Андрей Быстрицкий
Иллюстрация Pixabay.com
Практически нет сомнения, что проблемы уходящего 2024 года вместе с ним вовсе не уйдут, а в полном составе и даже с пополнением объявятся в следующем, 2025 году. И одна из причин затяжного мирового политического кризиса, в котором мы сейчас существуем, в том, что креативной способности современной политической мысли явно недостаточно для того, чтобы предложить более или менее реалистичную и удобоваримую модель будущего
Планирование, причем довольно продуманное, является характерной чертой человека. Конечно, и волки как-то планируют свою погоню за безобидными травоядными, но все же дальше ближайшего обеда, они, как правило, не загадывают. Человек, как куда более опасный и изощренный хищник, намного предусмотрительнее.
И со времен глубокой древности люди и их сообщества планировали способы и результаты своего взаимодействия. В их планирование, естественно, включались не все действия, но основные безусловно попадали: такие как война и торговля, приток рабов и строительство городов ну и многое другое, конечно, входило. Но всего важнее то, что целью их планов был некий, с их точки зрения, справедливый и сравнительно устойчивый мир вокруг них.
И когда, к примеру, фараон Рамзес 2-й отправлялся на войну с хеттами, то целью кампании, безусловно, было создание условий для безопасной торговли и в Средиземном море, и в прилегающих районах Ближнего Востока. И, как ни странно, несмотря на то, что, в общем, неизвестно, кто кого одолел: египтяне хеттов, или хетты египтян, история продолжилась, торговля сохранилась. Так что планы, в целом, оказались исполнены, хотя и не без потерь: многие царства-государства со своими вождями и жрецами сгинули практически без следа.
Но все же на протяжении веков люди строили достаточно простые планы, которые довольно часто исполнялись. Особенность этих планов была в том, что их все понимали. Идейная конструкция, в которой помещались эти планы была доступна и простым людям, и аристократам, и прочим всякого рода руководителям. В общем и целом, планы опирались на внятные представления о конкуренции, о господстве и иерархии, как внутри обществ, так и снаружи, на понимании роли силы, сплоченности, верности и исполнительности. А самое главное, что такое добро и зло понимал каждый. Если что, об этом убедительно рассказано в Ветхом Завете. На свой лад все это, кстати, выглядело весьма гармонично, хотя на современный взгляд, назвать такой мир прекрасным и справедливым, гуманистичным и комфортным крайне затруднительно. Но вот строить планы в нем было можно. Причем весьма технологичные, с понятными, говоря современным языком, KPI. Вроде подсчета убиенных врагов и пленённых рабов в тысячах.
Понятно, что время шло, развивались удивительные теории, возникали мировые религии, человеческая личность все больше проявлялась, высвобождалась из неразделимой и безликой массы людей. И уже во времена Древнего Рима создавать реалистичные планы стало гораздо трудней. Стало как-то сложнее с пониманием справедливости, блага, ответственности, иерархии, роли личности. Тем не менее, люди как-то справлялись. Цезаря, правда, зарезали: не сошлись с ним некоторые граждане в понимании того, какой план на предлагать Риму и вообще, что какой Рим был римлянам нужен.
Но, что важно, в целом, римляне и, к примеру, их противники парфяне видели мир довольно схоже. Это позволяло и постоянно воевать, и постоянно планировать взаимное уничтожение и поглощение, и, вместе с тем, сравнительно успешно сосуществовать.
Так что, принятие Константином Великим христианства оказалось очень мудрым шагом, что позволил придать планам еще одно, можно сказать духовное измерение и сделать эти планы всеобщими. Помогли и широко распространенные тогда языки – греческий и арамейский. Их более или менее понимали во многих местах.
Появление ислама предало остроты в составление планов, поскольку появилась конкуренция. Но даже тут ислам и христианство вполне уживались, позволяли, кстати, проявлять фантастическую гибкость в составлении планов по освоению, захвату и разделу мира.
Политическая теория все же несколько усложнилась, но планы в целом оставались понятными практически всем, кто умел читать.
Рывок произошел позже, в общем, примерно в эпоху Возрождения и сразу после нее. Манифестом нового политического планирования можно считать Вестфальский мир, который в своей основе содержал целую политическую теорию. И эта теория, и основанная на ней система конструирования желаемых и реалистичных результатов тех или иных политических действий вполне успешно работала, наверное, до Первой мировой войны. Но затем, конечно, все стало гораздо сложнее.
Тут необходимо маленькое отступление. Процессы, что я описываю на примере ближневосточной и европейской истории шли, конечно же, повсюду. И в Китае, и в Индии, и в Азии в целом, и в Америке, задолго до прибытия туда Колумба, происходило тоже самое усложнение мира, росло количество его измерений и субьектов в этой системе координат действующих.
Так что, повторю, главные причины резкого роста трудности политического планирования в стремительном усложнении мира. Матрица мира, - то есть некое множество действующих в современном мире разнообразных субъектов, объединённых практически бесчисленными связами, - стала крайне малодоступна для понимания. Только вообразим, что в мире перенасыщенным связями и информацией действуют государства в лице своих более или менее многочисленных лидеров, бесконечные корпорации, в том числе и медиа, различного рода объединения, включая гражданские и политические, тайные и явные союзы, религиозные группы различного масштаба и идеологии, наконец, просто восемь миллиардов людей, соединенных уже непостижимыми обычным разумом коммуникационными сетями.
Но само по себе усложнение мировой матрицы еще полбеды. Если, например, знать каковы правила взаимодействия между элементами теоретически можно рассчитать систему любого уровня сложности. Проблема усугубляется размыванием, а то и исчезновением критериев эффективности. Ради чего действует вся эта мировая машинерия? Как должен выглядеть успех и отдельного человека, и общества или страны, и, наконец, мира в целом? А то, что в условиях современной связанности, мир можно и нужно рассматривать как целое на известном уровне, у меня нет сомнений. Грубо говоря, что такое добро и зло сегодня? Крестоносцам в 11 веке было понятно, что отвоевание Гроба господня вселенское благо. Сомнений не было. Но мы, увы, в 21 веке, и нам приходится пересматривать всю стратегию развития человечества. Грубо говоря, нам надо построить план, но вот как к нему подступиться, чтобы многочисленные противоречия и конфликты нашей эпохи позволили построить хотя бы частично гармоничную модель?
В общем мы переживаем не просто мировой политический кризис, а еще и кризис мировой политической мысли.
Трудно сказать, почему так вышло. Ведь даже в эпоху противостоянии СССР и США, казалось бы, непримиримыми врагами, во многих аспектах советское и американское общество были близки. Обе страны жили будущими идеями, прежде всего, покорения космоса, великого будущего. Предполагался расцвет личности и овладение ей всеми формами творчества. И конечно же, на заднем дворе у будущего и советского, и американского гражданина обязательно будет стоять небольшой (или большой!) космолет. Различие было в подходе к собственности и в доле скепсиса относительно природы человека.
Однако позже и даже не после и не вследствие распада СССР произошло нечто, что Зигмунд Бауман назвал ретротопией, то есть подменой желаемого будущего воспоминаемым прошлым. Причин тому Бауман приводит много, и дело тут не только в обычном мечтании о прошедшем Золотом веке. С моей точки зрения, вот этот поворот взгляда назад есть следствие когнитивного диссонанса, неспособности построить план достижения приемлемого будущего, слабости аналитического аппарата и страха прийти к неожиданным выводам.
Например, если обратить внимание на риторику руководства ЕС, то можно увидеть, что они апеллируют исключительно к моделям прошлого, прежде всего времен нацистской Германии. Да и в целом западная политическая мысль, доступная мне, как мне кажется в значительной степени ретроградна. Более того, в отдельных случаях близкая к тому, что можно назвать злокачественным упрощением: будучи не в состоянии придумать решение, основанное на верном понимании сегодняшней реальности, ситуацию упрощают до степени применимости прежних рецептов. Помимо всего прочего это свидетельство большой интеллектуальной проблемы, поскольку ни в каком прошлом нельзя найти решения задач нашего времени. Все эти решения не могут не быть новыми, иначе они не будут решениями.
Впрочем, надо признать, что задача, которая стоит перед современной политической мыслью крайне непроста. Надо как-то сложить пазл из блага индивида и блага общества, надо разобраться в том, а какова должна быть социальная организация современного общества, чтобы и индивидуальное, и общественное благо находились в гармонии. Заклинания о противостоянии демократии и автократии, в общем, не работают. И не только потому, что не вполне ясно, что же такое современные демократия и автократия, но и потому, что возникает противоречие между растущей эмансипацией личности и предзаданными системами ценностей. Грубо говоря, если люди хотят кому-то доверять, то вправе ли другие люди осуждать их за это? Возможно, тот, кому они доверяют, чудо как хорош? И вообще, подлинно эмансипированной личности нельзя ничего навязывать в принципе, гласит, кстати, либеральная теория. Но в этом скрыты и противоречия: без известной координации сообществ личностей никакая продуктивная деятельность в реальных земных условиях невозможна.
Я уж не говорю об естественных ограничениях, вроде неотвратимых болезнях, угасании и смерти. И хотя во все времена мечтали о преодолении этой неизбежности, пока до этого, мягко говоря, далеко. Между прочим физическая ограниченность человека слабо вписывается в соврменную неолиберальную модель, посколько подрывает ее сконцеентрированность на личности, делает неусточивой ценностную иерархию во главе с человеком. Это не значит, что гуманистические ценности не работают. Напротив того, без них никак нельзя. Осталось только придумать систему ценностей будущего мира, что является, очевидно, нетривиальной задачей.
Так что ограничения естественны сами по себе, но вот как их организовать так, чтобы они хотя бы не приводили к неразрешиммым противоречиям?
И из этой же серии не менее важный вопрос, на который толком нет ответа тоже: как регулировать растущую взаимозависимость между странами и, кстати, и иными субъектами? Ни проблема климата, ни проблема информационно-коммуникационного пространства без такого мирового уровня регулирования неразрешимы.
В общем, мировой кризис, который мы переживаем усугубляется серьезным кризисом интеллектуальным кризисом мировой политической мысли. Но люди изобретательны, да, глядишь, и ИИ подсобит.
В упомянутой уже книге Зигмунд Бауман пишет, что задача в том, чтобы спланировать интеграцию будущего мира без опоры на разделение, то есть такой мир, в котором мы все сможем разговаривать на равных. Конечно, это звучит по настоящему утопично. Но, с другой стороны, выхода нет. Или мы, то есть все то множество субьектов, что существует в современном мире, начнем диалог для построения плана будущего и придумаем способы счисления, что позволят нам вычислить путь, или же… Но об этом лучше не говорить.
