Сергей Стишов
Фото Романа Смирнова / НГ-Online
В апреле Михаил Котюков был назначен и.о. губернатора Красноярского края. Да, это тот самый Михаил Котюков, который в свое время руководил ФАНО (Федеральное агентство научных организаций), а после ликвидации ФАНО в 2018 году недолго возглавлял вновь созданное Министерство науки и высшего образования РФ. Деятельность Котюкова была знаковой и определила совершенно новые правила взаимодействия науки и государства.
В этой связи, по-моему, важно хотя бы кратко вспомнить эволюцию отношения к науке в СССР и России в поствоенный и постперестроечный периоды.
После испытания советской атомной бомбы в 1949 году Сталин понял, что от науки есть существенная польза для Советского государства в его, сталинском, понимании. Наступил золотой век советской науки. Были увеличены зарплаты ученых и преподавателей, которые впоследствии несколько подрезал Хрущев. Исследовательские институты росли как грибы вместе с числом научных сотрудников. Академия наук создавала региональные научные центры (Новосибирск, Красноярск, Иркутск и пр.). Развивалась и ведомственная наука. Молодежь шла в науку в надежде внести свой вклад в ядерную физику, технику и космические исследования. Запуск первого спутника Земли, а затем и полет первого космонавта резко подняли авторитет советской науки. Запад стал интересоваться нашей наукой. Зарубежные ученые учили русский язык.
Академия наук СССР заключила ряд соглашений с западными странами о научном обмене. Стали доступны краткосрочные поездки на научные конференции. Отсутствие современных приборов и компьютеров частично компенсировалось оригинальной исследовательской тактикой и стратегией. Однако в ряде случаев можно было купить вполне современные приборы, сделанные в Финляндии, или же добиться выделения валюты для приобретения оборудования в других странах дальнего зарубежья. Нужно отметить крупное вливание денежных средств, включая валюту, в науку, произошедшее в конце 1980-х в связи с проблемой высокотемпературной сверхпроводимости.
Однако все это быстро кончилось, экономика СССР оказалась подорванной, условно говоря, строительством российских shuttles. Наступила перестройка, конец СССР, приватизация и проч., и проч. На науку у правительства Гайдара денег не было. В одно мгновение тысячи ученых оказались нищими. Институтские мастерские и конструкторские бюро опустели, кстати, они остаются практически пустыми и сейчас. Нечем стало платить за воду, свет и тепло. Началась странная эпоха взаимозачетов.
Малая часть ученых смогла поехать работать в зарубежные университеты и лаборатории. Многие зарубежные организации озаботились спасением научного потенциала России. Особое внимание уделялось предотвращению утечек критически важных ядерных технологий в руки восточных деспотий.
Но постепенно ситуация стала улучшаться. Был организован Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ). (Сегодня РФФИ фактически уничтожен в результате поглощения его сильно бюрократизированным Российским научным фондом, РНФ). Ученые смогли покупать кое-какое оборудование, ездить на конференции и немного пополнять свой личный бюджет. Ситуация в Российской академии наук постепенно улучшалась, хотя ее и пытались реформировать: то заставляли вводить молодежные квоты на выборах новых членов, то укрупнять отделения, то предлагали некий новый модельный устав...
Все же необходимо подчеркнуть, что нормального финансирования институтов РАН так и не удалось обеспечить. Денег едва хватало на поддержание инфраструктуры и скромную зарплату, из которой фактически отдельно выделялись средства на вознаграждение успешно работающих исследователей, исходя из персонального показателя результативности научной деятельности (ПРНД). Методика расчета этого показателя формулировалась в каждом институте по-разному. Однако в любом случае публикационная активность играла если не определяющую, то весьма существенную роль при определении ПРНД. Средства на оборудование и расходные материалы нужно было добывать из внешних источников.
Гром грянул в июне 2013 года. Правительство приняло решение о реформировании РАН. Это решение было утверждено всеми необходимыми инстанциями. В итоге все институты РАН, Академии медицинских наук и Российской академии сельскохозяйственных наук перешли под управление новой организации – ФАНО, руководителем которой назначался бывший заместитель министра финансов Михаил Котюков. Президиум РАН был отстранен от оперативного управления своими институтами. За академией оставили некий эвфемизм – научно-методическое руководство исследовательскими институтами.
Многие полагают, что основную роль в этом решении сыграл член-корреспондент РАН Михаил Ковальчук, нынешний президент Национального исследовательского центра «Курчатовский институт». Я не вполне согласен с этим мнением. Скорее всего здесь сыграло роль накопившееся раздражение высшей бюрократии относительно независимым Центром общественного мнения. Ситуация, возможно, близка к известному апокрифу. Якобы когда Сталина спросили, почему он подвергает репрессиям своих родственников, он сказал: «Знают много, болтают много».
Так или иначе, Михаил Котяков, будучи финансистом, не мог себе представить, как можно платить деньги ученому просто за то, что он размышляет, думает. В результате в ФАНО решили, что измерять работу ученых нужно количеством статей, ими написанных и опубликованных. Китайские показатели, характеризующие публикационную активность ученых, заворожили наших научных менеджеров. Они решили, что нам тоже надо пробиться в лигу много публикующих стран.
Однако, как оказалось, одного желания здесь мало. Нужно вкладывать деньги в научную инфраструктуру. Тем не менее в отчетности институтов перед высоким начальством количество статей играет центральную роль. Материальное вознаграждение ученых напрямую, через ПРНД, зависит от количества и качества публикаций. Под качеством здесь понимается impact factor соответствующего журнала, в котором опубликована статья.
На 4-й конференции научных работников в марте 2018 года я отмечал: «Нас хотят превратить в машины, производящие без устали и без перерывов никому не нужные статьи». Ничего хорошего от принятой ныне системы стимулирования научной работы ждать не приходится. Ученому нужно дать спокойно работать при некоторой гарантированной зарплате.
В итоге «советский» стиль научной работы, когда ученый имел возможность подумать и потратить драгоценное время на создание новой аппаратуры, новой техники, с тем чтобы в будущем получить новые результаты, безвозвратно исчез.
