Юлий Костинский Ко Дню защитника Отечества, который Россия будет отмечать 23 февраля, «НГ-Антракт» публикует рассказ о военном подвиге в мирное время. Это нереальная история реального Героя Советского Союза майора Федора Головашко.
Время в поезде течет медленно. В Ростове сошли наши соседи по купе – мать с дочерью. Мы остались одни – я и мой сосед на верхней полке напротив. И раз освободились нижние полки, мы решили их занять. Он отодвинул занавески и смотрит в окно, хотя уже мало что можно там увидеть, сумеречно. Немолодой, с сединой в поредевших волосах, две резкие морщины пересекают лоб. Мы и раньше о чем-то с ним говорили, лежа на верхних полках, а теперь, когда распрямились, удобнее продолжить разговор. Я уже знаю, что он – летчик, в отставке, давно на пенсии, служил под Керчью, где в катакомбах делались «изделия». «Изделиями» у нас издавна принято называть все секретное: самолеты, двигатели, приборы, ракеты и т.д. Он и не стал скрывать, что это за изделия.
На одном крюке
– Да, атомные бомбы... – начал рассказ летчик. – Они делались на секретном заводе. Испытывались на разных полигонах. Мне приходилось бывать в Семипалатинске. Там в этом городе в середине 50-х жили 50 тысяч человек – и ни у кого не было паспортов (кроме начальства): чтобы не выезжали (куда без паспорта подашься?), чтобы не рассказывали, что там делается. А полигон в 286 километрах от Семипалатинска. Я видел этот взрыв. Так заполыхало небо!
– А это уже совсем другая история, – продолжал он. – Мне ее рассказал сам герой. Мы с ним встречались по работе, там, под Керчью. Прошло столько лет (мы встретились в 2007-м. – Ю.К.). Можно... Да и если б он не рассказал, в части все равно это многим было известно, и не только в части. Случилось это на другом полигоне, в Прикаспийской пустыне. Летчики сильно рисковали... Ему, летчику, чтобы выжить, надо, сбросив бомбу, уйти как можно выше и дальше, иначе его достанет ударная волна и перевернет. Пока не научились, погибали...
В тот раз майор (он тогда был майором) взял под фюзеляж, ему подвесили, ящик с этим изделием, ящик держался на шести крюках... Вернее, бомба держалась скобами на шести крюках самолета, в ящике были отверстия для скоб, а сам ящик – обшивка, маскировка... Естественно, вы спросите: как это ящик может держать тяжелую бомбу? Верно... Ящик – просто обшивка. Представьте себе: самолет взмывает над крымчанами, над отдыхающими, так удобно расположившимися на пляже, а под брюхом у него – бомба... А ящик... В ящике, может быть, цыплят перевозят... Так вот, взял он бомбу под брюхо и полетел из Керчи (вернее, с аэродрома «Керчи-2», или «Багерово», это в 18 км от Керчи) на восток, в Прикаспийскую пустыню. Это был военный самолет Ту-16. Прилетел майор в заданное место, нажал рычаг, отпускающий бомбу, – и быстрей-быстрей удирать от ударной волны. Удрал. Пересекает кавказские горы, возвращаясь домой, и, когда оказался над Черным морем, радист говорит ему: «Командир, посмотри».
Посмотрел – и какой писатель может описать его чувства? – бомба висела на одном крюке. Пять крюков открылись, а шестой – нет. И бомба, атомная бомба (спрятанная в ящике), висела на этом крюке. Он радировал в штаб. Там началась паника. Звонят в Министерство обороны. Вскоре получают приказ и передают его на борт командиру: «Топить самолет вместе с изделием в море!» Командир подумал: «Я смертник, а ребятам чего ж погибать?» И приказал экипажу: «Всем прыгать!» Все пятеро, пристегнув парашюты, прыгнули. Он сообщил по радио, в каком квадрате моря они прыгнули, их потом подобрали.
Майор рассуждал, как потом он мне рассказывал: «Топить? Так если сброшу, Черного моря не останется – на сто лет, побольше... она его там радиацией сожрет... И Крыма не будет. Я видел – Крым был забит людьми. А бомба... Я уже тыщу километров пролетел, а она еще висит, все еще держится, хоть на одном крюке, авось не сорвется...» (О, это чудесное русское «авось»!)
И он радировал в штаб, в Керчь, что летит на базу с «изделием». Штабные офицеры повскакивали со своих мест, бросились в поселок (Багерово) к семьям, погрузили жен, детей на машины и помчались прочь из Крыма, на север – как можно дальше от бомбы: они, которые бывали на испытаниях этих «изделий», знали, что будет, если... А гарнизон – пять тысяч человек – конечно, о том, что может случиться, не знал. Командир гарнизона и начальник штаба были на месте, ждали...
Развернулся над морем не так уж далеко от курортников и пошел на посадку, на Керченский полуостров, на свой аэродром в Багерово. Решил – не выпустит шасси, будет садиться на брюхо: любое сотрясение может подорвать бомбу.
И он сел. А висящий отвесно ящик, коснувшись земли, сошел с крюка и лег. Атомная бомба осталась в своем «домике», пощадила. Самолет промчался-прополз на «пузе» еще сотню метров...
Майор сидел оцепеневший за штурвалом, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Поднявшиеся в кабину люди остановились как вкопанные: перед ними сидел совершенно седой человек, которому в ту пору было 33 года.
Его вынесли из самолета и повезли на... гауптвахту, где за невыполнение приказа он просидел, кажется, месяц. Пока в Москве разбирались. А дальше было вот что: командир части генерал-лейтенант Виктор Андреевич Чернорез забрал его с «губы», и они полетели вдвоем в Москву. Там отважному летчику вручили звезду Героя Советского Союза и дали досрочно звание подполковника. Он вернулся в гарнизон и первое время сидел в штабе, ходил, занимался разными делами, это называлось – реабилитация. А потом снова стал летать.
– Как же звали этого героя? – спросил я.
– Хотите знать его фамилию? Головашко.
А был ли летчик?
В Невинке (Невинномысской) мой сосед по купе сошел, направляясь в какую-то станицу, к родственникам. А я лег спать: наши два вагона, которые отцепил поезд Москва – Нальчик, остались ждать пяти утра, когда рабочий поезд прицепит их и потянет в Черкесск. Там я сяду на автобус – и через три часа буду в моей любимой Теберде, а еще полчаса пути – и Домбай! Но рассказ моего соседа по купе не выходил у меня из головы, и я записал его на следующий день по памяти. Начал вспоминать: когда Египет объявил о национализации Суэцкого канала, за 12 лет до истечения срока о концессии его на 99 лет (фактически о его закрытии), на Ближнем Востоке назревала война. Египет закрыл Суэцкий канал, а Англия, Франция и Израиль были полны решимости его открыть. Собиралось ли руководство Советского Союза взорвать бомбу в Прикаспийской пустыне с целью упредить это открытие, попугать? Теперь можно только гадать.
Вернувшись домой, первым делом отыскал биографический словарь Героев Советского Союза. Есть Головашко! Федор Павлович. Ведущий летчик-испытатель ядерного оружия на Новой Земле, командир экипажа самолета-носителя Ту-16, майор.
Родился в 1923 году в селе Быково Новосибирского района Новосибирской области. Русский. Член КПСС. Средняя школа, Красная армия, Великая Отечественная. В 1952 году попал в авиационный полк смешанного состава, который был привлечен к исследовательским работам по совершенствованию атомной и водородной бомб. В 1956-м за мужество и героизм, проявленные при проведении воздушных ядерных испытаний, присвоено звание Героя Советского Союза. С 1961 года полковник в запасе. Скончался 7 октября 1980-го.
Ни слова о рассказанном эпизоде.
За что дается звезда Героя?
В 2007-м мне в руки попал номер газеты на военную тематику, где я прочитал, что в Советском Союзе с 1949 по 1962 год (то есть до заключения Договора о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой) было произведено 178 испытаний атомных и водородных бомб: 94 – на Семипалатинском полигоне, 83 – на Северном полигоне Новая Земля и одно – во время войсковых учений близ города Тоцка в Оренбургской области. Четыре летчика, привлеченных к этим испытаниям, были удостоены звания Героя Советского Союза. Трое – в 1962 году, а вот один – Федор Павлович Головашко – получил Героя в 1956 году.
Почему Головашко это звание было присвоено на шесть лет раньше, чем его товарищам (и почти ровесникам) по равно опаснейшей работе? Уж не за какой-то ли конкретный чрезвычайный поступок?
Первое, что пришло в голову, – ЧП на испытаниях первой водородной бомбы в ноябре 1955 года. Разыскал интервью 2005 года одного из участников испытаний – механика Тимофея Тимошенко, состоявшего в экипаже Головашко.
«Пришло время испытывать водородную бомбу, – рассказывает Тимошенко. – И сделать это предстояло командиру моего экипажа майору Головашко. Подготовили самолет Ту-16 к вылету. Он взлетел. Мы недалеко от командного пункта стояли. Подходит десять часов. Смотрим – вспышки нет. Смотрим на КП. Там все засуетились, забегали. Инженер говорит: «Я поеду, узнаю, в чем дело». Возвращается и говорит – так и так, Головашко с «изделием» возвращается на аэродром. Тут мы все переполошились, начали искать место, куда спрятаться. А инженер говорит: «Не стоит прятаться. Если она гухнет, то от нас только пар останется».
Оказалось, что с самолета от пилотов поступило сообщение: «Сбросить изделие не могу – ни аварийно, ни сверхаварийно. Никак» – произошел отказ радиолокационного прицела самолета. По инструкции экипаж должен был пустить самолет куда-нибудь в Кара-Кумы, в пустыню со снижением шесть метров в секунду, а члены экипажа – катапультироваться. Но командующий испытаниями Курчатов приказал садиться на «точку», то есть возвращаться на аэродром.
Передали приказ экипажу. «Связь ведет правый летчик... – рассказывает Тимошенко. – Он говорит: «Командир, сказали садиться на «точку» с «изделием». «Ты что, дурной? – говорит Головашко. – Запроси еще раз. Ты, возможно, ослышался. Ты что?!» Тот запрашивает снова КП. Чернорез еще раз передает ему команду – садиться на «точку». «Садиться так садиться», – говорит Головашко».
Головашко не стал выпускать ни тормозной парашют, ни колесами тормозить – старался избежать всяких резких толчков. И самолет сел, докатился почти до самого конца дорожки, остановился.
Может быть, за это мастерски выполненное приземление с водородной бомбой (взрывной мощностью 1,6 Мт тринитротолуола) – приземление, которого он не желал и которому сопротивлялся, – Головашко получил Героя? Но тогда почему награда была присуждена ему только спустя почти 10 месяцев? Ведь испытания проводились 20 ноября 1955 года, а звезду Героя он получил 11 сентября 1956-го?
А не помогло ли то успешное приземление с водородной бомбой в 1955-м решиться на посадку с атомным «изделием» (наверное, даже более мощным, чем сброшенные на Хиросиму и Нагасаки) в 1956 году – в Крыму? В Крыму было, пожалуй, даже пострашнее (недаром он поседел, побелел): в 1955 году бомба была под фюзеляжем, а на этот раз она висела (зашитая в шестиметровый ящик) отвесно, болталась на одном крюке, при посадке соударялась с землей раньше самолета.
Случилась ли услышанная мною в поезде история на самом деле или нет - военные историки в будущем разберутся. И, может быть, откроется еще много неизвестных героических историй. А летчику-асу Федору Головашко, не подчинившемуся приказу и спасшему Черное море, Крым, замечательное побережье, кто знает, может быть, поставят памятники. Причем во всех причерноморских странах. А пока нет памятников, но есть хоть доля истоины в истории летчика, я скажу просто: Федя, Федечка, спасибо тебе.
