Европейская интеграция входит в стадию покоя

-Господин Ведрин, каково ваше мнение о будущем Конституции ЕС?

– Напомню, что Конституция – это международный договор, заключенный всеми 25 государствами – членами Евроcоюза. Согласно международному праву, для того чтобы он вступил в силу, необходимо его одобрение всеми членами организации. Так было и с предшествующими соглашениями – Римским договором, Единым европейским актом, Маастрихтским, Амстердамским и Ниццским договорами. Начиная с того момента, как ряд государств, тем более ключевые страны-основатели – Франция и Нидерланды отвергают договор, эта схема ломается. Те, кто работал над Конституционным договором, разочарованы и разрабатывают сценарии, при которых Конституция могла бы вступить в действие. Но этого не произойдет. Это невозможно и, более того, недемократично. Ведь чтобы договор начал действовать, необходимо, чтобы его одобрили все государства. Я не говорю, что сегодня это сложнее сделать, чем раньше. Сложности возникали всегда. Возможно, что французов попросят проголосовать повторно. Вероятно, об этом же попросят и голландцев. Однако в ближайшие годы они вряд ли изменят свое мнение. Скорее всего Европа продолжит жить по последнему одобренному договору – Ниццскому, который, хотя и имеет ряд недостатков, вполне функционален.

Возвращаясь к нынешнему тексту Конституции, я не думаю, что он будет пересматриваться, поскольку в нынешней форме устраивает другие государства. Да и многие из французов, голосовавших против его принятия, надеялись на пересмотр лишь положений, касавшихся социальной политики. Большая часть европейцев между тем полагают, что французская система социального обеспечения несовершенна...

– Сможет ли ЕС теперь продолжить расширение?

– С правовой точки зрения нет никакой связи между одобрением Конституции и расширением ЕС. Возможность расширения предусмотрена Ниццcким договором, и формально этот вопрос не выносился на референдум. Но с политической точки зрения связь между этими двумя вопросами очевидна. Во Франции и Голландии многие, голосуя против Конституции, голосовали против расширения, которое было слишком быстротечным. Европейские чиновники не интересовались мнением общественности, и дискуссии по данному вопросу так и не возникло; поэтому есть ощущение, что расширение было навязано сверху. Кого-то это устраивает, кого-то – нет. Но в будущем это обернется замедлением интеграционного процесса. Европа, конечно, не откажется от идеи расширения, но развитие европейских институтов, легитимность которых в наибольшей степени пострадала от протестного голосования, замедлится. Невозможно отрицать наличие связи между расширением, которое как бы размывает идентичность Европы, и нарастающим ощущением угрозы. Требуется время, чтобы ситуация стабилизировалась. Европейская интеграция входит в фазу покоя.

– В каком направлении – федеративном или конфедеративном – движется Европа? Может ли в рамках Евросоюза сформироваться ядро из стран, готовых пойти по пути углубленной интеграции?

– Полагаю, что федеративная Европа мертва. Это иллюзия, утопия, которая сыграла конструктивную роль после Второй мировой войны, но уже давно понятно, что европейские народы не желают объединяться в федерацию. Европейцы хотят жить в мире и достатке, быть свободными, чувствовать себя защищенными, иметь широкие гражданские права – причем желательно без жестких обязательств. В то же время они стремятся сохраниться как нации. Идеи о создании Соединенных Штатов Европы, об объединении Франции и Германии относятся к разряду утопических. Они пользовались популярностью у интеллектуалов, философов, даже у некоторых политиков. Следует раз и навсегда отбросить мысль о том, что Комиссия ЕС может стать европейским правительством. Я не верю в федеративную Европу за тем исключением, когда под «федеративностью», по сути, понимают субсидиарность. Принцип субсидиарности помогает четко разграничивать полномочия между ЕС и национальными правительствами. Это тот тип организации, который Жак Делор называл «федерацией национальных государств».

– Европа не может расширяться бесконечно. Значит ли это, что Россия никогда не сможет войти в ЕС?

– Я не смогу сказать вам, где граница Европы. Но я убежден, что надо понимать, что она есть. Эта граница не должна быть закрытым оборонным рубежом, как то было в прошлом. К примеру, США имеют тесные, в том числе экономические, связи с Канадой и Мексикой, но они не предлагают Канаде и Мексике войти в состав своего государства. Этого, заметим, не хотят ни мексиканцы, ни канадцы. Европе тоже придется где-то остановиться. Если европейские бюрократы не смогут четко обозначить границы, поднимется масштабная волна протеста. Именно этот мотив предопределил отказ голландцев одобрить Конституцию, несмотря на то что голландцы – открытая, предприимчивая и проевропейски ориентированная нация. И в этом нет ничего трагического, поскольку Европа не собирается воевать с теми, кто окажется за ее пределами. Существует множество иных форм взаимодействия с неевропейскими государствами. Абсурдно полагать, что, к примеру, Россия захочет войти в структуру, состоящую из 25 государств на равных с остальными условиях, даже несмотря на то, что ныне она переживает не лучшие времена. России суждено вернуться на мировую арену в качестве самостоятельного и мощного игрока, а не винтика в сложной европейской системе.

– Существует ли у Европы четкая стратегия в отношении России?

– Нет, выверенной политики по отношению к России в Европе нет. Каждая из стран проводит здесь собственную линию поведения. Большинство европейцев считают, что у России нет причин желать вступить в Единую Европу. Незначительное меньшинство полагает, что Россия может стать членом ЕС. Существуют и иные точки зрения. К примеру, Франция считает Россию важным дипломатическим союзником. Германия воспринимает Россию прежде всего как экономического партнера (и такое восприятие, хочу отметить, не зависит от внутригерманской политической конъюнктуры и характерно для всех политических сил). Другие государства ставят во главу угла демократизацию российского государства, считая, что роль Европы состоит в том, чтобы способствовать становлению демократии в России. Но есть и такие, которые видят в России угрозу. Страны, входившие в зону советского влияния – государства Балтии, Польша, – продолжают испытывать страх перед Россией. Представители 25 государств и Комиссии ЕС не способны сегодня выстроить иерархию приоритетов в отношениях с Москвой.

– И все же европейские лидеры избегают жесткой критики в адрес Москвы. Почему?

– Потому что они реалисты и прекрасно понимают, что действия русских не имеют отношения к декларациям, которые провозглашаются в Лондоне или Париже. Тем не менее европейцы постоянно высказываются по целому ряду вопросов. К нашему мнению чаще прислушиваются в маленьких странах, но наше влияние на крупные государства ограничено. Многие в Европе надеются на то, что Россия постепенно превращается в современную державу с демократической формой правления. На этом пути будут успехи, будут и поражения. История самих Франции, Англии и Германии свидетельствует о том же. Но все же большинство европейцев считают, что это внутреннее дело россиян.

– Откуда проистекает уверенность в том, что Россия продвигается по пути демократии?

– Я сужу об этом, исходя из общей логики движения, а не из тех событий, которые произошли в России в последние несколько лет. Я смотрю сквозь призму истории. Демократия укрепляется повсеместно, во всем мире. Главным достижением СССР следует признать высокий уровень образованности населения. Россияне способны рационально мыслить и понимать суть происходящих в мире процессов. Это редкое качество. Увеличившаяся мобильность людей, обмен идеями, появление новых средств связи – все это укрепляет стремление к демократии. Но каждое государство строит ее по-своему. И в отношении России я испытываю умеренный оптимизм. Совершенно иной вопрос встает тогда, когда европейские лидеры собираются вместе и пытаются понять, как следует вести себя с президентом Владимиром Путиным. Многие из них полагают, что в России необходимо упорядочить хаос, оставшийся в наследство от эпохи Ельцина, когда страна находилась на грани распада и погрязла в коррупции. И они готовы предоставить России своего рода индульгенцию. Если же процесс восстановления госвласти заходит слишком далеко или когда появляются неоспоримые доказательства государственных злоупотреблений – такие, например, как процесс над Ходорковским, как атаки на независимые телеканалы, мнения расходятся. Но, во-первых, декларациями делу не поможешь, а во-вторых, экономические, прежде всего «нефтяные», интересы, а также соображения безопасности берут верх над всем остальным. Помимо этого страны, тесно связанные с США, воспринимают Россию как союзника по антитеррористической коалиции. Вот вкратце причины, по которым Европа испытывает некоторую настороженность по отношению к России.

Париж