Антон Зверев
Фото pixabay.com
Однажды я побывал дома у первоклассника, который подал в суд на собственную школу. Коллизия была следующая.
Обычный ребенок из необычного первого «К» (коммерческого) класса спешил на урок, а дверь в аудиторию никак не открывалась. Тогда он поднажал, та распахнулась и ударила сидевшего за ней у входа одноклассника. Нечаянно. Но педсовет решил иначе: хитрый малыш, мол, это подстроил, он агрессивен, проявляет садистские наклонности, подлежит отсеву.
Родители Димы поверили сыну, а не педсовету. К тому же оказалось, что дверь первого «К» открывалась не наружу, как должна по СанПиНу, а вовнутрь: еще один веский довод в пользу семилетнего истца. И суд признал его правоту. Семилетний ребенок взыскал со школы 0,5 млн руб.! Все газеты обошла тогда эта новость, но не всех читателей порадовала.
Тогдашний замминистра образования, к которому я обратился за консультацией (когда весы Фемиды еще качались), человек прогрессивных воззрений, неожиданно насторожился и переспросил: «Это тот самый мальчик, у которого отец работает крупье в игорном доме? Из коммерческого класса?»
Так автор впервые познакомился с темой скользких словечек, несовместимых с «портретом выпускника школы», представленным в одноименном стандарте (ФГОС ОСО).
Крупье, коммерция, услуга, сделка, конкуренция... Что общего у этих взрослых, внешкольных понятий со школой? Считается, что ничего. Во избежание семантического хаоса авторы закона «Об образовании в РФ» окрестили образование «общественно значимым благом». Мол, это не услуга, не волнуйтесь – public goods. Общественное благо. А ребенок – благополучатель.
Казалось бы, какая разница – благо или услуга, если образование все равно бесплатное? Но сам термин «благо» наделен в языке особым статусом. Вот в чем, похоже, дело. Благо, согласно словарю, – это «то, что дает достаток, удовлетворяет потребности». Поэтому теми, кому благо предназначено, оно обычно не обсуждается и возврату не подлежит. Его доставляют на урок в готовом виде, а затем распределяют поровну между «едоками».
Ну, а услуга? Хотя бы репетиторская? Чем она не благо? Самое главное: а) ее оплачивает сам ученик; б) он же ее и оценивает; в) именно поэтому она предполагает сотрудничество «продавца» и «покупателя». Репетитору надо стать мастером общения, чтобы ребенок перестал ощущать себя «едоком» общественного блага. Это совсем другая педагогика. Педагогика сотрудничества, положенная на язык экономических инструментов. И объявленная восемь лет назад... вне закона об образовании. Такая коллизия.
Тем не менее отвергнутая правоведами де-юре услуга никуда не исчезла де-факто. Достаточно присмотреться, чтобы увидеть, что школа по-прежнему ими пронизана. Услугами. Хотя и в рамках государственного блага.
Помимо всем очевидной – учить ребятишек уму-разуму, школа может выполнять много услуг менее заметных: воспитывать, заниматься индивидуальной поддержкой, предоставлять Wi-Fi, услугу экстерната, «полного дня», ЕГЭ и ВПР... Прибавим сервис секьюрити, услуги питания, охраны здоровья.
И сколько всего еще она может! Даже цифра в клеточке – школьная оценка – это гигантская и очень важная услуга (то есть «действие, приносящее пользу, помощь другому», подсказывает словарь Ожегова) обществу и личности. Навигаторская, диагностическая, мотивационная, аттестационная – вот сколько даже у нашей ущербной трехбалльной (за вычетом «2» и «1») оценки насчитывается функций, граней и задач!
Поскольку диффузия услуг в образовании продолжается, чтобы возвысить работу учителя (такая сакрализация облегчает процедуру обучения, считает экономист Александр Аузан), говорят, что «образование – это нравственное служение», а не оказание услуг. Но этот тезис легко опровергается. Разве только в сфере образования работают высокопорядочные люди? Даже коммерция являет собой отнюдь не редко эталон высокого служения.
Близкий пример – опыт Московского международного салона образования (ММСО) и его команды. Каждый год гигантский шатер одного из павильонов ВДНХ разбит на несколько учебных залов: «Коменский», «Корчак», «Песталоцци», «Сухомлинский», «Джобс», «Конфуций». Тысячи посетителей курсируют в любом направлении, в зависимости от интереса, настроения, запаса времени. Строят свои образовательные траектории. И это замечательно. Но почему бы не позволить детям выбирать своих, сегодняшних, полных идей и планов преподавателей? И не раз в год, а каждый день, чтобы не допустить утечку ценных кадров в теневую сферу экономики?
Мы говорили об этом с Валентиной Матвиенко в ее кабинете заместителя председателя правительства по социальным вопросам еще в эпоху Ельцина. В стране тогда уже было открыто несколько школ, где можно было выбирать учителей. Их идеолог Милослав Балабан назвал их «парк-школами». «Я за то, чтобы и такие школы, если за них голосует общество, имели свое место под солнцем. Надо эти ростки выращивать, изучать и распространять их опыт, делать его доступным для других. А это функция Министерства образования», – сказала вице-премьер, подчеркнув свою приверженность принципу вариативности в образовании.
А будущий «крестный отец» единого госэкзамена Виктор Болотов и вовсе жестко заявил, что если организаторы авторской школы не задаются вопросами, поставленными Балабаном в его работе «Школа-парк», «то это либо конъюктурщики, либо дилетанты».
Мне кажется, что дверь, которая преградила путь семилетнему Диме в класс, символизирует собой границу между свободой и несвободой в образовании. Находясь снаружи, ты еще относительно свободен, но, попав вовнутрь, принадлежишь конкретному учителю, системе обучения, педсовету, всем его диагностикам. Кстати, на необъятной территории Московского салона образования я не заметил ни одной дверной перегородки.
комментарии(0)