Джеймс Шерр Саммит G8 в Санкт-Петербурге был ритуалом. Для зарубежных стран участвовать в саммите под председательством Москвы значит признавать ее высокий статус. Поэтому такие события, как встреча восьмерки в Санкт-Петербурге, почти всегда являются плюсом для Москвы.
Единственное, что интересовало западных партнеров президента Владимира Путина, так это минимизация ущерба. И по этому неприглядному критерию саммит оказался небогатым на результат. Минимизировать ущерб следовало по вопросу российской демократии. Запад больше не может выправлять тут положение, поскольку запятнал свою репутацию. Причем дважды.
Во-первых (и это еще можно простить), Запад применяет двойные стандарты. Очевидно, что мы совершенно иначе подходим к ситуации в Азербайджане, Саудовской Аравии или других странах, которые необходимы нам как поставщики энергоресурсов или партнеры в «войне с терроризмом». Быть может, нас можно простить за то, что мы ждем от России больше, чем от Египта или Казахстана. Но если в Кремле кто-то думает иначе, то мы должны обратить на это внимание.
Сложнее простить себе то, что мы хвалили великий проект Бориса Ельцина, погрузившего десятки миллионов граждан России в экономическую анархию и социальный дарвинизм, выбраться из которых, по мнению большинства россиян, им помог Путин. Вместо того чтобы читать нотации или извиняться, нам просто следует дать Путину понять: если он хочет, чтобы мы воспринимали Россию как страну, не разделяющую наших ценностей, ему об этом нужно лишь сказать.
Еще одна область, где было крайне необходимо минимизировать ущерб, это энергетика. Тут возникают два аспекта. Во-первых, наша зависимость от российских энергоносителей растет, и нам это не по душе. Во-вторых, наш «энергетический диалог», по сути, не был диалогом. Ведь, говоря о рынках и энергобезопасности, каждый из нас имел в виду что-то свое. Для Кремля и «Газпрома» рыночные отношения это любые отношения между покупателем и продавцом, подразумевающие оплату деньгами поставку товара, хотя бы и неравные. Несмотря на диссонансы в лагере «семерки», G7 в целом остается либеральным сообществом, и для большинства ее членов рынок означает наличие выбора для покупателя и для продавца, а понятия «рынок» и «монополия» абсолютно противоположны.
Для Кремля энергобезопасность это стабильно гарантированные поставки и гарантированный спро, вне зависимости от справедливости условий. А для большинства участников «семерки» это поддержание условий, обеспечивающих взаимность и транспарентность правил, диверсификацию источников энергии, независимость от любого поставщика.
Сейчас G7 следует договариваться о компромиссах по своим ценностям. Вместо того чтобы уговаривать Россию ратифицировать Энергетическую хартию, мы могли бы привлечь большее внимание, заявив, что соглашаемся на все то, что считаем нужным, но ничего больше. Было бы полезно также добавить, что как в Европе, так и во всей Евразии мы будем вкладывать средства в проекты, которые обещают нам принести выгоду завтра.
По другим вопросам – Ирану, Израилю и Северной Корее – Россия широко продемонстрировала свое относительное превосходство, свой «прагматизм» или, как это порой воспринимается другими, политику, не обремененную иными принципами, кроме как собственными геополитическими и геоэкономическими выгодами. Эта политика обеспечила России максимальное число собеседников и минимальный набор разочарований. Но уже после саммита G8 кто-то, возможно, задался вопросом, а приобрела ли Москва таким способом друзей.
Дарья Гармоненко