Социальное через личное

Вадим Юсов. Думая о времени и о себе.
Фото Вадима Шульца

Среди работ легендарного кинооператора Вадима Юсова – классика мирового кино: «Иваново детство», «Андрей Рублев» и «Солярис» Андрея Тарковского, «Они сражались за Родину» и «Борис Годунов» Сергея Бондарчука, «Я шагаю по Москве» Георгия Данелия. И вот теперь – «Подстрочник» Олега Дормана, фильм, ставший одним из главных телевизионных событий 2009 года. Монолог Лилианны Лунгиной, посвященный ее судьбе, переплетенной с судьбой века, вызвал взрыв зрительского интереса и бурную общественную дискуссию. Премьера фильма состоялась летом на канале «Россия»; в феврале канал «Культура» показывает его в полной авторской версии. Телеобозреватель «НГ» Вера Цветкова и критик Роман Берченко поговорили с Вадимом Юсовым о его работе над «Подстрочником».

– Вадим Иванович, вы впервые посмотрели фильм спустя годы после того, как снимали его, – сразу все 15 серий от начала до конца. «Подстрочник» так затронул вас как зрителя?

– Я настолько был втянут в это повествование, в этого человека, что просто не представлял себе, как можно оторваться. Мы снимали этот фильм много лет назад – несколько дней, отдельными фрагментами. И, конечно, тогда у меня это все не связывалось в единое повествование, единую историю жизни страны, человека. Пронизывающее соединение – вот то, чего я как оператор был лишен во время съемки и что заворожило меня, когда я увидел готовый фильм.

– Как вы думаете, почему эта документальная лента вызвала такой резонанс в обществе?

– Вместо жесткого прессинга, с помощью которого современное кино и телевидение пытаются удержать внимание зрителя, в «Подстрочнике» задействованы совершенно другие приемы, идущие изнутри материала, от самой сути повествования. Героине фильма Лилианне Лунгиной присущи огромное обаяние, колоссальная эрудиция, феноменальная память, а главное – энергия общения, умение удержать внимание собеседника. При этом повествование ее пронизано не бытовой, а художественной логикой, ведь она была писателем, мастером литературного перевода.

– Операторская работа в «Подстрочнике» внешне почти незаметна, она словно растворена в повествовании. А как было на самом деле?

– Фон должен был быть лаконичным, неотвлекающим, поскольку главной задачей было выдвинуть на первый план лицо героини, особенно ее глаза. Для этого мы балансировали свет, искали точную меру яркости. Свет должен не слепить человека, а передавать его образ как минимум объективно, а лучше комплиментарно. Мы хотели передать очарование личности героини, старались обеспечить ей комфортное самочувствие прежде всего своим отсутствием.

– Что привлекло вас в режиссере Олеге Дормане?

– Олег стоит в ряду подарков судьбы, которые были мне уготованы. Мы работали над «Подстрочником» совершенно безвозмездно – это может быть только тогда, когда ты уважаешь человека, веришь ему. Олег обладает важнейшими режиссерскими качествами: углубленным пониманием главного, умением добиваться намеченного, идти к результату во времени. В какой-то степени его работа над «Подстрочником» похожа на создание картины Иванова «Явление Христа народу», которую художник писал 20 лет. Олег ждал эфира для своего фильма 13 лет и, несмотря на все трудности и препятствия, не потерял своей заряженности этим материалом.

Его собственные съемки в «Подстрочнике», дополняющие монолог Лунгиной, заслуживают высшей оценки. Рассказ происходит на крупном плане, максимум на среднем. Очень точные натурные «вкрапления», снятые режиссером, расширяют зрительный круг, дают предметную связь с тем, о чем говорит рассказчица. В фильме возникает визуальный режиссерский комментарий, необходимый «воздух». Например, она рассказывает о том, как они волновались, когда слышали звук лифта – не их ли едут арестовывать, – в этот момент Oлег ставит почти сегодняшний кадр, снятый им самим: ночные фасады домов, в стеклах которых отражаются невидимые нами машины, проезжающие мимо. Мы видим только молнии света. Тем самым создается нерв, совпадающий с нервом рассказчика. Это режиссура очень высокого уровня.

– Вы работали с великими режиссерами старшего поколения, к которому относитесь и сами. Когда стали работать с «молодыми» Иваном Дыховичным, Олегом Дорманом, почувствовали разницу в возрасте, какие-то поколенческие барьеры?

– Знаете, Владимир Михайлович Зельдин как-то сказал: «В старости есть один недостаток: продолжаешь чувствовать себя молодым». А если серьезно, то мне было всегда интересно и с Ваней, и с Олегом. В этом суть творчества, когда идеи более молодого человека становятся тебе понятны и близки. Конечно, со временем меняются технологии. И Ваня, и Олег использовали компьютеры при создании фильмов. Но я уверен: если бы сегодня был жив Тарковский, ради достижения художественного результата он бы тоже пользовался компьютерными технологиями.

– Вы пережили войну. Что больше всего врезалось вам в память?

– Очень запомнились невзгоды войны, когда нечего было одеть, нечего есть... Для того чтобы добыть себе одежду, я однажды занялся самой настоящей спекуляцией: купил на рынке мануфактуру, ткань, нитки, иголки, поехал на Украину, в только что освобожденный район, продал все это там в десять раз дороже, привез оттуда пшено, масло, умудрился на вырученные деньги купить телогрейку, сапоги и еще отдать долг. По дороге меня несколько раз милиция снимала с поезда, беспризорники отняли у меня шапку, дали взамен какую-то вшивую┘ Я думаю, что, когда человек испытывает подобные невзгоды и учится их переносить, у него формируется более спокойное отношение к комфорту, материальным благам и ценностям.

– Если бы у вас была возможность вернуться в прошлое, в какой бы год вы вернулись?

– Я не стал бы возвращаться в прошлое. Жизнь необратима. Даже когда я смотрю свои старые фильмы и вижу: что-то снято не так, желания переснять у меня никогда не возникает.

– Можете ли вы назвать себя счастливым человеком?

– Боюсь, но могу. Мои наивные юношеские мечты не только сбылись, но и превзошли себя. Идя в кинематограф, я ведь не представлял в полной мере, что это за мир. Он оказался намного интереснее и лучше, чем я мог предполагать. Работа с разными режиссерами, обогащающая тебя духовно, общение с интересными людьми, новые впечатления┘ Мне довелось работать с космонавтами, я снимал в невесомости в тренажерном самолете┘ Кстати, если бы я не пошел в кино, наверное, строил бы самолеты или летал на них, я ведь учился в Московском авиационно-технологическом институте, но продолжал поступать во ВГИК, поступил только с третьего раза. Тяга к кино оказалась все-таки сильнее авиации.