Георгий Энгельгардт СЕЙЧАС мы, вполне возможно, являемся свидетелями исторического события - в Югославии происходит смена исторических эпох. В прошлое уходит 13-летнее правление в Белграде Слободана Милошевича, нанесшего своему народу зло, сравнимое только с действиями Запада на Балканах.
Новому правительству достанется страна, разоренная многолетней блокадой и натовскими бомбами, разграбленная деятелями прежнего режима, страна, часть территории которой оккупирована, страна, покинутая сотнями тысяч лучших своих умов и рук.
Новоизбранный президент Югославии профессор Воислав Коштуница в России практически неизвестен. Когда в конце мая 2000 г. лидеры сербской оппозиции побывали в Москве, СМИ интересовались лишь уже раскрученными персонажами - Вуком Драшковичем и Зораном Джинджичем. Только вот на последних выборах кандидат Драшкович получил меньше 3% голосов, а Джинджич и вовсе отказался от самостоятельного выдвижения.
Разгадка этой метаморфозы довольно проста - еще десять лет назад Коштуница стоял у истоков антикоммунистической оппозиции вместе со своими тогдашними друзьями Драшковичем, Джинджичем и Шешелем. Но в отличие от них он ни разу не пошел на сделку ни с режимом Милошевича, ни с натовскими друзьями сербов. Это обходилось ему дорого - Демократическая партия Сербии не имела ни жирных крошек со стола власти, ни доступа к государственным СМИ, ни щедрых вливаний извне. Тем не менее "партия профессоров" на всех выборах получала места в парламенте и создала эффективную партийную инфраструктуру, особенно в самых горячих регионах страны.
На протяжении последних лет Коштунице и ДПС в сербской политике была отведена роль Кассандры - указывать на угрозы и проблемы, стоявшие перед страной, при этом постоянно предлагая продуманные механизмы их решения. Но и режим, и лидеры оппозиции, увлеченные борьбой за власть и ее переделом, отмахивались от настырного профессора, надоедавшего "большим людям". Только вот после косовского кризиса, вскрывшего фальшь как официальных ура-патриотов, бросивших косовских сербов на милость албанским сепаратистам, так и американофилов, честное имя оказалось дороже всего.
Отношения с Западом у Коштуницы также сложились вполне определенные - борьба за интересы своего народа никак не вписывается в стандарты Белого дома и Брюсселя. Коштунице не могут простить его близких отношений с Радованом Караджичем (ДПС была и остается главным союзником боснийских сербов в Белграде), жесткой позиции как по косовской агрессии НАТО, так и по общей политике Запада на Балканах. К тому же главный очаг сопротивления косовских сербов (Косовска Митровица), доставивший натовским оккупантам столько хлопот, контролируется сторонниками ДПС. Недовольство евроатлантического истеблишмента проявилось уже в ходе избирательной кампании - поддержку Коштунице выражали сквозь зубы, постоянно сопровождая ее требованиями к лидеру ДОС пересмотреть свои "националистические" взгляды и осознать благотворность действий Запада на Балканах.
Пойдет ли Милошевич на удержание власти любой ценой (а у него еще есть какой-то шанс) или признает неизбежное - судьба Сербии сейчас решается на улицах Белграда и в кабинетах МВД и госбезопасности. И здесь слово Москвы может сыграть ключевую роль. В любом случае переход власти займет какое-то время.
Конечно, ДОС - демократическая оппозиция Сербии - коалиция весьма разнородная, объединенная лишь общим врагом - режимом Милошевича. В Вашингтоне практически не скрывают надежду, что Коштуница станет лишь переходным лидером, расчищающим дорогу более управляемой команде. И тут очень многое зависит от Москвы: если Коштуница сможет предъявить своей стране и своим оппонентам четкую поддержку России, то его позиции будут резко упрочены. Если нет - Россия своими руками избавится от последнего шанса закрепить свое присутствие на Балканах, получить верного союзника в одном из ключевых регионов Европы.
Приход новой команды в Кремле вызвал большие надежды в Сербии. Надежды на изменение ельцинско-козыревского курса на обслуживание западных интересов, надежды на отказ от поддержки некоммунистического режима Милошевича. Принцип невмешательства во внутренние дела тут не надо воспринимать слишком буквально. Ведь Москва весьма активно вмешивалась во внутрисербскую политику, когда это требовалось в интересах Милошевича.
В чем причина нашей былой заинтересованности в Милошевиче? В политике, уверенно ведшем свой народ от катастрофы к катастрофе и нимало не собиравшемся менять свой курс? Понятна зачарованность российских коммунистов, понятны симпатии прикормленной "патриотической" оппозиции. "Номенклатурность" Милошевича не может не импонировать и многим деятелям ельцинской поры. Но непонятно, как это соотносится с государственными интересами страны. За последние десять лет Москва делала все, чтобы отправить исторические связи с сербами на свалку истории. Связи эти возникли не на пустом месте, они - плод совместного напряженного труда русских учителей и черногорских владык, сербских повстанцев и русских добровольцев, дипломатов и ученых, монархов и премьеров, сотен тысяч воинов, павших в борьбе против общих врагов. Как же распорядились власти РФ свалившимся на них наследством? Они не нашли ничего лучше, как использовать традиционные связи во вред сербам, выбивая из них уступки "мировому сообществу", меняя остатки доверия и престижа "Майки Русие" на скупые похвалы западных коллег по "контактным группам" в середине 1990-х годов.
Стоит вспомнить, что сто лет назад Россия вела себя в отношении Сербии совершенно иначе. Не переходя грань вмешательства во внутренние дела балканской страны, правительство Александра III пошло на установление доверительных отношений с Николой Пашичем, лидером тогдашней сербской оппозиции. Сотрудничество строилось на осознании обеими сторонами объективного совпадения своих стратегических интересов, несмотря на различие политических взглядов российских самодержцев и сербских радикалов. И время доказало верность этой линии - придя к власти, радикалы оставались верным союзником России, а после 1917 года сделали все, что было в силах Сербии для помощи сотням тысяч русских изгнанников.
