Руслан Гринберг
Станислав Петров принял решение, касающееся жизни и смерти миллионов, даже миллиардов людей. Фото ЕРА/TACC
Русский офицер, который 26 сентября 1983 года практически предотвратил третью мировую войну, является воодушевляющей знаковой фигурой нашей эпохи. Обладая достаточным мужеством и воображением, он ясно предвидел последствия своих возможных действий.
Осознаем ли мы, что вовсе не само собой разумеется все то, что существует вокруг нас? Сидим ли мы сейчас перед компьютером или зависаем в смартфоне, всё, что мы видим и слышим, все люди, все животные, все растения, все предметы, буквально всё уже давно могло бы быть разрушено дотла. И это еще не всё. Будущего не было бы, да и прошлое бы исчезло. Ведь до сих пор оно существует только как воспоминание. Но где бы оно было, если бы не было людей, которые его помнили?
А жизнь человечества так или иначе продолжается вот уже 40 лет. И этому, судя по всему, мы обязаны несовершенному поступку офицера бывшей Советской армии Станиславу Петрову.
Во время самой холодной фазы холодной войны, в ночь с 25 на 26 сентября 1983 года в 00.15 по местному времени в советском Центре противоракетной обороны в Серпухове, под Москвой, резко завыли сирены. Компьютер управляемой спутником системы сообщил о взлете американской интерконтинентальной ракеты. Сначала один раз, потом два, три, четыре и пять раз подряд. Дежурный офицер Станислав Петров в ужасном цейтноте – время полета интерконтинентальных ракет составляло полчаса – должен был принять решение, прямо касающееся жизни и смерти миллионов, даже миллиардов людей: атака или ложная тревога? В первом случае Советский Союз по логике ядерного устрашения «кто стреляет первым, умирает вторым!» – нанес бы всё разрушающий контрудар. Петров же, несмотря на повторные аварийные сигналы, принял решение: «ложная тревога». И оказался прав!
Что случилось бы, если бы советский офицер тогда ночью, 40 лет назад, принял другое решение? Советский Союз начал бы де факто ядерную войну против США, которые всего лишь на 20 минут позже нанесли бы аналогичный ответный удар по советским позициям. А что пережила бы тогда Европа как потенциальное поле боя супердержав? Ведь только со стороны НАТО здесь тогда было размещено около 7 тыс. ядерных бомб со взрывной силой, в разы превосходящей бомбу Хиросимы. Численность атомных бомб в странах Варшавского договора нам неизвестна, но вряд ли там их было меньше. Поэтому легко себе представить, что как в Центральной Европе, так и в западных областях Советского Союза не осталось бы камня на камне.
Глубоко исследовав именно такой порядок вещей, полвека назад философ Гюнтер Андерс создал следующую классическую формулу: «Мы больше не можем себе представить, что мы можем произвести и натворить!» Мы можем оплакивать любимого умершего. Представить мы можем себе, возможно, десять умерших. И при этом можем убить современным оружием сотни тысяч одним махом. В конце концов, душа не приемлет мысли об апокалипсисе!
В этом смысле мы меньше, чем мы сами есть: наши представления страшно отстают от следствий, которые могут повлечь за собой наши действия. Но действуем ли мы еще как самостоятельные субъекты? Гюнтер Андерс оспаривает это абсолютно для всех сегодняшних видов деятельности. Ведь, во-первых, мы обычно действуем как шестеренки, встроенные в гигантский механизм, конечный результат которого мы не можем узреть. А часто и вовсе не стремимся к этому. Мы не действуем, мы просто бредем, в сущности, вслепую, не интересуясь целью! Добросовестность – то есть «правильное» решение задач, которые нам ставят как шестеренкам, – заменяет совесть, а именно размышление над вопросом, оправданна ли этически конечная цель машинерии, в которую мы встроены.
Во-вторых, предположим, что американский офицер в Монтане запускает по приказу сверху в ракетной пусковой шахте интерконтинентальную ракету в направлении России. Идет ли при этом речь действительно о действии? Или он фактически запускает заранее запрограммированную машинерию? А что конкретно он делает, когда что-то запускает? Собственно, почти ничего, хотя результатом его действия может стать уничтожение, то есть Ничего. Запускает ли он эспресс-машину или превращает сотни тысяч людей в трупы, относительно движения руки это не представляет никакого отличия. Дальше – хуже: в эпоху гиперреалистического компьютерного моделирования граница между кажущимся и реальностью становится все более размытой! Моделирование ракетного удара и его практическая реализация больше ничем не отличаются и как в одном, так и в другом случае могут быть выполнены нажатием кнопки или даже в один клик. И сo все возрастающим применением искусственного интеллекта это решится само собой скорее раньше, чем позже.
И так как место преступления и место страдания разделяют тысячи километров, наш офицер в Монтане вовсе не будет устраивать очную ставку с результатами своего действия. Да ему даже и не нужно ненавидеть хотя бы одного русского, для того чтобы убить сотни тысяч из них! И наоборот, то же самое касается, конечно, и его коллеги из Подмосковья.
Итак, дьявольское правило звучит: убить сотни тысяч людей при помощи запуска соответствующей машинерии – интерконтинентальной ракеты – гораздо легче, чем отправить на тот свет одного-единственного человека своими руками! То есть чем крупнее преступление, тем легче его совершить!
И еще одно обстоятельство способствует возможному апокалипсису: вещи больше не различают по их назначению. В то время как, рассматривая старинный нож, еще можно точно определить, на что он способен, «предметы», такие как атомная бомба – при условии, что с ними столкнулись бы лицом к лицу, – выглядят в тысячу раз безобиднее, чем они есть на самом деле. Эффект атомной бомбы по сравнению с ее внешним видом невообразимо велик! Гюнтер Андерс свел это к формуле: «Вещи лгут».
Какие последствия имеют эти взгляды для нас, живущих ныне? Если реальность стала такой фантастической, что ее больше нельзя познать всеми нашими чувствами, тогда у нас еще остается только одна возможность ее хоть немного постигнуть: фантазия! В соответствии с этим сегодняшний категорический императив, согласно Гюнтеру Андерсу, звучит так: «Представь себе! Конечным результатом твоего (со)участия может быть массовое убийство!»
В своих эссе Андерс интенсивно занимался двумя фигурами современной истории, которые он считал характерными для сегодняшней эпохи: убийцей за письменным столом и архитектором Холокоста Адольфом Эйхманом и пилотом над Хиросимой Клодом Эзерли. Эйхман был для него символичной фигурой морально деградировавшего соучастника, который отказывался признать любую личную вину в преступлениях против человечества отговоркой, что он ведь «только» участвовал, а именно – действовал по приказу. Эзерли сам не сбрасывал бомбу на Хиросиму, но подал необходимый знак бомбившему пилоту: «Go ahead!» («Давай!»), о чем он горько сожалел всю оставшуюся жизнь, осознав, что натворил. Летчик был для Андерса позитивным примером как человек, который по крайней мере впоследствии набрался смелости признать свою совиновность.
Если бы Гюнтер Андерс еще при жизни узнал о поступке Станислава Петрова, который спас миллионы людей, он с уверенностью посвятил бы ему собственное исследование и назвал бы его, в отличие от Эйхмана и Эзерли, примером позитивной символической фигуры нашей эпохи. Петров, несомненно, был бы для философа человеком, у которого хватило мужества при помощи мощной фантазии своевременно предугадать свою возможную вину и тем самым предотвратить смерть миллионов, даже миллиардов людей!
Сколько Петровых могло быть во время холодной войны? Вероятно, мы этого никогда не узнаем. В любом случае человечеству несказанно повезло. Если из всего можно вообще извлечь хоть какой-то урок, то такой: существуют риски, на которые никогда нельзя идти! Никогда не может и не должно быть такого, чтобы судьба всего мира в течение 20 минут находилась в руках одного-единственного человека. Тем более за гранью разумного случая, когда влиятельные советники по вопросам международной политики – как недавно некий господин К. – публично выступают за то, чтобы так называемым превентивным атомным ударом возмездия предотвратить термоядерную войну!
Единственно возможное спасение от этого заключается в том, чтобы как можно скорее вернуться к принципам горбачевского «нового мышления». Это отказ от насилия, переговоры на основе принципа общей безопасности и решимость снова, как и в 1986 году, превратить видение человечества в конкретную цель политических действий. «Единственно правильный путь, – заявил Михаил Сергеевич Горбачев за год до своей смерти, – это ликвидация ядерного оружия, сокращение и ограничение вооружений вообще!»
И кто же будет нас спасать в следующий раз, когда новая холодная война, в которой мы уже давно находимся, и дальше обострится? И будут ли еще вообще люди, которые в ужасном цейтноте примут решение о том, быть или не быть нашей планете?
Дарья Гармоненко 
