Наталия Ростова - Сейчас очень много говорят о свободе слова. Что она для вас?
- Для меня она есть возможность сказать то, что я хочу. На этом в принципе можно было бы поставить точку. Но точка не ставится: свобода слова требует ответственности за то, что ты говоришь. Зачастую журналисты делают акцент на слове "свобода", а не на том, что они отвечают за слово, которое сказали. Начальство делает совершенно другой акцент - только мешает эта свобода. Отсюда происходят разного рода конфликты. Вот на НТВ, например, был типичный конфликт такого рода. Он весь не сводится, конечно, только к свободе слова. Есть и другие проблемы, связанные с рынком, с деньгами. Ведь у нас журналистика всегда была вне рынка. А теперь появился рынок и журналистика стала родом бизнеса, сохраняя при этом свои общественные функции. Стала таким же бизнесом, как добыча нефти или производство водки. И сочетать бизнес со свободой слова и интересами хозяев, которые распоряжаются СМИ, - дело трудное. Постепенно научимся - с потерями, но научимся. Западная Европа, Америка этому учились двести лет. Постепенно они научились действовать более спокойными методами. Сейчас там меньше острых углов, больше "закруглений" и компромиссов. Корпоративная этика там выше...
- Чему вы своих студентов учите? Вы как-то говорили, что рассказываете им о том, какой, на ваш взгляд, должна быть журналистика...
- В РГГУ я работаю год. Нельзя сказать, что испытываю от этого большой восторг. Ленин как-то сказал, что гораздо интереснее делать революцию, чем писать о ней. Гораздо интереснее самому заниматься журналистикой. А главное, чему я пытаюсь научить студентов, - для хорошей журналистики важно умение думать. Все остальное: искусство расставлять слова, память хорошая, эрудиция, смелость, мужество, достоинство - все это должно объединяться со способностью думать. Был такой журналист Анатолий Аграновский - лучший журналист советского периода, который говорил, что хорошо пишет не тот, кто хорошо пишет, а тот, кто хорошо думает. Это эпиграф ко всем нашим занятиям.
- В какой сфере журналистики вам интереснее работать - газетной, телевизионной, радио?
- Газета интересна тем, что я могу взять слово, покрутить его и не торопясь определить его место. Точность выражений, продуманность - это газета. А телевидение интересно другим. Это театр одного актера. Если я выступаю, то я должен не только своим словом воздействовать на аудиторию, но и умением его подать. Когда кто-то поет, а на подпевках - четыре девушки в полуобнаженном виде пляшут, все говорят: поет-то ничего, а вот девушки хорошие... Мне хочется так выступить, чтобы сзади не нужно было ставить танцующих девушек...
Что касается радио, то, с моей точки зрения, это самый простой жанр. Главное - чувствовать свою ответственность за тех, кому ты что-то говоришь. Это, может, звучит высокопарно. Но журналист должен уважать слушателей. Они могут быть менее образованными, чем вы, могут знать меньше... Но вы берете микрофон ради них, для них┘
- С какими сложностями вы сталкиваетесь, когда говорите со своими читателями, слушателями, зрителями на международные темы?
- Это ничуть не более сложно, чем рассказывать о налогах, например.
- Так, наверное, может сказать только человек, который имеет столь громадный опыт, как вы?
- Нет, вы можете писать о пингвинах, например, но для этого не обязательно прожить с ними всю свою жизнь. Когда у меня спрашивают, какая у вас профессия, я отвечаю, что я дилетант высокой квалификации. Есть два подхода к материалу - можно все знать о пингвинах либо знать что-нибудь о пингвинах, кальмарах, щуках, женщинах. Мой принцип второй - я пытаюсь знать что-нибудь обо всем.
- Как вы думаете, международной информации сейчас на телевидении достаточно?
- Нет. Ее меньше, чем при советской власти.
- А предъявляет ли новое время какие-то иные требования к международной журналистике?
- По-моему, нет. Нужно знать дело, писать так, чтобы тебя понимали нормальные люди, иметь свою точку зрения, отстаивать ее. То же, что и в другие времена.
