Вероника Чернышева Марат Гельман нашел свой формат – так говорили те, кто в Пермь не поехал. Те, кто поехал, имели счастье в этом убедиться. Впрочем, их было на 6–8 человек меньше, чем могло быть. Часть группы завернули в аэропорту – забронированные билеты как-то исчезли с монитора влюбленной или просто рассеянной сотрудницы «Аэрофлота». Группа товарищей, отчисленных судьбой из стройных рядов участников фестиваля «Живая Пермь», испуганных перспективой коротать ночь в аэропорту, отправилась по домам. Остальные, поеживаясь, грузились на борт имени Шнитке и вспоминали всякие ужастики, когда берешь билет и думаешь, что тебе повезло с тем, что место твое в воздухе куплено и все нормально с ним. Ан нет – в финале оказывается, что те, кто хотел, но не попал, – более везучие. Дальше – воображаемые кинематографичные сцены разгерметизации салона, некрологи вроде: «Любовь к современному искусству оказалась роковой для следующих некоторых...», распадающийся на молекулы мобильный телефон с смс-текстами: «Мама, я в Пермь». Ответ: «Нечего там делать». И прочее.
Среди оптимистично настроенных фаталистов были замечены кинематографист Евгений Митта с женой Еленой, режиссер Валерия Гай-Германика, главная на Винзаводе Софья Троценко, начальница отдела культуры журнала L'Officiel Катерина Матросова и ваш корреспондент. Прочие попутчики и сочувствующие честно положили руку на сердце и сказали, что, хотя их и пустили в самолет, на Урале они намерены закрыть ставни и отоспаться в гостинице. Не вышло. Пермь действительно живая.
Теперь все по порядку. «Живая Пермь» – это фестиваль современного искусства таких странных масштабов, что становится немного не по себе. Марат Гельман – московский галерист с судьбой, стажем и репутацией, предпринявший акт духовного раскулачивания Москвы. Марат Гельман убедил сенатора Гордеева в том, что пока строительство мегамузея современного искусства, которое согласно докризисным планам должно было воплотить в жизнь на Пермской земле футуристичный проект молодого архитектора Бориса Бернаскони, подвисло в воздухе, все равно надо что-то делать. Так Гельман стал директором музея РЕRMM, расположившегося в здании бывшего речного вокзала.
В фестивале «Живая Пермь» речной вокзал участвовал выставкой «МоскваПолис», которую стоит признать достойнейшим кураторским усилием Анастасии Митюшиной и Михаила Суркова. Привезли соль Московской земли. Саму суть арт-сцены – тут и проект «Для радио» Влада Ефимова, победивший на премии «Инновация», и Беляев-Гинтовт, получивший премию Кандинского и кучу неприятностей, и воспроизведение работы Бориса Матросова 2005 года – гигантские фанерные буквы «Счастье не за горами!» украшали первое «АртПоле», теперь они стоят на берегу реки в Перми. Под балконом бывшего речного вокзала идет бабушка в панаме, вязанной крючком, и разговаривает с кем-то по мобильному телефону: «Ты где? А счастье не за горами!» Обещание скорого счастья особенно нравилось местному населению. Конечно, многое из того, что показано от имени и лица самых влиятельных московских галерей, не ново и предсказуемо. Но это вовсе не значит, что стоит соглашаться с молодым художником из Нижнего Новгорода Николаем Олейниковым, написавшим для «МоскваПолиса» программное полотно-панно «Стойло-2». Олейников провокативно и прямо обращается к пермякам: «Теперь у вас есть музей, но здесь вас кормят суррогатным силосом, трухой и накипью. Это ваш музей. Требуйте настоящего искусства».
А настоящее искусство – это какое? Вот, например, Петр Иванович Субботин-Пермяк (1886–1923) тоже требовал только настоящего искусства от себя и других. Требовал фанатично и неистово. Выставку-жизнеописание в рамках фестиваля «Живая Пермь» представили куратор Екатерина Деготь и наследник московского концептуализма Леонид Тишков. Экспозиция «Кудымкор – локомотив будущего» в Пермской художественной галерее – вполне страница платоновской прозы. Субботин-Пермяк – человек, мечтавший о будущем, которое настало без него. Одно слово – персонаж. В 1919-м готовил серию эскизов праздничного оформления Москвы к первой годовщине Красной армии. Писал: «Столько дела! И все нужно». Соглашался с женой, а она говорила: «В гору! В гору! Только в гору! Жизнь сильна девятым валом!» Славил родной Кудымкор – маленькое село в Пермской губернии, где родился в семье установщика мельниц художник – воспитатель художников. Субботинские лозунги, воспроизведенные на красных кумачах Леонидом Тишковым, погружают зрителя в авангардный миф и напоминают о подвижнической деятельности пермского самородка. В слоеном пироге искусства разных времен и народов в Пермской художественной галерее Субботин-Пермяк смотрится еще более сюрреалистично, чем можно было бы себе вообразить, просто размышляя на тему его времени вслед за кураторской мыслью Екатерины Деготь, рядом экспозиция Георга Базелица «Базелиц – хороший художник плохого искусства», сверху – знаменитая пермская деревянная скульптура, изображающая Христа на манер языческих божков в компании пухлощеких ангелов с ярковыраженными чертами коренного населения Коми-Пермяцкой земли. Сама галерея – бывший храм с уцелевшими иконостасами, внизу – красные кумачи от Тишкова.
«Создание институтов объективного изучения приемов и систем нового искусства создаст возможность популяризировать идеи через новое искусство, сделать искусство для трудящихся – сделать творческие пути возможными – желательными для масс», – пишет из Кудымкора Субботин-Пермяк в 1921 году для брошюры «Приемы и системы нового искусства», посвящая ее молодому глухонемому художнику Тотьмянину.
«Новая работа помимо проблематики самодовольного колониального мос-элитизма ставит вопросы классовой позиции художника и трудовых отношений в области искусства», – самообъясняется на «МоскваПолисе» в 2009-м Николай Олейников. В чем разница? Разве только в том, что Пермяк серьезен, а значит, наивен. А Олейников – подозреваем в лукавстве, в творческом порыве не только задать трепку общественному вкусу и коммерциализировавшемуся «контемпорари-арт», но и вписаться в галерейную политику Гельмана.
Впрочем, ни то, ни другое не плохо. Смущает только то, что пока москвичи, привезшие пермякам свою несермяжную правду о сегодняшнем дне, выглядят колонизаторами. Хотя принимающая сторона толерантна и арт-игу как будто не сопротивляется.
Ах, да. Еще на общем фоне своим молодым задором и неприкрытым экстримизмом выделялся художник Григорий Ющенко. Правда, его пафос был направлен не на поиск новых форм в искусстве, а на развенчание работы государственных российских СМИ с национальной идеей. Его собственный проект «Имя России» провозглашает героями Николая II, Солженицына, Ходорковского, Григория Грабового, Рашида Нургалиева, академика Сахарова, Михаила Круга и Дмитрия Лихачева. Ющенко не решились в этом году наградить премией Кандинского в номинации «Молодой художник», хотя и выдвигали – за его живописные издевательства над культурой современного городского плаката, роль которого, на взгляд Ющенко и его группировки «Протез», вполне могут выполнять чуть подправленные свободной фантазией афиши попсовых концертов. Да и выставляется пока Ющенко не на площадке Марата Гельмана, а там, где в ходе фестиваля «Живая Пермь» самоутверждались юные пермяки и екатеринбуржцы, – во дворах, под арочками – в захваченных искусством городских закоулках. Так что провозглашать Ющенко новым будущим Авдеем Тер-Оганьяном рано. Хотя его выставка и вызвала интерес московских гостей-хозяев фестиваля. А он, судя по всему, не расстраивается – предлагал на вернисаже всем входящим разной сильнодействующей гомеопатии, купленной в аптеке за углом, и уверял, что воспринять его творчество можно, только чего-нибудь употребив.
В общем, мама, ты не права. В Перми есть что делать, особенно если переквалифицироваться в кураторы. Или стать художником.
