Скажу без преувеличения, некоторые памятники очень похожи на людей. И, что гораздо хуже, – наоборот. Я, например, с людьми в кепках никогда не разговариваю. Боюсь, что опознаюсь, как это уже не раз бывало, а потом неугомонные лжеклеветники растрезвонят: Антигон Антигоныч опять с памятником разговаривал. Поэтому таксисты, большевики и мэры меня не любят. Считают гордым, высокомерным и заносчивым.
Но сходство между людьми и памятниками, на мой взгляд, гораздо глубже. Скажем, люди периодически меняют одежду. Я, например, периодически меняю и ничего при этом не забываю. А у памятников есть форма, и они ее тоже периодически меняют. Поэтому, я уверен, памятники тоже все помнят. Вот, скажем, памятник Матери-Украине в городе Самборе Львовской области наверняка гнетут очень мрачные воспоминания – о том, как он был памятником Владимиру Ленину.
Мать-Украина имеет, как известно, вид Оранты – берегини украинского рода. Стоять бы, казалось, этой 10-метровой симпатичной Оранте и радоваться жизни. Поглядывать на стоящий где-нибудь поблизости памятник какому-нибудь украинскому герою, например Степану Бандере. Мечтать о новом бронзовом платье, ну или, не знаю, о чем еще там скульптуры мечтают. А у нее, у этой симпатичной Оранты, в голове вместо этого – одни бронзовые цитаты о мировой революции, об империализме как загнивающей фазе капитализма, о детской болезни «левизны» и т.д.
А ведь может быть и что похуже. Подойдет, скажем, кто-нибудь полюбоваться на Оранту. Любуется, любуется, а потом вдруг и примерещится ему что-нибудь неподобающее. Кепочка, лукавый прищур, броневик вместо постамента...
И совсем уж страшно представить: вдруг кто-нибудь заговорит с Орантой по-украински. Что он может услышать в ответ? А вы думаете, я один с памятниками разговариваю?