Алексей Фененко
Совет безопасности ООН по прежнему остается ключевым органом современного мироустройства. Фото Reuters
На президентских выборах в США Дональд Трамп победил под лозунгом «Сделаем Америку снова великой!». Его оппонент Камала Харрис шла под лозунгами «идейной внешней политики», то есть возвращения либерального интервенционизма.
Несмотря на все противоречия, оба лозунга имели под собой общую основу. Они постулировали, что в недавнем прошлом США обладали неким колоссальным могуществом, которое, однако, было потеряно из-за неправильных шагов то ли администрации Джорджа Буша-младшего, то ли Барака Обамы. Иначе говоря, надо вернуть «золотой век» американской политики 1990-х годов.
Американские политологи уже давно стали обозначать период 1990-х термином «момент однополярности». Он подразумевал, что США после распада СССР добились статуса мирового гегемона, который чуть ли не по своему усмотрению вершил мировые дела. Республиканцы и демократы спорят о том, что нужно сделать новой администрации для возвращения той «однополярности». В этих рассуждениях есть один маленький изъян: «момента однополярности» не существовало никогда.
Во-первых, США в период «однополярности» так и не смогли изменить Совет Безопасности ООН – формально ключевой орган современного мирового управления. В нем по-прежнему заседают пять постоянных членов (Великобритания, КНР, Россия, США, Франция) – державы-победительницы во Второй мировой войне и одновременно легальные ядерные державы, согласно Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Каждая из них имела право вето, объективно ограничивающее действия Вашингтона.
Во-вторых, Россия не демонтировала советский военно-промышленный комплекс по образцу Германии и Японии после Второй мировой войны. Еще в Стратегии национальной безопасности 1991 года сами американские эксперты признавали, что СССР и после окончания холодной войны остается единственной страной, способной уничтожить стратегический потенциал США и вести с ними войну на базе обычных вооружений. В «Обзоре ядерной политики» 1994 года признавалось, что российские стратегические ядерные силы продолжают оставаться главной угрозой для США. Гегемон едва ли может считаться гегемоном, если в мире есть некто, объективно ограничивающий его военную мощь.
В Москве, конечно, было вроде бы прозападное руководство Бориса Ельцина. Но даже оно не пошло на ратификацию Договора СНВ-2 (самостоятельно или под давлением – другой вопрос), протестовало против расширения НАТО на восток, оспаривало в Совбезе и контактной группе американскую позицию по бывшей Югославии и развивало не нравившиеся американцам отношения с КНР, Индией и Ираном. В апреле 1997 года (то есть еще при Ельцине) Россия подписала с КНР Декларацию о многополярном мире. Американцы в то время постоянно писали о том, что даже «самое прозападное» правительство России проводит отнюдь не проамериканский внешнеполитический курс.
В-третьих, карательная машина США не была абсолютной и в 1990-е годы. Соединенные Штаты в самом деле сменили режим на Гаити, провели назидательные бомбардировки Ирака, боснийских сербов и Югославии – субъектов, не способных защищаться по определению. Но в ходе «ядерной тревоги» 1994 года администрация Билла Клинтона так и не решилась бомбить КНДР, предпочитая пойти с Пхеньяном на соглашение. Не решились США и на войну с КНР в ходе Тайваньского кризиса весной 1996 года, как не решилась на него и администрация Буша-младшего во время похожего кризиса вокруг Тайваня в марте 2005-го. Не решились США и бомбить Иран в 1995 году, когда обещали любой ценой не допустить российско-иранского контракта на строительство Бушерской АЭС.
В-четвертых, сразу после окончания холодной войны американцы немало писали о «потере» Латинской Америки. Триумфальный для США распад социалистического содружества омрачился и одновременным распадом доктрины Монро. Впервые с конца XIX века Латинская Америка перестала быть «задним двором» США, а стала самостоятельно входить в мировую политику. К 1998 году стал понятен и провал американских интеграционных проектов в Западном полушарии: латиноамериканские страны предпочли свою интеграцию на основе МЕРКОСУР и Андского сообщества. Администрация Клинтона отменить такую реальность не смогла.
В-пятых, европейские союзники США фрондировали в 1990-х намного сильнее, чем в наше время. «Момент однополярности» – это заодно и реальные проекты европейской оборонной идентичности на базе Западноевропейского союза, и диалог Франции и Германии с Россией, и попытки кабинета Гельмута Коля вести самостоятельную политику на Балканах, и проекты европейского ядерного сообщества Франсуа Миттерана. Можно сказать, что американцы задушили все эти планы при Бараке Обаме. Но возможно, они просто отложили партию на будущее и идеи 1990-х вернутся на новом витке – например, через довооружение ФРГ.
Соединенные Штаты не смогли стать гегемоном даже в самый благоприятный для себя период после распада СССР. Зато американцы создали себе миф о собственном всесилии в 1990-е годы, хотя реальность того времени серьезно расходилась с ним. Этот миф становится опасным, поскольку побуждает Вашингтон идти на силовые действия ради его возвращения.
