не менять в нынешней модели, то даже в случае снятия санкций ситуация в экономике при низкой цене на нефть не будет улучшаться. Хуже того, имеющиеся негативные тенденции рискуют привести в ближайшие 10–15 лет к снижению доли РФ в мировом ВВП и мировой торговле. Очевидно, это будет иметь последствия для общего положения России в мире, в том числе в ВТО.
Вторая причина – ментальная. Устранить ее, казалось бы, просто, но что-то мешает. А мешает, по сути, тот полушутливый вопрос молодого волжанина, который на поверку оказался серьезным, ибо продолжает занозой сидеть внутри коллективного сознания. Для его решения достаточно лишь стереть остающуюся в головах границу между своей страной и остальным миром, понять, что мы не «одни против 150», а одни из этого числа. Перестать требовать особого отношения к себе.
