Про удачу, медийность и реальность

Актриса, режиссер, сценарист, она еще и весьма интересный собеседник. Фото Веры Цветковой

Перед Новым годом на телеканале «Россия» с большим успехом прошел исторический сериал «Екатерина», в котором не менее успешно сыграла роль императрицы Юлия Ауг. А до того она сыграла роль сексуально озабоченной депутатши в черной комедии «Интимные места», причем не побоялась быть на экране не только некрасивой – голой некрасивой, к тому же набрав для роли 20 килограмм лишнего веса. А до того были «Ладога», «Овсянки», «Небесные жены луговых мари», «Артистка», «Мастер и Маргарита»... Обозреватель «НГ» Вера ЦВЕТКОВА встретилась и поговорила с Юлией Ауг.

– Юля, вы не вписываетесь в стандартный образ актрисы, как мы его себе представляем. Вы окончили актерский факультет ЛГИТМИКа в Питере, режиссерский ГИТИСа в Москве, да еще и Высшие режиссерские курсы у Квирикадзе. Зачем столько образований?

– Надо. Кстати, образования никоим образом не влияют на медийность. (Я вообще не знаю, что влияет на медийность). И на возможность наличия дальнейшей работы.

– Удача влияет? Чтобы звезды сошлись?

– Удача. Как сошлись звезды, как легла карта... После прогремевших «Овсянок» я надеялась, что у меня появится работа – фильм заметили, и не только здесь. Как и фильм «Небесные жены луговых мари» – я помню, когда мы приехали с ним в Рим, тамошние журналисты узнавали меня. Я очень надеялась, что после «Интимных мест», которые тоже были замечены и отмечены призами, у меня появится работа – действительно, появился сериал «Екатерина» (который изначально назывался «Императрица»). Более того, вы даже не представляете, какое количество поклонников у меня появилось после «Екатерины», они пишут письма, создают фанатские группы – массового признания до роли Елизаветы Петровны у меня не было, теперь оно появилось, но работы при этом у меня нет!

– Минуточку, как нет – Википедия пишет о пяти фильмах с вашим участием в производстве!

– Это все уже снято; пишет, потому что кроме съемочного периода существует монтаж, озвучание, постпродакшн... Меня вот пригласили в немецкое агентство, в Берлине мной заинтересовались, – нужно сделать для них ролик из самых удачных своих ролей и свежие фотографии. Не знаю, может быть, там повезет...

– Повезет скорее всего. По российским стандартам вы – «слишком», здесь вызывают интерес и популярны типажи, условно говоря, а-ля Анастасия Заворотнюк и Екатерина Гусева.

– Не мне судить. Сейчас, вы знаете, невероятное количество проектов замораживается из-за тяжелого экономического положения. У меня самой есть подобный замороженный проект – с одной стороны, по нему подписан контракт, с другой – официального письма о том, что вступили в силу форс-мажорные обстоятельства и обязательства по контракту с этого момента более не соблюдаются, не поступило. То есть, с одной стороны, известно, что проект заморожен, а с другой стороны, я вроде как не могу располагать собой. 

Я, знаете, о чем думаю? Я думаю: если у меня не будет работы до лета, летом я буду осваивать реставрацию старинной мебели. Реставрация – это когда ты можешь смыть старый лак и сделать новое покрытие так, чтобы это не выглядело современным. Когда ты можешь поменять петли, когда ты можешь выточить недостающую деталь и покрыть ее именно тем шпоном (дубовым, ореховым или другим), каким надо.

– Так вы в преддверии четвертого образования – краснодеревщика? А если серьезно – собираетесь жить на это?

– Именно. Буду на это жить.

– А вот один знающий человек заметил в Facebook: «Юля Ауг дивно пишет, и, мне кажется, пора ей брать деньги за то, что она пишет», – и я полностью с ним согласная. Вы и вправду пишите на удивление хорошо (у нас в Литинституте студенты писали несравнимо хуже). Жалко, что все это уходит в фейсбучную могилу. Почему бы вам не написать книгу?

– Потому что я не понимаю, зачем.

– А зачем писать художественные посты в Facebook? Самовыражение? Зачем с чужими людьми делиться интимными переживаниями, я бы сказала, исповедальными? Если это не мистификация, конечно, и вы не в образе...

– Не знаю, зачем мне это нужно. Считайте, открытый дневник. 

– Это слишком хорошо для дневника. Подумаешь, прочтут несколько десятков человек, поставят лайки! Все мы нуждаемся в психологическом поглаживании – вы за этим на Facebook? Вижу, пишете свои прекрасные посты и отвечаете поклонникам; нигде не шаритесь, в дискуссии не вступаете.

– Мой Facebook, наверное, надо показать психотерапевту, и он, может быть, ответит на вопрос – я на него не могу ответить. Серьезно – я не знаю зачем. Когда у меня много работы – я не пишу туда вообще. То есть это какая-то сублимация, которая мне постоянно необходима, – если ее не будет, меня, вероятно, разорвет. Когда не было Facebook и не было работы – я расписывала шкатулки.

– Возвращаясь к вопросу о книге – вижу ее как живую.

– А я не вижу, я вообще не вижу смысла в книгах последнее время. Я перестала читать. У меня нет потребности в чтении.

– Ого! И чем же это можно объяснить?

– Когда-то некие литературные истории захватывали меня и становились для меня второй реальностью. Сейчас этого не происходит. Некоторые любимые писатели оказали на меня даже сюжетообразующее действие, но сейчас у меня нет желания их перечитать. Почувствовала года два-три назад.

– Похоже на затянувшуюся депрессию.

– Депру, как говорят в Питере. Я там 10 лет проработала в театре после института, а потом переехала в Москву – учиться у Райхельгауза в ГИТИСе. После чего два с половиной года проработала у Райхельгауза в «Школе современной пьесы» очередным режиссером – и убежала.

– Чего так?

– Поняла, что не могу работать в репертуарном театре. И в антерпризном тоже не могу.

– Чего же вы хотите?

– Ездить по стране, ставить спектакли, снимать кино и сниматься самой. У меня в активе – семь поставленных спектаклей.

– После овладения режиссурой в актерстве не скучно?

– Нет, интересно и то и другое.

– Но режиссер видит всю композицию целиком, знает про каждого персонажа...

– Вы уверены? Я не вижу всю композицию.

– Как тогда работать?

– Я иду на ощупь. Вижу где-то начало, где-то середину, где-то конец. В процессе работы ты же занимаешься разбором, и оказывается, что очень часто можешь быть неправ. Ты в голове что-то придумал, а когда пробуешь это воплотить с живыми актерами...

– От чего отталкиваетесь, когда выбираете вещь для постановки, – мысль интересная пришла, пьеса интересная нашлась?

– Это всегда бывает по-разному. Мой последний спектакль «Петра фон Кант». Есть такой прием, когда кино переносится на театральную сцену. Картина «Горькие слезы Петры фон Кант» Фассбиндера. Сценарий прочла в журнале «Искусство кино», и он мне невероятно понравился.

– А вы снимаете видео своих спектаклей на память?

– Мне не нужно на память. Зачем? Существуют видео двух моих спектаклей, и то потому, что не могла выбрать один для диплома (если спектакль поставлен не в Москве, надо предоставить в институт его видео). Было это пять лет назад, не пересмотрела ни разу.

 – А с мужчинами у вас такая же история? Расстались – ни звонков, ни воспоминаний?

– Если мужчины-любовники – все, досвидос, а с бывшим мужем очень даже близкие отношения.

– Главное, что необходимо в профессии режиссера, сильная воля?

– Безусловно, но еще умение увлечь.

– Цитирую Феллини: «Быть режиссером фильма – все равно что командовать матросней Кристофора Колумба, которая требует повернуть назад».

– Что-то в моей практике никто не требовал повернуть назад...

– Знаю, вы и сценарии писали.

– И пишу до сих пор. То, что я написала сейчас, слишком высокобюджетно. У меня есть написанный сценарий, есть сценарий в виде покадровиков и есть сценарий в виде идеи – им живу  три года уже. Наше государство ушло так далеко в сторону невозможности снять этот сценарий, что... Я все-таки хочу его написать, потому что мне история кажется фантастической, она абсолютно документальная. Для того чтобы ее окончательно доработать, надо порыться в архивах – это 30-е годы, реальные люди и ситуации. Мне кажется, написать ее – как кармический долг выплатить. Если напишу этот сценарий, буду его переводить на немецкий, английский, французский.

– Сейчас и в Facebook, и везде дискуссии, какой фильм сильнее – «Левиафан» Звягинцева или «Дурак» Быкова. А вы как считаете?

– Пока не посмотрела ни того, ни другого (предыдущий фильм Юрия Быкова «Майор» очень понравился). Помню схожий ажиотаж вокруг «Острова» Лунгина – я его посмотрела через год, без ажиотажа. Все-таки эмоциональная составляющая, когда все только об этом и говорят, мешает. Хочу воспринимать продукт в чистом виде. Я читала сценарий «Дурака» по той простой причине, что мне была предложена роль помощницы городского главы; я сразу поняла – будто расщепили надвое один образ. Понимая, что себе хуже делаю, предложила Быкову соединить эти два образа, что он и сделал (главу замечательно сыграла Наталья Суркова). Режиссер Быков человек очень талантливый, очень интересный, очень честный, очень энергичный... Это ядерный реактор, он фантастически работает на площадке! Возвращаясь к наболевшему, сейчас театр представляется более свободной площадкой, чем кино, он дешевле стоит и меньше зависит от государства. Деньги на кино, госфинансирование получают назначенные государством мейджоры. Также деньги могут дать на заведомо экономически удачный проект – на лирическую комедию с любовной линией и эксцентрикой, а если еще и музыка хорошая, то это беспроигрышный вариант.

– Вопрос совсем из другой оперы. Юля, вы агностик?

– Может быть, я даже гностик. Гностики это те, которые считают, что у творящей силы нет разделения на черное и белое, добро и зло – всего лишь разные стороны одного и того же. Делить демиурга на Бога и Сатану – бессмысленное, на мой взгляд, занятие. Но это я так, в качестве интеллектуального упражнения. Я скорее язычник, чем атеист. Мне близка и понятна мудрость природы, ее законы, я с детства разговариваю с деревьями, мне кажется, что я чувствую некие энергетические силы моря, гор и т.д. А уж куда я только не крестилась – и в католичество, и в православие; мама вот мечтает, чтобы я приняла гиюр и взяла красивое имя Юдифь или Эстер. В 20 лет я даже совершила католическое паломничество в Ченстохово.

– Творцы – я без иронии, по-настоящему творческие люди – кожей чувствуют общественные изменения. Как у вас с этим?

– Я думаю, 20-летние россияне ориентируются на Европу, 60-летние – на Россию, а хуже всех 40-летним: они мечутся, понимают, что не уехали и уже больше не уедут... Понимаете, века не сменяются календарно, XIX век закончился не в 1900, а в 1914 году, когда началась Первая мировая. У меня такое ощущение, что сейчас происходит этот самый очередной слом эпох. Самое страшное, что я отдаю себе отчет в том, что все, что меня интересовало последние 20 лет, больше не будет востребовано...

– И что же делать?..

– Реставрировать мебель.