Алексей Филиппов
Иллюстрация из программы телеканала "Дождь"
Разговор с экс-зампредом КГБ Филиппом Бобковым на “Дожде” проиллюстрирован коллажем из портретов Иосифа Бродского, Александра Солженицына, Андрея Сахарова и Владимира Путина. Ниже - скромный заголовок: “Все тайны КГБ”. Однако, думается, лучшей иллюстрацией (или, если угодно, эпиграфом) была бы фраза одного из интервьюеров Антона Желнова: “Я немного недопонял”. Это самое точное описание впечатлений от диалога.
Бывший начальник 5-го управления КГБ, боровшийся с антисоветскими элементами, даже в 87 лет – непростой собеседник. Непонятно, на что рассчитывали авторы передачи, задавая ему вопросы о жизни в СССР при Андропове, работе (известно какой), настроениях в народе. Первые двадцать минут - впечатляюще неиформативная “жвачка”, в которой Бобкову задают десятки вопросов, а в ответ получают фразы ровно трех типов: “С населением всегда нужно работать”, “Я выступал, меня слушали” и “Спокойно жили. В стране обстановка была хорошая”. Чтобы был понятен масштаб первой части “Марлезонского балета”: это буквально самые популярные, многократно повторенные ответы. Началось все многообещающе.
Первый вопрос был об эмоциях, которые Филипп Бобков испытывает, проходя мимо здания на Лубянке. Допустим, ностальгия. Известно, что многие экс-советские граждане, проходя мимо этого здания, испытывают совсем другие чувства. На тревожный лад настраивала и музыка в духе программы «Человек и закон» прологе передачи, где зачитывались все регалии бывшего зампреда. Но откровения не случилось. Началась спокойная беседа в духе президентского телемоста: три с половиной ракурса, бобковский прищур и качающаяся из стороны в сторону, как роковой маятник, трость.
Стоящий повод для диалога возник лишь в следующие двадцать минут - разговоры об эмиграции Бродского и Солженицына, ссылка Сахарова, богатая тюремная история советской литературы. Те вещи, которые считаются общеизвестными, в устах Бобкова превращались в результат закона сохранения энергии: Бродский сам уехал (был бы талантливым поэтом - ужился бы и в СССР), Сахарова не сослали, а спасли от прозябания в американском посольстве - там к тому времени уже сидели несколько человек “помельче”. Солженицын, наконец, дрянь, а не писатель, хорошо, что уехал. С остальными-то “сидели, говорили, хорошо было”. С Сахаровым тем же - много “болтали о том, о сем”. Во всех острых вопросах Бобков уходил в отказ, мол, давно это было, а в остальном придерживался партийной линии. Вот, у Владимира Путина есть “линия, которую стоит поддерживать”.
Отказывая в таланте Бродскому и Солженицыну, Бобков немного напрягся - трость ритмично застучала по столу, - а потом неожиданно расслабился и начал рассказывать, какие хорошие у него были отношения с Мстиславом Ростроповичем и Галиной Вишневской (до их эмиграции, разумеется, потом уже начались трудности). Даже улыбнулся - только маятник продолжил отчетливо отбивать невидимые секунды.
Среди зрителей эти “россказни”, конечно, вызвали бурю негодования: почему журналисты не подготовились и не вывели главу 5-го управления на чистую воду (при помощи подписанных его рукой “людоедских” документов, например)? Тут, пожалуй, можно сказать только одно: с позиции Бобкова он все делал правильно, чтобы страна, в которой “с интересом работали”, не распалась, чтобы на нее не “навалился Запад”. Даже книгу мемуаров написал - об антисоветских заговорах и внешней угрозе. Но не уберегли - виноваты те, кто мутил воду еще во времена исторических событий в Париже и Праге. Интеллигенция, конечно, - остальные люди, по словам Бобкова, этим как-то мало интересовались.
В итоге получилось, как в пьесе “На дне” у Горького: одни поговорили о том, как “Система” всех давила, а интервьюируемый с ностальгией повспоминал “что и как, внутренние вопросы”. Все довольны. И ясно, что в зависимости от политических взглядов люди живут в разных странах, даже если на карте это одно государство.
Дарья Гармоненко 
