ГДР умерла 10 лет назад

В БЕРЛИНЕ - политические будни. Возобновил после каникул работу бундестаг. Основное внимание правительством, партиями и обществом уделяется планам пенсионной реформы и борьбе с правым радикализмом. Придавленная скандалами христианско-демократическая оппозиция бранится между собой по поводу того, как ей приватизировать приближающееся десятилетие объединения Германии для восстановления утраченного влияния и авторитета. Но не она заказывает музыку для предстоящего 3 октября юбилея. Вообще, здесь ныне бросается в глаза эмоциональная "сухость", заземленный прагматизм политики.

Тем не менее десятилетие договора здесь отмечается, но как-то "сбоку". Сегодня в берлинском Шиллер-театре состоится собрание, посвященное этой дате. Его устраивает Свободная демократическая партия (СвДП). Доклады об историческом значении договора "2+4" сделают два именитых политика. Это бывшие президент СССР Михаил Горбачев, прибывший по такому случаю в Берлин, и министр иностранных дел ФРГ того времени Ганс-Дитрих Геншер. Главная интрига этого мероприятия, однако, в другом. На нем обещал выступить экс-канцлер Гельмут Коль, приглашенный либералами как бы "по секрету". Вчера депутат Коль впервые за последние десять месяцев принял участие в заседании своей бундестаговской фракции ХДС-ХСС. Судя по всему, "канцлер единства" намерен выйти из тени и вернуться к активному политическому присутствию накануне десятилетия объединения Германии.

Одной из решающих вех в процессе немецкого объединения явилось, несомненно, подписание "Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии". Это произошло в Москве 12 сентября 1990 года. Тем самым был завершен переговорный процесс о внешних аспектах объединения двух германских государств по формуле "2+4", то есть два германских государства - ФРГ и ГДР - и четыре державы-победительницы: СССР, США, Франция и Англия. Канцлер Гельмут Коль назвал это событие "ключевой датой на пути к немецкому единству". А его министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер разливался при подписании документа соловьем: "Это - исторический час для всей Европы и момент счастья для нас, немцев... С 3 октября мы, немцы, снова будем жить в одном демократическом государстве".

В преддверии объединения ФРГ и ГДР брали на себя по этому договору обязательство в том, что с немецкой земли будет исходить только мир и Германия никогда не применит оружия иначе как в соответствии с ее Конституцией и Уставом ООН. Объединенная Германия торжественно отказывалась от производства и обладания ядерным и другим оружием массового уничтожения, признавала нерушимость границ, обязывалась сократить свои вооруженные силы до 370 тысяч человек. Под это она получала вывод советских войск, согласие на участие объединенного государства в НАТО, прекращение прав и ответственности четырех держав-победительниц в отношении Берлина и Германии в целом и полное восстановление своего суверенитета над своими внутренними и внешними делами. Все эти кардинальные договоренности действительно исторического масштаба были достигнуты в удивительно короткий срок - всего за семь месяцев с момента создания механизма "2+4" и за четыре заседания этой группы на уровне министров иностранных дел.

Бывший тогда министром иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе, чья подпись в числе других значится под договором "2+4", назвал это в своих мемуарах "скоростной дипломатией". Однако на отдалении времени еще отчетливее видно, что ее темпы меньше всего определялись Москвой, а дипломатия во главе с этим бывшим членом политбюро выглядела на крутом этапе решения германских судеб во многом не столько скоростной, сколько скоропалительной. Воссоединению Германии действительно никто и ничто не могло уже помешать. Но у политики Москвы с самого начала переговоров "2+4" не было своего лица и собственной программы. Она явно упустила ряд перспективных возможностей, а в тактическом плане долго топталась вокруг заведомо недостижимых требований (например, нейтрализации Германии), попав наконец в цейтнот необходимости принятия решений.

Как известно, одной из острейших, если не главных проблем германского урегулирования была проблема участия объединенной Германии в НАТО. Вернувшись в феврале из Оттавы, где "на краю" конференции по открытому небу была достигнута договоренность о формуле "2+4", глава советского МИДа заявил, что, хотя западные коллеги исходят из непременной принадлежности Германии к этому союзу, у СССР есть и другие решения, и вообще урегулирование этого вопроса займет еще "несколько лет". Все последующее время до решающей июльской встречи Горбачев-Коль в Москве и кавказском Архызе советская сторона на всех уровнях категорически отвергала включение всей Германии в НАТО, не зная, что предпринять. То советской стороной преподносилась совершенно вздорная идея ее участия в обоих союзах - и НАТО, и Варшавского договора. То, уже уступая, давала понять, что могла бы согласиться на НАТО, но если немцы будут не полными, а "ассоциированными участниками" этого союза.

Бонн не мог пойти на подобные варианты уже потому, что принадлежность объединенной Германии к НАТО была категорическим условием, которое поставили перед ним США, всемерно, кстати, помогая реализовать его в собственных контактах с Москвой. Однако сами немцы размышляли о некоторых "амортизаторах", которые, будь они замечены дипломатией Шеварднадзе, едва ли допустили расширение этого блока на восток. Так, еще в середине февраля 1990 года Геншер, приняв формулу госсекретаря Бейкера, громогласно отклонил "распространение юрисдикции НАТО за пределы нынешних территорий", ибо "это было бы мышлением в старых категориях". Через несколько дней он снова отклонил продвижение НАТО через Эльбу и пошел на шаг дальше, высказавшись и против размещения на территории ГДР германских войск, даже если они не будут подчинены НАТО. В свою очередь, тогдашний генсек НАТО и бывший министр обороны ФРГ Манфред Вернер поддержал Геншера, назвав нерасширение союза за Эльбу "возможной моделью". Все это, однако, не было использовано советской стороной.

Любопытна теневая финансовая эпопея, развивавшаяся параллельно с переговорами "2+4". Находясь в начале мая 1990 года в Бонне по случаю первого заседания этой группы на уровне министров, Шеварднадзе передал в беседе с канцлером пожелание Москвы получить срочный кредит. Коль немедленно обещал посодействовать. Через несколько дней Бонну была сообщена желаемая сумма - 20 миллиардов марок. Немцы смекнули, что вопрос о кредите может быть увязан "в пакет" с немецкими политическими пожеланиями по части "2+4". В Москву была срочно направлена секретная миссия в составе помощника канцлера и его правой руки в вопросах внешней политики Хорста Тельчика и руководителей двух крупнейших банков - Немецкого и Дрезденского. Они были приняты на высшем уровне. Как писал затем один из участников этой миссии в своих мемуарах, советскому руководству прозрачно давали понять, что "федеральное правительство окажет помощь, если предварительно будет достигнута ясность в отношении переговоров "2+4", т.е. пожеланий Бонна. По мере обсуждения финансовой темы тот же Шеварднадзе все чаще стал намекать на возможность компромисса в вопросе о НАТО. Дело завершилось выделением германского пятимиллиардного кредита в свободное распоряжение советской стороны, причем как раз к июльским переговорам в Архызе. Это по-своему сопутствовало благоприятной атмосфере переговоров, хотя, конечно, и не имело определяющего значения для принятия там политических решений. Куда более серьезно влияла вся критическая обстановка в СССР и разваливающемся соцлагере.

Наши военные предупреждали, что по всем нормальным техническим нормам выводить войска меньше чем за пять лет нельзя. Поэтому всех неугодных от этих переговоров отстранили. В Архызе было дано согласие на вывод войск из Германии за 4 года. Президент, министр иностранных дел, по сути дела уже ни за что не боролись. От немецкой же делегации исходило ощущение целеустремленности, уверенности, хорошей подготовки, разработанности аргументов. Получилось так, что нам пришлось играть по ее тактическому плану".

Как бы там ни было, немцы были просто ошарашены согласием советской стороны на все их пожелания. Еще в московской части этих переговоров Горбачев, как пишет в свих мемуарах Хорст Тельчик, "неожиданно" дает согласие на членство объединенной Германии в НАТО. "За этой следует вторая неожиданность": согласие зафиксировать в заключительном документе "2+4" отмену ответственности и прав четырех держав без всякого переходного периода. "Какая сенсация! - восклицает Тельчик. - Таких ясных согласий мы от Горбачева не ожидали. Хотя все признаки были позитивными, но кто мог предсказать такой результат?" Наконец в Архызе "после четырех часов переговоров их сенсационный результат гласит: Горбачев неожиданным образом согласился с тем, что после объединения Германии на бывшей территории ГДР и в Берлине могут быть немедленно размещены соединения бундесвера, которые после вывода советских войск могут быть интегрированы в НАТО. Кроме того, со дня объединения союзнические обязательства НАТО относятся ко всей Германии. Это возвращает нам позиции, которые давно были сданы, например, в февральском заявлении Геншера/Штольтенберга (тогдашнего министра обороны. - "НГ") и во многих заявлениях других немецких политиков. Великая цель достигнута!" Оставалось только вписать все это в Договор об окончательном урегулировании в отношении с Германией и подписать его 12 сентября 1990 года.

Соответствующие договоренности были выполнены для объединенной Германии в полном объеме. Она обрела желанный суверенитет, играет активную роль в мировом сообществе, хотя некоторые ее дела - вроде участия в бомбежках Югославии - явно не укладываются в положения договора "2+4". В эйфории того времени этот договор рассматривался как гарантия полнейшего всеобщего межгосударственного доверия, как важнейший шаг к созданию всеобъемлющих структур безопасности и сотрудничества во всей Европе. Дальнейшее развитие в лучшем случае лишь отчасти оправдало подобные надежды и не предотвратило возникновения на континенте новых трудных проблем, да и линий размежевания. Может быть, поэтому "юбилей" такого важнейшего для воссоединения Германии документа, как договор "2+4" сегодня воспринимается немцами довольно индифферентно, как "сослуживший свою службу".