Александр Умнов Роль созываемой по вопросам чрезвычайной важности Лойя джирги в истории Афганистана неоднозначна. Два с половиной века назад именно на таком форуме правителем страны избрали представителя союза пуштунских племен, к которому принадлежали все последующие афганские монархи.
После утверждения государственности функции Лойя джирги свелись к поддержке (причем не всегда добровольной) уже принятых решений. Именно так провозгласивший в 1919 году независимость от Великобритании эмир Аманулла получил одобрение Конституции (первой в истории страны), а спустя много лет Захир Шах - другого Основного закона. Но когда Аманулла, столкнувшись с массовым неприятием своих слишком радикальных реформ, снова созвал Лойя джиргу, она, формально поддержав преобразования, отнюдь не предотвратила его свержения.
Значение Лойя джирги, утвердившей недавно полномочия Хамида Карзая, также не следует преувеличивать. Ведь удар по связанному с талибами международному терроризму, благодаря которому этот близкий к Захир Шаху человек вознесен на политический Олимп, одновременно подорвал санкционированный традиционным исламом механизм внутренней интеграции страны. Как известно, основная ячейка местного общества - клан (прочное объединение многочисленных родственников). На локальном уровне межклановые отношения, как правило, превалируют над межэтническими. Это, однако, не отменяет разную роль этнических групп на уровне общенациональном. Пуштуны, самая крупная из них, проживая почти на всей территории страны, создавали общеафганское политическое пространство. Что же касается непуштунов (прежде всего вторых по численности таджиков), то они, в лучшем случае регионально ориентированные, явно не могли играть эту роль.
Вот почему опиравшемуся на пуштунов исламскому движению "Талибан" удалось объединить почти всю страну, а не менее преданному исламу, но в основе таджикскому Северному альянсу - нет. Усиление традиционного ислама, на волне которого утвердились талибы, - естественная реакция на угрозу распада Афганистана, ставшего объектом глобальной конфронтации. Откат низовой, идущей из деревни, исламизации в местных условиях объективно означает резкое ослабление интеграционных тенденций. И все попытки решить проблему усилением "пуштунской прослойки" в сформированном сверху правительстве, щедрой экономической помощью или военной силой вряд ли принесут желаемые результаты.
Как известно, в прошлом все опиравшиеся на иностранцев претенденты на ведущую роль в Афганистане кончали плохо. Единственная внушающая оптимизм историческая аналогия - опыт эмира Абдуррахман-хана (1880-1901). Долго прожив в соперничавшей тогда с Великобританией Российской империи, этот, как казалось, безусловно, пророссийский претендент на престол, возвратившись на родину, немедля вступил в переговоры с англичанами. В ответ на признание его правителем Кабула (а впоследствии и всей страны), а также военную и финансовую поддержку он согласился на британский контроль над своей внешней политикой. От вмешательства же во внутренние дела Афганистана англичанам пришлось отказаться: подобные поползновения, как не раз давал понять эмир, могли вынудить его перейти на сторону России.
Умело вписав централизацию "сверху" в контекст англо-русских противоречий конца XIX века, Абдуррахман-хан и противостоял традиционному исламу, который ставил под вопрос законность главы государства, и опирался на него. И это неудивительно - фактическая внутренняя самостоятельность в тех условиях создавала оптимальные условия для самозащиты традиционного общества от разрушающего влияния извне. Но Абдуррахман-хан вовсе не был врагом европейской цивилизации. И прежде афганские правители заимствовали европейские достижения. Но только при нем, когда страна обрела нынешние границы, этот процесс принял целенаправленный и последовательный характер.
Восстановление современного Афганистана, отцом которого может по праву считаться Абдуррахман-хан, стоит сегодня перед Карзаем. Нынешняя обстановка в стране и вокруг нее радикально отличается от тогдашней, но Афганистан, видимо, на многие годы попал под прямую американскую опеку. И опыт успешной централизации в условиях внешнеполитического протектората в прошлом весьма актуален.
Дарья Гармоненко