Феликс Разумовский: «Первая мировая война разрушила Россию...»

Феликс Разумовский на съемках авторского цикла «Кто мы?». Фото предоставлено пресс-службой телеканала «Культура»

На телеканале «Культура» начался показ новых выпусков авторского цикла «Кто мы?». Восемь фильмов под общим названием «Первая мировая» приурочены к 100-летнему юбилею Великой войны, как называли ее в России. Обозреватель «НГ» Вера ЦВЕТКОВА встретилась и поговорила с автором цикла Феликсом РАЗУМОВСКИМ.  

– Феликс Вельевич, что-то мне говорит, что тема вас интересовала и вне даты?

– Мне было интересно сделать этот цикл, который снимался год, а готовился еще дольше, уже потому, что  Первая мировая оказалась практически стерта из нашей памяти: мало кто знает историю этой войны. Всегда интересно и легко работать, если ты начинаешь взаимодействовать с каким-то взглядом на какие-то вещи, появляется внутренний диалог, – а тут и ты пребываешь в пустоте, и зритель пребывает в пустоте... Наш самый большой цикл  о Гражданской войне «Кровь на русской равнине» был о том, во что вылилась Первая мировая, цикл «Вершины и бездны Серебряного века» – о том, что ей предшествовало, с каким культурным багажом мы вошли в ту эпоху. Оставалось положить последний кирпич – класть его было сложно, потому что данный период был специально  вычеркнут, абсолютно вычищен  из национальной памяти. А ведь Первая мировая разделила русскую историю на «до» и «после». Важно понять – все, что мы имеем сейчас, мы имеем в результате Первой мировой, это она разрушила Россию, порядок жизни, крайне симпатичный не только Ивану Алексеевичу Бунину, но и нам с вами. Как следствие уникальная ситуация:   нас никто не завоевывал, мы сами себя завоевали. 

– Вы снимали в Европе – в местах, где все происходило. Там остались какие-то свидетельства?

 – Там много чего осталось, что для меня было неожиданностью. Отношение к Первой мировой в Европе – с точностью до наоборот по сравнению с нашим, там это центральное событие XX века. Об этом помнят, говорят, существуют мемориалы, что является показателем того, что в память событие включено. У нас же до недавнего времени, пока 1 августа не открыли памятник на Поклонной горе, вообще ничего не было. Однако прокатиться по местам событий для заполнения черной дыры недостаточно. Следует идти по пути классика – снимать не только про войну и не столько про войну: должно быть про жизнь. Сейчас мы понимаем, перед лицом какой катастрофы тогда оказался мир, какими жертвами обернулась война, которую многие приветствовали. 

– Кстати, инициаторами памятника на Поклонной горе были князь Никита Лобанов-Ростовский из Лондона и князь Александр Трубецкой из Парижа – пару лет назад они обратились с инициативой к президенту Путину, потом собирали деньги на него по всему русскому эмигрантскому миру... Факт, конечно, не афишируется – вон даже вы не знали. 

– Не знал, спасибо за информацию. Я много снимал в своей жизни за границей, но на этот раз возникли затруднения: некоторые музеи под благовидными предлогами отказывали в съемке группе из России. Если вас не хотят – вам расскажут про вред камеры для экспонатов и т.д. На самом деле это было нежелание видеть у себя русских из-за нынешней политической обстановки. Еще три года назад не было таких проблем, пускали повсюду и шли навстречу – мы, например, имели удивительную возможность съемки в кабинете Бонапарта в Фонтенбло, в гостиной, где он отрекся от престола… Зато когда нас и сегодня радушно принимали и помогали без всяких на то условий, было особенно приятно.

– Судя по прошедшему вчера в эфире первому фильму («На пороге войны»), каждый из них будет посвящен не событию, а проблеме. И начали вы отнюдь не с выстрела в Сараево.

Все серии программы снимаются на натуре - эпизод «Ставка в Барановичах». Кадр из телепрограммы

– Этому известному факту у нас отведено секунд десять экранного времени – это слишком простой ход. Началось все раньше, и, как всегда, политика следовала за культурой. Для нас важнее было оказаться не в Сараево, а на могиле Фридриха Ницше, вот о нем рассказывается достаточно подробно. Когда узнаешь, что каждому немецкому солдату вручался экземляр «Так говорил Заратустра», многие вопросы отпадают. «Жить – значит желать господствовать». Идеи Ницше можно рассматривать как своего рода ключ к истории Первой мировой войны. Западный человек в духе ницшеанского сверхчеловека хочет господствовать и берет оружие, а русский человек, прочтя Ницше, ищет веревку, чтобы повеситься. Вот какие мы разные. 

– Как бы все могло обернуться, если бы царь послушался Распутина и Россия не вступила в войну?

– Это не было домашнее дело царя – это было европейское дело. Мы бы оказались с испорченной репутацией, а это отнюдь не пустой звук. В политике негоже говорить своему союзнику: знаешь, брат, я передумал. Так не принято. Больше с тобой никто не будет иметь дела. Ты просто окажешься в международной изоляции.

– Что-то мне это напоминает... Сегодняшние реалии?

– Мы же не оказались сегодня в политической изоляции...

– А где мы сегодня оказались, не считая Белоруссии, Китая и иже с ними?!

– Если говорить о том, повторилась ли в точности ситуация сто лет спустя... По существу – похоже, детали разнятся. В политических деталях вообще не стоит искать параллелей. 

Кто развязал Первую мировую? «Обед у нас будет в Париже, ужин в Санкт-Петербурге», – говорил германский император Вильгельм II. Обедать в Париже кайзер собирается ровно через 40 дней после начала военных действий, как то было расчислено в немецком плане ведения войны. Журнал «Новый мир» написал, что немцы не виноваты и Германия ни при чем – мне не очень приятно было читать подобное под таким брендом. 

– Перефразируя название вашего цикла – кто вы, Феликс Вельевич? Православный, славянофил?

– Я – да, православный, славянофил – нет, конечно. Это определенным образом фиксированное явление в истории, и оно уже прошло. Наряжаться сегодня славянофилом несерьезно. Для того чтобы быть славянофилом, надо сначала окончить Геттингенский университет в 30–40-х годах XIX века и, вернувшись оттуда, надеть косоворотку.

– Дугина как обозначим?

– Ко многому сложно относиться серьезно, потому что вся наша жизнь наполнена мнимостями. Сегодня трудно говорить, кто есть кто, поскольку все в масках, а существа под ними зачастую нет вообще.

– Прочла где-то – вы считаете, что у России должна быть особенная национальная демократия. Это как? Доброта, мораль, нравственность тоже должны быть не общечеловеческими, а национальными?

– Это разнородные вещи, их нельзя сравнивать – человеческие качества и способ правления. Демократия зависит от того, насколько в обществе ценятся доброта и нравственность, потому что если эти личностные начала ослабевают, демократия тут же перерождается в олигархию. И тогда появляются люди, использующие ее принципы бессовестным образом. Да, я считаю, что у крупных жизненных явлений должна быть национальная версия. Все живут чуть-чуть по-разному. Англии хорошо с королевой, Америке хорошо без королевы и т.д.

– Может, это мы не доросли до общих принципов демократии, а не демократия не подходит нам, особенным? Но вернемся к Первой мировой.

В Польше, на месте штаба генерала Гинденбурга в Восточной Пруссии. Фото предоставлено пресс-службой телеканала «Культура»

– В ходе ее строй русской жизни, ход национальной истории переломился. События войны четко распадаются на два разных этапа. На первом (до 1915 года включительно) – сражалась «старая» русская армия, обладавшая своим особым миропониманием и бывшая важнейшей, системообразующей частью имперской государственности. О судьбе Русской императорской армии, героически сражавшейся и фактически погибшей на Восточном фронте Великой войны, современные россияне   не знают. На втором этапе мы видим «мужиков в шинелях»: людей, одетых в «прежнюю» военную форму, но совершенно иных по своему мировосприятию, – крестьян и вчерашних студентов, ставших прапорщиками и солдатами военного времени. Эти люди станут активными участниками развала русской армии и нарастающей русской Смуты. Но главная вина в позорном для нас исходе войны – на тех, кто пытался сбросить самодержавие. Совершенно бессмысленно в данном случае обсуждать, хорош или плох был Николай II. Сохранить русскую армию после его отречения было невозможно. Все, что будет потом, – это агония. Чтобы сидящий в Швейцарии эмигрант стал пророком, а война превратилась в гражданскую – над этим нужно было основательно поработать. И тут «хороши» буквально все – власть, ставка и общество. Погнать антинемецкую волну, день за днем писать в газетах: «Главный враг России – немец-чиновник, немец-коммерсант, немец-помещик», притом что у пятой  части наших генералов и гвардейских офицеров были немецкие фамилии, – шиза полная. В результате мы получили летом 15-го года немецкий погром в Москве – и еще одну трещину в русском мире. Тогда как во время войны самое главное для нации – сохранять единство (что удалось в войне 1812 года). Надо признать, Первую мировую мы закончили в озверелом состоянии. Россия впала в состояние Смуты, то есть саморазрушения – назови это как угодно, хоть буржуазной революцией, хоть октябрьским переворотом.

– Почему еще это случилось?

– Культурно страна была давно расколота, а элита страдала беспочвенностью, то есть попросту не знала страны, которой управляла. Взять хоть известное 9 января – приедь Николай II из Царского Села, выйди на балкон Зимнего к толпе – она бы пала ниц, и все на этом. Николай был венчан на царство, но… царем не был, об этом еще Зинаида Гиппиус написала, об «отсутствии царя, при его как бы существовании».  Великий князь Константин Константинович был поэтом и ночи напролет говорил с Бахрушиным об искусстве, великий князь Владимир Александрович был меценатом и президентом Академии художеств, а не командующим столичной гвардией – все занимались не своим делом. Председатель Совета министров Сергей Витте писал: «Я не правый и не левый, я просто интеллигентный человек». А интеллигент  и лидер кадетов Павел Милюков своей обличительной речью в Думе в ноябре 16-го года (о подготовке сепаратного мира с Германией) поджег последний фитиль. В итоге эти великие люди профукали Россию.

– Однако когда в России появляется великий реформатор – его немедленно убивают. Показательный пример – Столыпин.

– Столыпин попытался одолеть русскую Смуту (1905) и модернизировать страну, но не успел: «...надо 20 лет спокойной жизни».  

– Столетие минуло – и опять не успелось, опять у нас не было 20 спокойных лет, судя по всему!

– Элита 90-х – это же был апофеоз беспочвенности. После такого 20 лет уже мало… У наших, скажем так, «думающих людей» два врожденных порока – радикализм и беспочвенность. Тогда как элита должна быть как минимум национальной. Кстати, в России это совсем не обязательно только политики. В разные эпохи разные элиты становятся у нас наиболее значимыми. Во второй половине XIV века это были русские пустынножители во главе с Сергием Радонежским. А во времена Новгородской республики ключевыми фигурами были святители, новгородские владыки. Немаловажная деталь: почти все они причислены к лику святых. То есть русскую демократию «держали» святые люди! В начале XX века элитой была почти сплошь интеллигенция, все политические деятели времен Первой мировой оказались, по сути, интеллигентами, ничего хорошего из этого не получилось. Им бы ту решимость и ту волю, которые имел Столыпин, он-то как раз не был интеллигентом. Интеллигенция, как любое живое явление, имеет период молодости, зрелости и ухода в вечность. Думаю, с интеллигенцией в России как социальным явлением мы уже не встретимся. В том числе и потому, что история интеллигенции неотделима от истории русского самодержавия.

– Не монархия, не парламент – какая же форма правления подходит России?

– Мое частное видение ситуации: реальное состояние русского общества таково, что ничего, кроме просвещенного авторитаризма, у нас быть не может.