Андрей Байков
Фото Reuters
Ближний и Средний Восток – давно источник импульсов, дестабилизирующих мировую систему в целом. Однако в последние два десятилетия на фоне череды кризисов и даже крушения ряда режимов и разрыва в уровне экономического развития стран региона уже не удивляет стремление некоторых самых крупных или влиятельных из них (прежде всего Ирана, Турции и Саудовской Аравии) обеспечить свое доминирование на этом пространстве. Подобные попытки осуществляются в контексте разворачивающейся конкуренции ведущих мировых игроков за влияние в регионе.
В конце нулевых годов казалось, что конфигурация стран на Ближнем и Среднем Востоке детерминируется в первую очередь формированием широкой, неформальной антииранской коалиции. Ее наиболее активные члены – Катар, Саудовская Аравия, Израиль, Турция – то и дело ссылались на поддержку Соединенных Штатов. Вашингтон меж тем придерживался скорее амбивалентной позиции.
Ныне Вашингтон все более явно тяготеет к поиску компромиссных решений. Это проявилось в его более осторожной линии по Сирии и готовности к переговорному решению иранской ядерной проблемы. На этом фоне в последние полтора года наметилась новая линия расхождений, связанная с выходом на поверхность региональных противоречий, но уже на этот раз внутри антииранской коалиции. Ускорилось формирование двух конкурирующих осей, воплощающих различное видение будущего региона. В первой ведущую роль играют Катар и Турция, во второй – Израиль и Саудовская Аравия. Нельзя не замечать, что соперничество между ними существенно влияет на развитие событий в Египте, Сирии и других проблемных точках региона.
Сотрудничество Анкары и Дохи определяется их симпатией к умеренным исламистским силам, в том числе к движению «Братья-мусульмане». Израиль и Саудовская Аравия по-прежнему демонстрируют наибольший скепсис в отношении перспектив достижения долгосрочной договоренности с Тегераном.
Слом развивавшейся с середины нулевых годов тенденции к поляризации и начало нового раунда конкуренции между различными игроками, формирующими пеструю региональную мозаику, играют на руку российской внешней политике. Переплетение существующих проблем на Ближнем и Среднем Востоке, очевидно, вызывает озабоченность Москвы. В укреплении на территории отдельных его стран транснационального радикально-исламистского сообщества заложен потенциал переноса дестабилизации на постсоветское пространство, остающееся регионом концентрации ее жизненно важных интересов, и даже на ее собственную территорию.
Другое любопытное наблюдение: конфликтные ситуации на Ближнем и Среднем Востоке становятся полигоном обкатки новых политико-нормативных подходов, имеющих потенциально глобальную проекцию. В этот процесс вовлечены как ведущие мировые центры силы, так и региональные игроки. Те и другие своими иногда неосмотрительно поспешными действиями размывают устоявшиеся принципы международного права, которым дается новая интерпретация. Фактически происходит экспансия национальных правовых систем отдельных государств, выражающаяся в экстерриториальном применении собственных норм. Тренд, давно отмеченный в отношении политики США, но затронувший на этот раз взрывоопасный Ближний Восток и оттого особенно тревожный. Россия, как известно, рассматривает международное право при отстаивании собственных интересов на мировой арене в качестве одного из основных инструментов, обеспечивающих экономию дефицитных экономических, военно-силовых и политико-дипломатических ресурсов, и согласиться на это не готова: эрозия сложившейся международно-правовой системы, как и ее ревизия без учета ее мнения и интересов, может привести к утере Москвой конкурентных преимуществ.
С учетом ресурсных ограничений Москвы для обеспечения собственных интересов Россия вынуждена полагаться на выстраивание кооперативных отношений с различными игроками в регионе. В условиях сохраняющейся острой конфликтности в отношениях между большинством стран Ближнего и Среднего Востока подобная стратегия предполагает активное политическое маневрирование.
Наметившаяся консолидация региона вокруг оси противостояния Тегерана и противостоящей ему коалиции сужала пространство для такой гибкости. Сейчас же происходящая на глазах реконфигурация международной среды в регионе, напротив, создает для Москвы новые возможности. Вызревающая гораздо более фрагментированная карта политических альянсов и противостояний воссоздает потребность в ее посреднических возможностях.
В результате именно в этом регионе наиболее четко просматриваются контуры практической реализации часто декларируемой Москвой концепции многовекторной сетевой дипломатии. Конечно, с одной стороны, у России сегодня нет твердых союзников на Ближнем и Среднем Востоке, каковыми для СССР последовательно выступали сначала Египет, а потом Сирия. Но с другой – и круг ее постоянных противников уже: ни Израиль, ни Иран, ни Турция, ни монархии Персидского залива не входят в их число. Со всеми ними удается поддерживать порой трудный, но конструктивный диалог.
Постоянный противник для России в регионе, по сути, только один – радикальный исламизм. И это в долгосрочной перспективе сближает ее политику с интересами других государств, которые разделяют ее опасения. Россия готова даже к кооперации с той частью исламистского движения, которая отказывается от планов идеологической экспансии в ее непосредственном ареале.
В самом деле, опыт последних нескольких лет подтверждает, что российское присутствие в регионе востребовано и в более широком плане. Москва воспринимается все шире в качестве внешнего игрока, сотрудничество с которым способствует повышению самостоятельности местных государств во внутренней и международной политике. Хотя Россия по своим объективным параметрам, естественно, не может выступать противовесом США, страны региона используют сотрудничество с ней для того, чтобы диверсифицировать собственный портфель международных и внешнеэкономических связей. Самым ценным для них представляется отсутствие в политике Москвы увязки экономического взаимодействия с политическими целями, то есть именно того, что так типично для линии США и так раздражает.
Дарья Гармоненко