Алексей Богатуров Четыре ключевых обстоятельства определяют международную среду, в которой США затеяли новый тур реформы структуры обеспечения стабильности в Старом Свете. Во-первых, американские политики на фоне ближневосточных событий стали негласно признавать фундаментальный характер противоречий США с арабо-мусульманским миром и испугались зависимости от него. Во-вторых, приоритеты экономической безопасности Соединенных Штатов потребовали переключения части энергопотребления на поставки из глубинных районов Евразии – Закаспийского региона и России. В-третьих, выросло влияние России на мировую энергетическую ситуацию, что произошло одновременно с консолидацией российского политического слоя вокруг президента Владимира Путина и переходом России к проведению более активной внешней и оборонной политики. В-четвертых, в американских представлениях о реальных угрозах для безопасности США все менее значимую роль играют суждения о возможности конфликтов в Центрально-Восточноевропейском регионе.
Американцам стала очевидна недостаточность сформулированной еще в 1993 г. стратегии «расширения демократии». Она исходит из того, что на месте бывшего социалистического блока возникло пространство «новых демократий» – от Венгрии и Чехии на западе до России и Казахстана на востоке. В нем четыре «слоя» – вполне демократические страны, полудемократические (государства Прибалтики, Россия, Украина), режимы «демократической ориентации» (Грузия, Казахстан, Киргизия) и анклавы «остаточной» авторитарности (Туркмения, Белоруссия, Узбекистан, Азербайджан). Соединенные Штаты Америки и Европейский союз многого добились в освоении этого пространства. Ни одна из «новодемократических» стран за исключением Белоруссии не противостоит Западу, и почти все дают заверения в стремлении сблизиться с ним. Но все же ориентация на США и Евросоюз – не абсолютна. Таковой она оказалась лишь для восточноевропейских государств приграничного пояса бывшего СССР да прибалтийских республик.
Украина ведет себя осторожней, периодически заявляя (как недавно), что стремление к дружбе с США и ЕС стоит для Киева в одном ряду с желанием сотрудничать с Россией. Хотя принимать подобные посулы полностью на веру не приходится, но уже благо то, что украинским лидерам хватает здравого смысла умерять прозападные жесты до разумного уровня с учетом важности соседства с Россией и степени экономической зависимости от нее Украины. Подобным же образом (но не так успешно) лавируют Грузия, Армения, Азербайджан. Еще больше склонны подчеркивать многообразие своих международных ориентиров страны Центральной Азии, которые упоминают о важности для них не только России, но и Китая. О многовекторности своей внешней политики говорят и в самой Москве. Хотя фактически отношения с США (и Евросоюзом) играют для России определяющую роль, недооценивать значение «китайского направления» нет оснований.
Теоретически многовекторность существовала для стран Центральной Евразии всегда. Но пока Россия задыхалась в экономическом кризисе, сотрясалась от угроз повсеместного (при Ельцине) сепаратизма и схваток между левыми и правыми, всерьез «российский фактор» никто не принимал. Хотя в принципе «возвращения России» ожидали, но не думали, что это случится уже сегодня и благодаря нефти – ведь именно нефтяной фактор позволяет России реализовать преимущества уникального положения «ядерной нефтяной» державы.
Эти сдвиги происходят в неблагоприятный для американской администрации момент: войну в Ираке американцы ведут неудачно, и на внутриполитическом фронте Демократическая партия стремится представить действия команды президента Джорджа Буша в самом мрачном свете. Казалось бы, не время американскому президенту размышлять о перспективах глобальной стратегии. Тем примечательней, что он о них думает.
Конечно, обещание возвратить 45 тыс. американских солдат из Германии и Южной Кореи (но не из Ирака и Афганистана) и является ответом президента Буша на обвинения в том, что он преувеличивает внешние угрозы американским интересам. Но главное не в этом. Передислокация американских баз и вооруженных сил за рубежом – это второй (после демократизации Восточной Европы и расширения НАТО на восток) этап грандиозной реконструкции системы американского политико-стратегического присутствия в Евразии, производимой с учетом растущей мощи Китая, завершения процесса ослабления России и, возможно, превращения периодически обостряющегося «американо-исламского» противостояния в устойчивый фактор международной жизни.
При этом в американской стратегии появился важный новый элемент. Она перестает быть антироссийской в традиционном смысле – теряет непосредственную направленность против российских интересов. За минувшие 15 лет, несмотря на противоречия, взаимные упреки и раздражения, Россия и США продвинулись к построению основ партнерства настолько далеко, что американская элита стала рассматривать отношения с Москвой в контексте не столько рецидивов конфронтации с ней, сколько возможности сотрудничать с Россией – хотя и на условиях выгодных в первую очередь Вашингтону. Намерение США закрепиться в поясе «Украина–Грузия–Узбекистан–Таджикистан–Киргизия» представляется не просто актом вытеснения России из зоны ее традиционного влияния, а первым элементом изощренной двуединой стратегии, второй неотъемлемой частью которой является бесконфликтная (но не беспроблемная) интеграция России в систему нарождающихся интересов США в этой части мира.
Обе главные части американской элиты настроены на партнерство с Москвой. Этот настрой основан на расчете использовать в американских интересах позиционные и иные преимущества России в регионе Центральной Евразии, который США стали считать для себя ключевым. Вашингтон действует, сочетая давление с приглашением к сотрудничеству – англо-саксонская «этика торга». Поэтому торговаться надо хладнокровно и упорно. К этому, мне кажется, и готовится российская дипломатия независимо от того, чьи шансы в ходе ноябрьского голосования в США оцениваются выше.
