Анатолий Торкунов
Фото Pixabay
В середине XIX века профессор Московского университета Михаил Петрович Погодин писал, что Россия, как географическая часть Европы, должна разделить ее судьбу, двигаясь по ее орбите, как планета, повинующаяся законам солнечной системы. И именно в осознании пагубности противостояния притяжению европейской цивилизации состояла великая заслуга Петра I.
Такого взгляда придерживались отнюдь не только западники, но и люди славянофильских убеждений, к коим принадлежал и Погодин. То есть практически вся русская интеллектуальная элита, мечтавшая либо о русско-европейском культурном синтезе, либо о более выраженном, если не сказать карикатурном, уподоблении чужому. Этот вектор явно или подспудно пронизывает всю имперскую историю России, включая советский период, внутри которого духовная ориентация на Запад получила несколько экзотическое и парадоксальное преломление в виде чередования периодов конфронтации и разрядки. На фоне военных тревог или миражей конвергенции под сурдинку звучало: «не скифы мы, не азиаты мы».
Запад делал вид, будто верит этому, вдохновляя российский политический класс на принесение любых жертв, чтобы стать его органичной частью. Как только наша «соль земли» ни старалась ради этого и на внутри-, и на внешнеполитическом поприще. Оказалось, все напрасно. Коллективный Запад давно готовился сбросить маску благопристойности и, наконец, сделал это, отгородившись от России новым железным занавесом, походя и бесцеремонно «отменив» все, что связано с российской цивилизацией – c языком, культурой, наукой, экономикой, самосознанием, историей. Нас окунули в сюрреалистическую реальность, к которой нужно привыкнуть как можно быстрее, ибо в ней придется жить неопределенно долго. Но нет худа без добра. По крайней мере есть ясность, и теперь не надо мучиться буридановой проблемой. Россию лишили выбора и тем самым, как ни странно, открыли ей неожиданные перспективы, пренебрегая которыми она обречет себя на повторение судьбы СССР.
То, что произошло, сродни мгновенному образованию гигантского тектонического разлома между Россией и Западом, который, возможно, будет углубляться и дальше. Это ставит перед нами задачи соответствующего масштаба, в том числе в области изучения отечественной истории вообще и ее внешнеполитического аспекта в частности. Тут, естественно, не обойтись без обращения к особенностям русско-европейских отношений при Петре I.
В историографии глубоко укоренилось убеждение, что тотальная вестернизация России являлась едва ли не всепоглощающей идеей царя-реформатора. При этом яростные критики Петра дошли до абсурдной мысли, будто он хотел раз и навсегда разлучить Россию с ее внутренней сутью. Вместе с тем есть историки, признающие, что царь искал в Европе не только культурный материал для пересадки на русскую почву, но и эффективные средства защиты от той же самой Европы, от которой всегда исходила угроза безопасности и самому существованию России. Россия, обучаясь за границей тому, чего она пока еще не умела делать сама, должна была стать великой державой, не потеряв своей самобытности. Так, видимо, нужно понимать конечный смысл петровских преобразований, несмотря на все комические издержки их внешних проявлений.
Большинство исследователей считают, что западничество Петра предопределило его внешнюю политику и безраздельное доминирование в ней европейского направления. Другой, условно говоря, южный или восточный вектор остался недооцененным, а вместе с ним – евразийская сущность геополитического мышления царя.
Вспомним хорошо известное: первоначально все его помыслы были устремлены к Черному морю, где, как предполагают некоторые ученые, он мог добиться многого, если бы не внезапная и очень рискованная переориентация на Балтику. Не случайно С.М. Соловьев писал, что с Азова начинается настоящее царствование Петра Великого, имея в виду фундаментальное значение черноморского вопроса. И столь же не случайна идея царя об основании новой столицы государства в Таганроге. Петр прекрасно понимал ущербность России, лишенной «окна на Юг», и это подтверждается тем вроде бы странным фактом, что в разгар Северной войны он решился на Прутский поход. За Турцией Петр пристально следил до конца своей жизни, в любой момент готовый решительно ответить на ее постоянные военные приготовления и балансирование на грани столкновения.
Это касалось не только Турции, но и всей многоплеменной южной Евразии, протянувшейся от Днестра до Хивы и Бухары. Кто только не попал в сферу деятельности петровских провинциальных воевод и дипломатов: крымские татары, малороссы, запорожцы, донцы, ногаи, калмыки, башкиры, народы Кавказа, персы, узбеки, туркмены, казахи, киргизы, афганцы. В рамках тщательного контроля за этой работой Петр находил время для регулярной переписки с представителями местной знати, в каком бы уголке России или Европы он ни находился.
Не будет преувеличением сказать, что именно при Петре начинается профессиональное, научное изучение Востока, закладываются основы знаменитой русской школы ориенталистики, которая разительно отличалась от надменного западного «ориентализма» своим прочувственным интересом к языкам и культурам нерусских народов, своим гуманистическим содержанием, своей симпатией к «другому», стремлением понять его, даже слиться с ним, и, наконец, отсутствием традиции использования этнографических знаний в качестве орудия колониальной экспансии, не в пример европейским державам. Порой за обретение этих знаний приходилось дорого платить, как в случае с Хивинской экспедицией 1717 года, которая в каком-то смысле окупилась полезным уроком. Суть его в пришедшем к Петру понимании того, что это поражение должно стать не стимулом к мести, а предметом изучения с целью найти эффективную стратегию в отношении среднеазиатских правителей.
Апофеозом восточной политики Петра стал знаменитый Персидский поход, предпринятый сразу после подписания мира со Швецией. Сделанные в ходе него территориальные приобретения имели колоссальное стратегическое и политическое значение. Россия получила ключевые опорные базы для развития торговли с Востоком и утверждения своего влияния на Кавказе с перспективой проникновения в Закаспийский край и дальше. Внезапная смерть Петра помешала реализовать эти планы. Геополитическое наследство императора было растрачено его распорядителями, среди которых не оказалось фигуры, равной Петру. Он не только спроектировал, но и проложил значительную часть дороги на Восток. Широко осваивать ее будут петровские потомки, начиная с Екатерины II, подлинной продолжательницы его дела, усвоившей главный завет Петра: никто, кроме России, не может определять ее место в мире и предписывать ей правила поведения. Ее предназначение не в том, чтобы подчиняться конъюнктурам, созданным другими, а в том, чтобы подчинять их себе. На протяжении нашей долгой истории случались отступления от этого принципа, и всякий раз обходились они дорого. Но, возможно, самую высокую цену за отречение от самих себя мы заплатили в конце XX века и платим до сих пор.
Не намекает ли нам Петр в свой 350-летний юбилей, необъяснимым образом совпавший с 2022 годом, что существует некая метафизическая, чтобы не сказать мистическая, связь между его и нашим временем? Если так, то и в поисках ответов на нынешние вызовы Запада нам нелишне будет обратиться к опыту того, кого даже недруги называли «героем мировой истории».
Пожалуй, никогда еще, казалось бы, сугубо академическая проблема изучения восточной (или южной) политики Петра, не приобретала столь выраженную злободневность, как сегодня. Своевременным откликом на нее является готовящийся сейчас к публикации в издательстве «Аспект Пресс» фундаментальный обобщающий труд профессора МГИМО В.В. Дегоева «Большой Юг в политике и дипломатии Петра I», в котором подробно и глубоко освещаются эти сюжеты и который я настоятельно рекомендую всем тем, кто размышляет над уроками истории, востребованными современностью.
