Чарльз Фергюсон: «Дело Адамова – политическое»

– Господин Фергюсон, как вы комментируете дело экс-главы Минатома России Евгения Адамова?

– Это дело так или иначе имеет отношение к ядерной безопасности, но, на мой взгляд, оно в большей степени политическое. Бывшего министра атомной энергии обвиняют в хищении американских средств, выделенных из бюджета на обеспечение сохранности ядерных объектов в России. В этом контексте некоторые политические круги в США могут использовать процесс как повод для критики в адрес тех, кто эти средства выделяет, и постановки вопроса о сокращении этой помощи или вовсе ее прекращении, поскольку она транжирится.

– Как вы оцениваете степень сохранности российских ядерных объектов и ядерных материалов?

– Я полагаю, что степень обеспечения безопасности на соответствующих объектах достаточно высокая. Тем не менее любая страна, обладающая ядерными технологиями, в том числе и США, могла бы приложить дополнительные усилия для укрепления их безопасности. В этом смысле сотрудничество Москвы и Вашингтона очень важно, и, хотя мы не останавливались на конкретных проблемах, эта тема активно звучала в ходе моих нынешних переговоров в России.

– В чем суть договоренности, достигнутой президентами Джорджем Бушем и Владимиром Путиным на Братиславском саммите относительно взаимного мониторинга ядерных объектов?

– В первую очередь следует отметить, что в этой области возникло некоторое недопонимание. Это относится прежде всего к вопросу о степени доступа к ядерным объектам. В частности, примерно год назад официальные лица из России посещали расположенную в Техасе базу Пентэкс, после чего в американской прессе появились сообщения о том, что россияне остались недовольны доступом к объекту. Якобы им показали лишь ограду и часть внешних средств по обеспечению безопасности, но не сам объект. Несколько недель назад я обсуждал этот случай с представителями Министерства энергетики США, которые и обратили мое внимание на наличие указанного недопонимания: та степень доступа, которую получили российские представители в Пентэксе, была аналогичной той, на которую рассчитывают американцы при посещении российских объектов. Правительство Соединенных Штатов заботится прежде всего о том, чтобы американские налогоплательщики были уверены, что выделяемые на обеспечение ядерной безопасности России средства расходуются надлежащим образом, например, установленные системы безопасности функционируют исправно.

– Какие ядерные объекты входят в эту программу?

– В Братиславе президенты России и США договорились, что к концу 2008 года степень безопасности на всех российских ядерных объектах будет поднята до удовлетворяющего обе стороны уровня. На сегодняшний день эта задача выполнена примерно на 75%, т.е. на 75% ядерных объектах в России достигнута необходимая степень сохранности. Существует, однако, два очень важных сверхсекретных объекта, которые американские инспекторы хотели бы проверить, но пока так и не получили к ним доступа. Речь идет о предприятиях сборки и демонтажа ядерного оружия, которые я назвать не могу.

– А в США есть такие объекты, которые хотели бы посетить российские специалисты, но им также пока отказано в доступе?

– Да, список таких объектов имеется, и один из них – как раз та самая база Пентэкс в Техасе, о которой я уже говорил. Это также предприятие по демонтажу ядерного оружия. Еще один объект, на посещении которого настаивает Россия, – это хранилище высокообогащенного урана под городом Уайтуэлл в штате Теннеси.

– Возникает ли в этой связи необходимость в раскрытии тех или иных государственных секретов?

– Я не думаю, что здесь стоит говорить о раскрытии каких-либо государственных секретов. Вряд ли та или иная сторона на это пошла бы. Мы вполне можем обмениваться способами и средствами обеспечения безопасности объектов без того, чтобы раскрывать секреты особой важности.

– К чему сводится сейчас американская помощь в обеспечении сохранности российских ядерных объектов и материалов?

– Это прежде всего финансовая и техническая помощь, например, семинары, поставка необходимого оборудования и т.п. Иногда речь заходит даже о таких подробностях, как число мест доступа к конкретным объектам, т.е. о сокращении численности входов-выходов на данный объект. Собственно, проблема не столько в недостатке финансовых средств и опыта – и того и другого в России достаточно, – сколько в том, чтобы Россия направляла эти средства и опыт в нужное русло. На практике российская сторона сильнее американской в деле подготовки необходимых кадров, тогда как США сильнее в технической оснащенности: камеры, радиационные детекторы и прочие средства мониторинга.

– Насколько эффективно действует программа Нанна–Лугара и планируется ли ее расширение?

– Эта программа оказалась очень успешной. Сейчас назрел вопрос, как быть дальше. России пора самой справляться с обеспечением сохранности на своих ядерных объектах, самостоятельно создавать и поддерживать необходимые для этого системы. Сейчас наступил некий переходный период, в котором Россия, продолжая сотрудничать с США, должна постепенно справляться со своими обязательствами по ядерной безопасности без программы Нанна–Лугара.

– Известны ли вам случаи попадания ядерных материалов в руки террористов?

– США не располагают данными о конкретных случаях попадания ядерных материалов в руки террористов.

– Опасаются ли в Вашингтоне возможности попадания ядерных материалов в руки чеченских боевиков?

– В декабре 2004 года Национальный разведывательный совет США опубликовал доклад, в котором говорилось, что российские власти зафиксировали два случая попыток чеченских боевиков проникнуть на российские ядерные объекты. Насколько мне известно, в Братиславе Буш и Путин обсудили эти инциденты.

– Как вы комментируете развитие ситуации вокруг ядерной программы Ирана?

– Уже много лет за развитием ядерной программы Ирана пристально следит МАГАТЭ. В течение двух минувших лет урегулировать проблему пыталась «европейская тройка» (Великобритания, Германия, Франция. – «НГ»). Пока, однако, ситуация становится все менее предсказуемой. Власти США заявляют, что параллельно с мирной Иран развивает и военную ядерную программу, хотя конкретных доказательств этого у Вашингтона по-прежнему нет, есть лишь весомые причины для опасений. Вопрос об иранском «ядерном досье» и о ирано-российском ядерном сотрудничестве был среди главных и в ходе моих бесед с некоторыми из российских специалистов. Мы обсуждали позитивное развитие диалога между Москвой и Тегераном в данной сфере: достигнута договоренность о возврате в Россию ядерного топлива, отработавшего на АЭС в Бушере, а также о том, что Россия обязуется бесперебойно снабжать Иран ядерным топливом, вместо того чтобы тот производил его самостоятельно.

На мой взгляд, в нынешней ситуации ни Россия, ни США, ни какая-либо другая страна не могут заставить Иран отказаться от своей ядерной программы. Вопрос в том, как поставить эту программу под надежный контроль международного сообщества. Во-первых, необходимы более эффективные инспекции и постоянный мониторинг иранских ядерных объектов. Но и Иран должен быть как-то в этом заинтересован. Этот интерес может заключаться в том, чтобы Тегеран сам стал полноправным партнером России, США и других государств в разработке и усовершенствовании систем мониторинга и контроля за ядерной безопасностью.

– Как вы комментируете ситуацию вокруг Северной Кореи?

– Соединенным Штатам точно известно, что у КНДР есть военная ядерная программа на базе плутония. Относительно второй программы, связанной с обогащением урана, у нас пока нет четкой ясности. На последних шестисторонних переговорах Северная Корея объявила, что согласна демонтировать свою военную ядерную программу, но не стала уточнять, какие именно действия в этом направлении страна намерена предпринять.