Сергей Варшавчик
Иосиф Дзялошинский полагает, что общественное телевидение в России – это утопия.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
-Иосиф Михайлович, как вы оцениваете освещение президентских выборов на Украине российскими телеканалами?
═
– Ничего более подлого и пошлого, чем участие наших каналов в освещении этих выборов, я просто не знаю. Это было в подавляющем большинстве нескрываемое подыгрывание одному из участников президентской гонки и откровенное шельмование другого с участием людей, которых я прежде считал приличными, с привлечением всех мыслимых технологий манипулирования общественным мнением. Мои наблюдения показали, что наше телевидение, что называется, совсем потеряло остатки профессиональной совести, и, очевидно, управлять им стало очень легко. Поверить в то, что журналисты (народ достаточно циничный) всерьез решили, что от выборов на Украине что-то зависит в России, я не могу. Как человек, много лет занимающийся изучением проблемы манипулятивных технологий (коих я насчитал 100 с лишним способов), могу сказать, что здесь мы имели самое грубое информационное насилие с применением абсолютно геббельсовских технологий. Полагаю, что состояние нашего телевидения сегодня является отличным индикатором состояния всей нашей властной элиты, которая позволяет себе то, что 3–4 года назад позволить не могла. Это означает, что люди, контролирующие телевидение, поняли, что им ничего не грозит вообще и можно совершенно не обращать внимания на общественное мнение.
═
– У общества нет никаких рычагов воздействия на телевидение?
═
– Приходится констатировать, что мы попали в тяжелейшую западню, при которой нам не принадлежит ни информация, ни возможность политического участия в чем бы то ни было, и при этом нами совершенно безжалостно и бесстыдно манипулируют. Но, к сожалению, подавляющее большинство населения в принципе принимает эту игру вполне благожелательно. По нашим данным, 70% наших сограждан считает, что все в порядке, все правильно, власть имеет право на цензуру.
═
– А как вы относитесь к недавно принятой Госдумой поправке к Закону «О СМИ», запрещающей телевидению демонстрировать фильмы и программы со сценами насилия с 7 утра до 22 часов вечера?
═
– Я вообще не верю в то, что это сделано серьезно. Вариант первый. Скорее всего это некая игра допустим, условно говоря, администрации президента с журналистским сообществом. Дума принимает, на мой взгляд, очень смешной нормативный документ, над которым все, конечно, смеются, а потом этот проект, если он будет принят, идет на утверждение президенту, который его отменяет и соответственно получает очки как защитник демократии и свободы в сфере массовых коммуникаций. Вариант второй. С большущим трудом я пытаюсь предположить, что это не провокация, а серьезное представление наших депутатов о работе современного телевидения. Тогда я вообще теряю всякое уважение к Думе, поскольку подобного рода поправка противоречит здравому смыслу, Конституции России и куче нормативных документов. Третий вариант связан с тем, что депутаты тоже живые люди, и они время от времени все-таки вспоминают о своих избирателях, зная, что значительная часть россиян в силу ряда причин действительно пресытилась насилием на экране и требует введения цензуры, чтобы кто-то обезопасил их жизнь от лицезрения насилия. И, желая угодить своим избирателям, депутаты соответственно сформулировали и приняли эту поправку. И первое, и второе, и третье объяснения, на мой взгляд, свидетельствуют только об одном – у нас в стране нет независимой Думы, у нас в стране нет ясного понимания прав человека, у нас в стране люди могут совершенно серьезно формулировать идеи, которые просто унижают человеческое достоинство.
═
– К тому же в поправке никак юридически не сформулировано понятие насилия...
═
– Это само собой! Сам документ говорит о том, что депутаты даже не задаются этой проблемой. Как не обращают внимания и на то, что в законе о СМИ уже есть запрет на показ насилия и порнографии.
═
– Комментируя необходимость принятия этой поправки, заместитель спикера Госдумы Олег Морозов сказал, что из четырех предложенных на рассмотрение законопроектов необходимо было выбрать наиболее адекватный.
═
– А почему необходимо-то было? Я пытаюсь это понять и прихожу к выводу, что все-таки была команда сверху. Я не могу представить себе ситуацию, чтобы так вот 420 депутатов вдруг разом срочно захотели избавиться от насилия на экране.
═
– Выступая недавно на круглом столе, посвященном общественному наблюдательному совету на телевидении, вы негативно оценили роль этого института. Почему?
═
– Расскажу мой любимый старый советский анекдот. Некий рабочий работал на заводе, где после конверсии производили швейные машинки. Он решил сделать подарок своей жене на 8 Марта. Наворовал деталей с завода, пришел домой, собрал, а получился пулемет. Он подумал, что ошибся, опять наворовал деталей, опять собрал – и снова получился пулемет. Мораль сей басни такова: каждый раз, когда мы на Западе или где-то еще берем какую-то идею, которая там выглядит как швейная машинка, у нас она становится пулеметом. Я очень хочу себе представить, кто и как будет формировать в таких условиях общественный наблюдательный совет? Вернее, я знаю, как. Люди, которые пересаживаются из кресла в кресло – они и на этот раз сядут в эти самые кресла. Возьмут опять десяток, может быть, даже не совсем осточертевших, а вполне уважаемых писателей, кинематографистов, прочих деятелей, которые станут от имени народа говорить, что надо показывать. То, что эти люди понятия не имеют о подлинных интересах народа, – это однозначно.
═
– Что-то типа «Я, простая доярка, в телевидении не понимаю, но считаю, что нужно больше показывать животноводство»?
═
– Совершенно верно. Начнутся споры между менеджментом каналов и этими общественными советами. Поскольку у менеджмента есть деньги, а также ответственность перед властями и акционерами, а у общественного совета наверняка не будет ни того, ни другого, то понятно, что это будет круг людей, которые будут получать какие-то дивиденды или лоббировать интересы своих друзей и коллег. То есть все это закончится очень грустно.
═
– А что вы скажете про общественное телевидение?
═
– Я отношусь к нему положительно, мало веря в реалистичность этого проекта. Конечно, общественное телевидение как идея – это лучшая из форм организации информационного взаимодействия с разными социальными группами. Начиная с 1986 года я занимаюсь продвижением идеи журналистики соучастия, гуманитарной журналистики. В принципе это то же самое общественное телевидение. То есть речь идет о том, что СМИ берут на себя некую миссию выступать не только институтом добросовестного и честного информирования своей аудитории, но и миссию модератора общественного взаимодействия. Когда телеканал становится местом, где граждане высказывают свои мнения. Не в форме ток-шоу, не в форме игры, а в форме острого социального анализа проблемы – с участием самих граждан. Это вообще другое телевидение.
═
– А на что такое телевидение будет существовать?
═
– О! Я этот же вопрос все время и задаю. Еще раз говорю, что я «за». Но я очень хорошо понимаю, что не только в нашем нищем государстве, но даже в богатых государствах общественное телевидение – не самое, что называется, процветающее, поэтому кто-то должен его финансировать. Население финансировать его не будет – во-первых, потому что денег нет, а во-вторых, потому что оно ему не нужно. Поверить, что государство или бизнес смогут оплатить и не вмешаться, я не могу. Поэтому как идея общественное телевидение – очень хорошая вещь. На практике же мы получим все тот же пулемет. Поэтому я хотел бы быть правильно понятым. Я считаю, что общественность имеет право знать информационную политику разнообразных телекомпаний – хотя бы потому, что часть денег на финансирование этих каналов, как бы от этого ни отбивались их руководители, – это все-таки деньги налогоплательщиков. Все-таки государство является совладельцем, соакционером. Я должен знать, что на мои деньги этот канал мне предлагает такое-то меню. Я могу потребовать: «Ребята, измените то-то и то-то!» Как в Британии. Там каждая семья выплачивает некую сумму на содержание Би-би-си, и они могут повлиять на канал через этот самый общественный совет, который насчитывает 200 с лишним человек.
═
– Российские каналы в отличие от западных не требуют от зрителя абонентской платы.
═
– Правильно. О том и речь. Либо мы берем всю эту схему вместе с обществом, с британскими лужайками и платными каналами, либо мы играем непонятно во что. Это будет очередной пулемет. Большинство наших сограждан живут чрезвычайно трудно. Они ежедневно видят вокруг себя скрытое насилие: начальник орет, продавщица в магазине кричит, на улице снег не убрали и т.д. Мягкое, но все-таки насилие человека окружает всегда. Он приходит домой, включает телевизор – а там опять то же самое. Поэтому возникает крик: «Дайте мне хоть какое-нибудь окошко, где я мог бы отдохнуть!» СМИ, и в частности телевидение, для большинства россиян не являются источником информации. Они являются источником эскапизма – ухода от реальной действительности. Поэтому борьба с насилием на телеэкране – это такая закамуфлированная форма борьбы с собственной жизнью.
═
– Вы проводили соответствующие исследования?
═
– Да, конечно. И выяснили, что до 70% россиян внутренне чрезвычайно не удовлетворены своей жизнью. И не потому, что они предъявляют к ней какие-то большие претензии, а потому, что эта жизнь не удовлетворяет самым минимальным человеческим потребностям. Тяжелый физический труд, низкая зарплата, отсутствие возможностей для роста, отсутствие динамики развития. И в качестве компенсаторного элемента люди хотят зрелищ. А телевизор вместо зрелищ им всем демонстрирует их же жизнь.
═
– С другой стороны, телевидение – это зеркало, отражающее действительность. А как известно, неча на зеркало пенять...
═
– Спасибо вам. Я везде хожу и, как идиот, говорю как раз то же самое – не надо обвинять СМИ. Три года подряд мы опрашиваем население России и спрашиваем, готово ли оно ответить на некие действия агрессией. В итоге мы получили такие данные: примерно 25% россиян в любой момент без всякого повода готовы пойти сразу надавать по морде или по крайней мере тут же нагрубить. Они рассматривают это как естественный и самый эффективный способ деятельности. Примерно 25% населения с другого конца – это люди, которые готовы в разных сложных условиях использовать толерантные технологии. То есть компромиссные. Самое страшное – 50% в серединке. Это те люди, которые обычно заполняют графу «Буду действовать по обстоятельствам». Когда мы начинаем уточнять, то оказывается, что это «по обстоятельствам» все-таки чаще всего будет сдвигаться в сторону агрессии. Итого в сумме получается, что около 60%, а иногда 70% россиян при первой возможности готовы использовать агрессивные технологии действия. Когда Марк Урнов провел свое исследование в апреле этого года – по другой методике, с другими схемами, – он получил примерно ту же цифру – 67% россиян.
═
– Неужели это все телевидение сделало?
═
– Все крики про СМИ – это для бедных. Для бедных умом. Первый институт насилия – это семья. Насилие отца по отношению к матери. Насилие матери по отношению к отцу. Насилие обоих по отношению к ребенку. Насилие ребенка, отца и матери по отношению к животным. Разговоры о соседях. Все мыслимые формы социального насилия формируются у ребенка в возрасте примерно до трех лет. Проанализировав множество информации, мы пришли к выводу, что в обществе заложено гораздо больше насилия, чем его дают СМИ.
