Два праздника

В нынешнем году, как известно, российские власти рекомендовали москвичам покинуть город в канун 9 мая, чтобы не мешать празднованию 60-летия Победы. Без особого восторга я прислушался к данной «рекомендации» и, должен признать, не ошибся.

Наблюдать за нашим главным праздником из Европы было очень приятно – я говорю это безо всякой издевки. Во всех французских газетах писали о годовщине «8 и 9 мая», чего раньше никогда не случалось. BBC, RAI 1 и ZDF на полтора часа прервали обычные передачи ради прямой трансляции парада на Красной площади. То на одной, то на другой радиоволне звучали советские песни военных времен. Постоянно повторялось: советский народ понес в этой войне миллионные жертвы, сражаясь не только за собственное будущее, но и за свободу европейских народов. А вышедшая накануне праздника International Herald Tribune, перепечатавшая из New York Times образца 1945 года список «ста главных событий Второй мировой войны» (из которых менее двадцати имели хоть какое-то отношение к Советскому Союзу), выглядела так же странно, как и Маша Липман из Фонда Карнеги на фоне трансляции парада говорившая в основном о наступлении на гражданские свободы в путинской России и о желательности покаяния перед обиженными прибалтийскими государствами.

Но, думая о годовщине Победы, я невольно задавался вопросом о том, чей это праздник и какой может стать его судьба. К началу XXI века европейцы научились называть эту дату не днем «окончания Второй мировой войны в Европе», а народ-победитель именовать не русским, а советским. Но советского народа больше нет, а российский патриотизм находится отнюдь не на подъеме. В большинстве стран главным праздником всегда становился день, с которого жители этого государства начали ощущать себя как нация. День подписания Декларации независимости США – 4 июля 1776-го; День взятия Бастилии – 14 июля 1789-го; День провозглашения Китайской народной республики – 1 октября 1949-го; и даже День германского единства – 3 октября 1990-го – все эти даты стали поворотными в истории этих государств. И достаточно побывать в Париже 14 июля, чтобы ощутить – этот день значит для французов не меньше, чем для нас 9 Мая. И в то же время во многих других странах – Великобритании или Швейцарии, Испании или Японии – подобных значимых дат не отмечается вообще. В этом отношении России посчастливилось войти в небольшую, в общем-то, группу государств, народам которых есть что вспоминать, что праздновать и чем гордиться.

Однако на улицах французских, американских, китайских и даже немецких городов в памятные дни развеваются флаги, под сенью которых и случились события, годовщины которых отмечаются по сей день. А стяг, реявший 9 мая над Кремлем, даже отдаленно не напоминал Знамя Победы, гордо пронесенное по Красной площади. И я бы не обратил на это особого внимания – за пятнадцать лет граждане новой России успели привыкнуть к странности многих символов, – если бы не одно обстоятельство.

Дело в том, что 9 мая – это праздник не только ушедшего Союза Советского, но и нового – Европейского. В 1950 году в этот день была озвучена так называемая «декларация Шумана», с которой тогдашний министр внешних сношений Франции Робер Шуман обратился к правительствам европейских стран, призвав их к прочному и длительному партнерству. Однако синие европейские флаги, с особой щедростью вывешенные в этот день на площадях провинциальных европейских городков, смотрелись странно, особенно если учесть, что референдумы по Европейской Конституции во Франции и Голландии могут принести неожиданные результаты, а Европейская комиссия почти в полном составе находилась┘ в Москве. 9 мая выглядело поэтому вдвойне необычным праздником – днем горьких воспоминаний о могуществе и славе бывшей сверхдержавы и временем неуверенных надежд на постепенное формирование новой.

Но неужели народы России и Европы предаются в этот день принципиально несопоставимым мечтам? Правда ли, что их воспоминания кардинально различны? Разве победа над Германией, обеспеченная усилиями Советского Союза, не нашла свое продолжение в ее умиротворении, ставшем основной задачей Европейского? И разве не президент Путин, в своей неожиданной – и порадовавшей удачными оценками уроков войны – статье, опубликованной 7 мая в Figaro, сделал акцент не только на общемировом значении Победы, но и на европейских сущности и предназначении России? Так почему же мы празднуем два праздника, да и к тому же – сколько же ошибок случалось в истории! – серьезно омраченных взаимной разобщенностью и недоброжелательностью? Ведь 9 мая – это действительно День Европы, но только с днем оглашения шумановской декларации он совпал скорее почти случайно.

Очень грустно признавать, что День Победы постепенно перестает быть праздником на всей территории бывшего Советского Союза. Нестерпимо обидно, что он вызывает инсинуации и пересуды тех, у кого должно было бы хватить такта не вспоминать былые обиды. И особенно тяжело ощущать, что этот великий праздник неминуемо утратит свой нынешний пафос тогда, когда уйдут люди того великого поколения, которое, победив, сотворило – увы – не столько нынешнюю Россию, сколько завтрашнюю Европу. И не стоит ли превратить советский День Победы в общеконтинентальный День Европы? Тем более что нужно признать: в этом году усилиями российского руководства это уже было практически достигнуто.