Сергей Макин
Спору нет, Рихард Вагнер – великий симфонист. Музыка знаменитого «Полета валькирий» из оперы «Валькирия» производит сильное впечатление. Фото с сайта www.bolshoi.ru
Было время, когда иностранные оперы исполнялись у нас на русском языке. В фильме «Летят журавли» Володька наигрывал на губной гармошке песенку герцога из «Риголетто» Верди, и кинозрители сразу понимали, что звучит насмешка над любовью Бориса. Потому что знали текст: «Сердце красавиц склонно к измене и к перемене, как ветер мая». Из отечественных опер предпочитали шедевры Петра Ильича Чайковского. В фильме «Изгой» с Томом Хэнксом русский курьер, доставляя посылку, напевает арию Гремина: «Онегин, я скрывать не стану: безумно я люблю Татьяну».
Но никто в России не напевал вокальные хиты из опер Вагнера. А есть ли они?
В 1876 году 36-летний Петр Чайковский поехал в баварский город Байройт (Байрёйт) на премьеру тетралогии «Кольцо нибелунга» в качестве корреспондента газеты «Русские ведомости». Композитор написал и отправил в редакцию статьи, составившие цикл «Байрёйтское музыкальное торжество». Петр Ильич подробно изложил историю создания тетралогии, содержание составляющих ее опер.
«Каждое действующее лицо снабжено особым, ему одному принадлежащим коротеньким мотивом, который появляется каждый раз, как оно показывается на сцене или когда говорят о нем, – отмечал Чайковский. – Беспрестанное возвращение этих мотивов заставляет Вагнера, во избежание монотонности, каждый раз представлять его в новом виде, причем он обнаруживает поразительное богатство гармонической и полифонной техники. Богатство это слишком обильно; беспрестанно напрягая ваше внимание, оно, наконец, утомляет его, и в конце оперы, особенно в «Гибели богов», усталость эта доходит до того, что музыка перестает быть для вас гармоническим сочетанием звуков – она делается каким-то утомляющим гулом. Того ли должно добиваться искусство? Если я, по профессии музыкант, чувствовал близкое к совершенному изнеможению ощущение духовной и физической усталости, то каково должно быть утомление слушателя-дилетанта?»
Но главное, Чайковский охарактеризовал музыкальный метод создателя «Кольца нибелунга»: «Так как опера (по Вагнеру. – С.М.) есть не что иное, как драма, сопровождаемая музыкой, так как действующие в драме должны говорить, а не петь, то Вагнер безвозвратно изгоняет из оперы всякие округленные музыкальные формы, то есть изгоняет арию, ансамбли и даже хоры, которые у него эпизодически и очень умеренно употреблены только в последней части тетралогии… Так как в общежитии люди, в минуты нравственных аффектов, не распевают песенки, то не может быть арии; так как два человека не говорят друг с другом разом, а выслушивают один другого, то не может быть дуэта; так как толпа также не выговаривает одних и тех же слов разом, то не может быть хора, и т.д. Вагнер, быть может, слишком забывая, что правда жизненная и правда художественная суть две правды совершенно различные, гонится, одним словом, за рациональностью. Чтобы примирить эти требования правды с требованиями музыкальными, Вагнер принял исключительно форму речитатива. Вся его музыка, и музыка глубоко задуманная, всегда интересная, подчас превосходная и увлекательная, подчас суховатая и неудобопонимаемая, с технической стороны изумительно богатая и снабженная небывало красивой инструментовкой, – поручена оркестру».
Чайковский и Мусоргского осуждал за «претензию на реализм», за то, что тот стремился передавать в своих произведениях ту самую «жизненную правду». И это стремление привело в операх XX века к тому, что оттуда была изгнана красота. Крики и скрежет подавили бельканто.
Шедевры Вагнера – прежде всего увертюры к операм: «Запрет любви», «Летучий голландец», «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Нюрнбергские мейстерзингеры». Однако вокальных шедевров у Вагнера практически нет. Исключение – свадебный хор из «Лоэнгрина». В романсе Вольфрама из «Тангейзера» прекрасна только заключительная оркестровая часть, но не основная певческая. Аналогично в «Смерти Изольды» из оперы «Тристан и Изольда»: изумительный оркестр и невыразительный вокал.
В чем дело? Ответ дает сам Петр Ильич в письме к Надежде Филаретовне фон Мекк от 8 сентября 1884 года, оценивая оперу Вагнера «Парсифаль»: «Мне всегда казалось, что вагнеристы из неспециалистов напускают на себя восторг, которого в глубине души не ощущают. Вагнер, по моему мнению, убил в себе огромную творческую силу теорией. Всякая предвзятая теория охлаждает непосредственное творческое чувство. Если в опере певцы не поют, а говорят под оглушительный гром оркестра кое-как прилаженные, бесцветные последования нот на фоне великолепной, но бессвязной и бесформенной симфонии, то какая же это опера?»
Спору нет, Рихард Вагнер – великий симфонист. Музыка знаменитого «Полета валькирий», едва ли не единственного шедевра на всю 15-часовую тетралогию, производит сильное впечатление. Однако «Франческа да Римини» Чайковского не хуже. Эту симфоническую фантазию Петр Ильич начал сочинять в 1876 году, будучи в Байрёйте и находясь под впечатлением от премьеры оперы Вагнера «Валькирия», входящей в тетралогию. Сюжетом музыкальной фантазии Чайковского послужила 5-я песня из «Ада» в «Божественной комедии» Данте. Франческа и ее возлюбленный Паоло обречены после своей трагической гибели вечно кружиться в адском вихре за то, что их любовь не была супружеской.
Конечно, нам внятно все, в том числе и сумрачный германский гений. Только уж больно настойчиво внедряют сегодня Вагнера в отечественное сознание. Вот и Мариинский театр не только представил обновленную версию «Кольца нибелунга» в Санкт-Петербурге, но и привез ее в Москву. Почтеннейшая публика, героически выдержавшая представление, в неописуемом восторге. Хотя мало кто из присутствовавших на тетралогии сможет напеть какой-либо ее вокальный фрагмент, тем более на немецком языке.
В «Кольце нибелунга» Вагнер воспел германский дух, он сотворил немецкую музыкальную «Илиаду». И все же российским меломанам более к лицу ценить произведения Чайковского, чем Вагнера. Об этом прекрасно сказала Надежда фон Мекк, урожденная Фраловская, в письме Петру Ильичу из Москвы от 18 марта 1877 года: «Господи! как велик тот человек, который доставляет другому такие минуты, и как бы я хотела забраться к Вам в душу в то время, когда Вы сами слушаете, например, Вашу «Франческу» или другое что. А что за восторг эта «Франческа»! Может ли кто-нибудь лучше изображать и ужас ада, и прелесть любви, и все, что выше обыкновенного уровня чувств! Куда же Вагнеру с своим реализмом равняться с Вами: он профанатор искусства, к несчастью талантливый; да бог с ним... Хорошо, что мы не немцы, а то бы обязательно было восхищаться; теперь же можно сказать смело: слава богу, что у нас нет Вагнера, а есть Петр Ильич».
