Леонид Млечин – историк, писатель и телеведущий, автор книг про Примакова, Брежнева, КГБ, МОСАД, автор многих документальных фильмов (кстати, за фильм про руководителей Северной Кореи ее властями Млечину был вынесен смертный приговор), обладатель двух премий ТЭФИ. Наш обозреватель Вера ЦВЕТКОВА встретилась и поговорила с ним.
– Леонид, давайте начнем с животрепещущего. Как вам письмо режиссера Олега Дормана к телеакадемии?
– Я приветствую нонконформистов – их так мало осталось... Академия получила пощечину? Не вижу в этом ничего страшного. Это только на пользу, это академию не погубит, академию губят совсем другие вещи. Любой искренний всплеск человеческих эмоций лучше соглашательства и замалчивания. Мы живем в своем уютном мирке, многое себе позволяем – иногда и вовсе непозволительного, – и мы все должны познавать степень своей безнравственности. Очень полезно для спасения души.
– Что скажете про Лужкова?
– Я испытываю к нему симпатию. Несколько раз Лужков вел себя по-мужски и в ситуации своей отставки тоже. От него требовалось, чтобы он поступил, как поступают в подобной ситуации все: тихо подал заявление и ушел. Лужков не захотел, он проявил мужские черты характера, совершенно исчезнувшие из нашей жизни. Знаете, как старый большевик Рязанов сказал то ли на Х, то ли на XI съезде партии: «Это британский парламент способен на все?.. Ничего подобного – наш ЦК способен из мужика сделать бабу». Для нашего образа жизни характерно делать из мужиков баб; из этого не сделали.
– Слышала, вы сняли цикл фильмов про Гражданскую войну, который в этом сезоне покажет ТВ Центр.
– Да, 10 фильмов. Когда я вплотную занялся проектом, проехал пол-России, прочел кучу материалов, мне открылось то, чего я раньше не осознавал. Полное, тотальное разрушение жизни – вот чем были две революции и Гражданская война. Великая Отечественная по масштабам потерь – страшнее, но там была разница между тылом и фронтом, а Гражданская прошла через каждый дом в прямом смысле этого слова. В любой момент могла распахнуться дверь: входили вооруженные люди, которые или убивали, или забирали. Когда годами нет света, воды, тепла – это тотальное разрушение жизни! С человека был сорван весь тонкий покров цивилизованности, и с самыми гнусными качествами, без извлечения уроков страна пошла к светлому будущему. Постулаты Гражданской – враг рядом, врагов надо уничтожать; нынешняя аморальность, нынешняя безнравственность – все оттуда. Мы ходим не по спирали – мы ходим по кругу.
– Есть теория, что Россия расплачивается за то, что над божьим помазанником было совершено злодейство.
– Как показал 1917 год, религиозность в России была наносной. На Пасху 1917-го подошли к причастию всего 10% от числа православных солдат. А громче всех приветствовали отречение от царского режима и избавление от монархии – кто бы вы думали? – церковные иерархи. «Епатриархальные ведомости» того года заполнены приветствиями епископов на предмет «избавления от цезарепопизма», так это называлось.
Церковные приветствовали республику раньше, чем она была объявлена! Большевики показали себя твердой государственной властью, к которой от отчаяния перед хаосом бросилась страна. К 1917 году Россия пришла дряблой, без политических мускулов, ее политическое устройство не давало ей развиваться. Ее исторический путь все время отклоняли во имя укрепления своей власти – Грозный, Невский, Петр I, и так на протяжении всей истории. А ведь крепость государства не в одном человеке, а в налаженной системе. Когда из века в век происходит отклонение от исторического пути и параллельно идет идеологическая обработка – в головах у людей образуется кошмар какой-то.
– Люди повторяют слово в слово, что им сказали по «ящику», и при этом уверены – мысли их собственные...
– А что им делать? Признать вещи, признавать которые не хочется? Что делали все не так, голосовали не за тех, сражались не за то? А если не признавать – не надо и напрягаться, проявлять активность, что-то переделывать в себе. Наше общество похоже на сдувшийся футбольный мяч – после всего того, что оно перенесло, энергия ушла. Ничего не произойдет, пока наверху не появится сильная фигура, но любая фигура теперь будет помнить опыт Горбачева, которого возненавидели.
– Переходя к передаче Пятого канала «Суд времени», в которой вы имеете честь быть соведущим, – в чем ее уникальность?
– По-моему, это единственное ток-шоу в истории нашего ТВ, когда тема обсуждается два и три вечера подряд. Я когда это услышал – даже переспросил. Это же как надо заинтересовать, чтобы зритель вернулся и во второй, и в третий раз! Сейчас я уже знаю зрителей, которые подсели на «Суд...» как на сериал. Темы там обсуждаются глобальные, и драматически обсуждаются, сам проект – просветительский. Экспертами на передачу приходят очень серьезные историки, а также люди, делавшие новейшую историю своими руками. Свидетельство из первых рук – это дорогого стоит. Даже я, который всю жизнь занимается историей, узнаю массу нового, – иногда по времени надо прерывать эксперта, а мне жалко, я бы его еще послушал. Когда я познакомился с авторами проекта, был приятно поражен: они обсуждали телевизионное творчество, а не привходящие обстоятельства вроде рекламы или доли, у них горели глаза – и я не удивлен, что они смогли придумать и реализовать такой значимый проект.
– Однако там странность с голосованием: постоянные «ножницы» между цифрами голосовавших в студии и звонивших по телефону.
– В студию приходят люди с улицы, их набирают по объявлению в Интернете – они выслушивают всю аргументацию, все доказательства и тогда голосуют. А звонит в студию скорее всего не очень молодая, не очень образованная и очень огорченная жизнью аудитория. Эти люди включают телевизор с уже готовой позицией и, ничего еще не выслушав и не посмотрев, буквально с первой минуты передачи голосуют за свое. Они не вслушиваются в «за» и «против», но с радостью ловят все, что созвучно их убеждениям. В передаче рассказывается о реальной истории, какой она была на самом деле, на серьезном уровне академической науки. Большинство не в силах это принять, поскольку это означает крушение их верований и убеждений. Огорчение от сегодняшнего дня больше, чем я предполагал: люди ищут опорные точки в прошлом, а не в будущем (значит, не ждут улучшения?) и находят их там, где их нет.