Владислав Иноземцев Уже второй раз за какие-то полтора десятилетия перспективы международной политики зависят от ситуации в Ираке. В 1990 году, «на излете» биполярного мира, первая иракская война сплотила мировое сообщество, породив на всех континентах ощущение окончательной победы права над грубой силой. В 2003–2004 годах вторая иракская война расколола его, заставив многих усомниться в том, что военная мощь перестала быть единственным источником глобальной легитимности.
Однако спустя немногим более года после триумфального входа американцев в Багдад главной задачей считается обеспечение по крайней мере не слишком унизительного выхода оттуда. Почему же возвращение американских войск из Ирака представляется чуть ли не более сложным, чем их ввод в эту страну? Что означало красовавшееся за спиной президента Джорджа Буша в день его памятного выступления на авианосце «Авраам Линкольн» гигантское полотнище, возвещавшее: «Mission accomplished»? Какие задачи были на самом деле решены, а какие – даже не поставлены? Все эти вопросы требуют ответа.
На наш взгляд, нынешние проблемы американцев обусловлены двумя обстоятельствами.
Во-первых, операция в Ираке не имеет аналогов в американской истории. Она не похожа ни на оккупацию Германии и Японии после Второй мировой войны, ни на действия, предпринятые в Югославии, ни даже на редко вспоминаемый Вьетнам. В первых двух случаях США не создавали нового государства и нового социума; они способствовали возвращению этих стран к цивилизованным нормам, приветствуемым большинством немцев и японцев. Во Вьетнаме и Югославии вывод американских войск не создавал глобальных проблем: и в том, и в другом случае наличествовали силы – СССР и некая комбинация Европейского союза и НАТО, – принимавшие на себя ответственность за ситуацию в регионе. Поэтому в любом из этих случаев уход американцев был завершением операции.
В Ираке все обстоит иначе. США объявили своей задачей не устранение режима Саддама Хусейна, а создание стабильного и демократического государства. В таком контексте критерием успеха может быть только стабильность в послевоенном Ираке и установление демократической власти. Исход американцев изначально рассматривался не как финал, а как завершение одной из фаз ближневосточной операции. Поэтому, рассуждая о стратегии выхода, вашингтонские лидеры имеют в виду стратегию сохранения своего присутствия, не омрачаемого нынешними людскими потерями и финансовыми тратами. Но если президент решится сказать об этом четко, за его спиной должны быть различимы совсем другие слова: «Mission impossible».
Во-вторых, американские лидеры совершили катастрофическую ошибку в пиаре иракской кампании. Они сделали ставку на демонстрацию безграничного могущества США, а также на очевидность и несомненность демократических ценностей. Для этого была инициирована безудержная риторика об «американской империи»; о том, что Америка противостоит Европе как средоточие «силы» воплощению «слабости»; о том, что «безопасность» американцев оправдывает любые авантюры, на которые решится правительство. Однако сегодня становится ясно, что такой курс лишь провоцирует распространение терроризма; что он раскалывает союзы, которыми была так сильна Америка; что он входит в жесткое противоречие с неистребимым желанием американцев вернуться домой из любого военного «похода» – желанием, препятствующим превращению США в империю.
Ставка на расширение «зоны демократии» также выглядит проигрышной. Вторгшись в одну из немногих стран Ближневосточного региона, где существовал централизованный светский режим, США уже породили всплеск религиозного фанатизма, равно как и усиление этнического и конфессионального сепаратизма. Ни то ни другое не способствует становлению демократии западного типа. Широко разрекламированный эксперимент грозит обернуться впечатляющим провалом уже в ближайшем будущем.
Однако Америка не может себе позволить отрешенно наблюдать за превращением Ирака из «страны-изгоя» в «несостоявшееся государство»; она не готова отказаться от своей имперской мифологии, сконструированной в последние годы. Поэтому рассуждения вашингтонских политиков о выходе из Ирака остаются и скорее всего останутся лишь рассуждениями. Только за последние несколько месяцев мы стали свидетелями одобрения Конгрессом новой «порции» финансирования иракской операции; отказа американского правительства от сокращения численности своего воинского контингента и определения четких сроков его пребывания; проведения в СБ ООН резолюции по Ираку, в некоторой степени вводящей действия Вашингтона в «правовое поле», и т.д.
У США нет стратегии выхода из Ирака, но у них нет и искреннего намерения уходить оттуда. Его нет и не будет у любой администрации, у любого состава Конгресса. Нынешняя Америка не «оказывает помощь» какому-то сомнительному режиму, ответственность за провалы которого можно легко переложить на его вождей. Она ведет ею самой инициированную войну, и исходом таковой может быть либо поражение, либо победа. Однако параметры победы заранее определялись с позиций максимализма, что считалось единственно достойным великой державы. И поэтому практически любой вероятный результат кампании окажется поражением.
Разумнее всего для американцев было бы уйти из непонятой ими страны до того, как провал их политики станет очевидным для всех; до того, как слабость Америки перечеркнет миф о ее силе; до того, как в мире сложится подобие нового Священного союза. Потому что у Америки нет не только Наполеона, способного добиться победы на поле боя, но и Талейрана, способного выторговать ее за столом переговоров.
Юрий Юдин 
