Александра Самарина.
Филиппины – это жара, ветер, небоскребы и бродяги с гордыми испанскими именами. Здесь нет пропасти между прошлым и будущим: Запад и Восток, Азия и Европа органично уживаются в этой стране, иногда наступая друг другу на пятки, но в общем и целом – спокойно, без эксцессов. Что во многом объясняется менталитетом местного населения. Представители которого поразительно и неожиданно похожи на персонажей О.Генри. Корреспонденту «НГ» удалось провести день в трущобах Манилы, где есть свои Короли и Капуста.
Рецепт от революций
Начитанный россиянин знает о Филиппинах две вещи. Первое: что президентом там работает женщина по имени Глория Макапагал Арройо, которую земляки то и дело обвиняют в присвоении казенных денег. Второе: филиппинские няньки и домоправительницы – лучшие в мире по степени беспрекословного послушания и верности.
Верно и то и другое. Однако не стоит слишком сочувствовать президентским неурядицам. При ближайшем рассмотрении оказывается, что Глория Арройо выиграла уже шесть процессов. Она не боится происков оппозиции: спокойно отъехала на недавний Давос, и это в напряженнейший момент подготовки массового восстания ее политическими противниками. Просто отдала распоряжение перекрыть подходы к центру Манилы. Что и было сделано. Немногочисленные демонстранты отвели душу на городской площади и мирно разошлись.
Впрочем, какое-то неясное оппозиционное бурление в стране наблюдается. Как рассказали корреспонденту «НГ» в местных дипломатических кругах, Филиппины занимают одно из первых мест в мире по числу политических убийств. Противники режима здесь – народ убежденный. В основном это журналисты и профсоюзные вожаки. Народ их поддерживать пока не спешит. Что не исключает, впрочем, в будущем ситуации возгорания пламени из искры.
Спасти страну от революции при наличии высокой безработицы и нищенского существования основной массы населения могут две вещи: тропический климат, способствующий смягчению нравов, и наступление капитализма по всем фронтам. Последнее обстоятельство особенно заметно в столице, Маниле. Где богатые кварталы, составленные из сотен башен-отелей, дают заработок десяткам тысяч бедняков, ютящимся на окраинах города.
Петухи на крышах
В Маниле просыпаешься в шесть утра – под петушиное пение. Это очень странно: гостиничный номер на 14-м этаже современного здания, вокруг – ничего даже отдаленно напоминающего сельский пейзаж, и вдруг – такая пастораль. Начинаю расспрашивать. Оказывается, местный персонал, утомленный ежедневным обслуживанием тысяч капризных туристов, нашел себе отдушину – петушиные бои. Каждый мало-мальски состоятельный менеджер, а то и рассыльный может держать на крыше «своего» отеля клетку с бойцовой птицей. Гостям Манилы утренняя разноголосица вряд ли по вкусу, но они претензий не предъявляют, размягченные опять-таки местным климатом и хорошей кухней.
Прислуга многочисленных отелей составляет высший класс филиппинских бедняков. Это аристократия окраин. Остальной местный люд пробавляется гораздо более скудными заработками. Увидеть впечатляющую картину жизни манильских низов корреспонденту «НГ» помогло путешествие по тем районам Манилы, куда обычно не заглядывают рядовые туристы, редко отрывающиеся от бассейнов и ресторанов родной гостиницы.
Путешествие можно начать с поездки на самом экзотическом, хотя и широко распространенном, транспорте Манилы – американском джипе времен последней мировой войны. Расписные чудовища, выполняющие роль российских «Газелей», представляют собой остовы машин, не вывезенных с островов в свое время американцами и приговоренных к потоплению. То есть вывозить на континент эту технику оказалось в тот момент нерентабельно. Филиппинское правительство уговорило Штаты оставить джипы в стране их временного пребывания. Кузова машин давно сгнили, но моторы и основные элементы конструкции выдержали испытание временем и небрежным обращением местных умельцев. Последние одели джипы в оцинковку, обильно залепили серебристые корпуса машин пестрой рекламой, и теперь сотни расписных экипажей колесят по узким улицам Манилы. В основном именно в бедных кварталах – широкие центральные проспекты отданы на откуп более современной автомобильной технике.
Среди нарядных джипов, битком набитых пестро одетыми филиппинцами, лавируют юркие мелкооптовые продавцы. Предлагают в основном хлебобулочные изделия, пытаясь накормить водителей и пассажиров такси, тормозящих перед светофорами. Лица у продавцов сосредоточенные и умные.
Это следующая за гостиничной обслугой категория бедняков: обладатели собственного бизнеса, они инициативны и доброжелательны. За 20 песо корреспондент приобрел в качестве эксперимента и благотворительной помощи (то есть переплатив примерно вдвое) у юной супружеской пары початок вареной кукурузы. Продукт оказался выше всяких похвал. Получив деньги, молодые люди охотно позировали на фоне корзинки с товаром. Откуда ни возьмись появился нищий, который, видимо, решил, что деньги здесь раздают просто за хорошее поведение. Его инициатива была оценена корреспондентом «НГ» в стоимость половины початка.
Совсем богатые бизнесмены городских окраин, владельцы велосипедов и допотопных мотоциклов, приобрели статус вело- и моторикш. Они гордыми группками располагаются на перекрестках, и долгое ожидание клиентов приносит им, похоже, такое же удовольствие, как и сама оплаченная поездка. Транспортники-олигархи владеют собственными таксомоторами. Машины эти совсем дряхлые, дребезжащие на ходу, однако снабжены кондиционерами (что значит конкуренция!), а окна завешаны затейливыми занавесками, для уюта. Такси в Маниле чрезвычайно дешевы. За 50 песо (полтора доллара) можно доехать в любой конец столицы.
Уличная жизнь
Она в Маниле богата и разнообразна.
Вплотную к супермаркетам примыкают здесь улочки, состоящие из домиков картонно-фанерной архитектуры. В одном из них меня встречает семья – бабушка, мама и двое очаровательных совершенно детишек. Робкие черные глаза двухлетнего Мануэля Хосе вместили, кажется, всю печаль скудного окраинного житья-бытья этой маленькой ячейки общества. Мужчин в ячейке нет: отец семейства умер в прошлом году – от безработицы, курения и злоупотребления спиртным. Его портрет в конуре, отдаленно напоминающей человеческое жилье, – почти единственный признак благопристойности. Дом, где обитает 25-летняя Габриэль с двумя отпрысками, на самом деле крошечный закуток размером полтора на два метра. Двери нет. Зато есть высокий порог, сантиметров в 60, я так поняла – защита от крыс. В дверном проеме виден гамачок, в котором среди невразумительных одеял крепко спит малышка семи месяцев от роду. Младшая сестра Мануэля Хосе. Дочурка Габриэль. Спрашиваю маму: где сама-то спишь? Полезла в угол, достала сложенный вдвое кусок картонной упаковки: вот на ней и сплю.
Габриэль между тем совсем не бедна – по здешним меркам. Она имеет работу. Служит официанткой в ближайшем кафе. А еще учится на курсах. Компьютерных. То есть имеет светлое будущее в виде отдаленных перспектив устроиться секретаршей в офис. Мама Габриэли приносит лимонад в бутылке с соломинкой – угощает. Очень трогательно.
В отличие от китайских кварталов такой же степени нищеты, здесь не чувствуется никакой враждебности. Спокойно фотографирую, объекты спокойно снимаются, с улыбкой. Чувствуется, что им никто не рассказывал о проклятых капиталистах, пытающихся нажиться на простом народе, о прибавочной стоимости, об эксплуатации и непосильном гнете, о железном занавесе и наказании за предательство пролетарских идеалов. Вот почему филиппинки, заполонившие московскую Рублевку, ценятся семьями российских олигархов и нуворишей на вес золота.
Не всем так везет, как Габриэли. Вдоль уличных заборов здесь живут самые бедные – бездомный люд. Ночующий под деревьями, чай кипятящий на мини-кострах. Знакомлюсь с одной такой семьей. Матери, сидящей рядом с годовалой дочкой, 44 года. На вид – все 60. Однако, когда улыбается, скидываю 15. А улыбается она, глядя на свое позднее чадо, с такой любовью... Около Констанции Гореньо – ее младшая сестра и моложавый сожитель. Этот мачо районного масштаба объяснил мне, что работает на этой улице смотрящим, и что если кто меня здесь обидит, чтобы сразу обращалась к нему, он разберется. Обещаю сообщить.
Некоторые из уличных бродяг, чей единственный доход – подаяние, а не работа, больны. Вижу молодую маму с опухолью на лице. Она смущенно отворачивается, и такой обреченностью веет от сгорбленной фигуры. Винить этих людей трудно. По деревням нет работы, и многие селяне отправляются в города в тщетной надежде ухватить свой кусок достатка.
Самые юные стоят перед непростым выбором. Прохожу мимо так называемого «Международного клуба». Витрина представляет собой групповой портрет сосем молоденьких девушек. Отдельно – портреты самых востребованных созданий. С именами под каждым портретом. И это тоже – работа. Гораздо более солидная, чем у родителей.
Как и во всем мире, здесь обитательницы публичных домов кормят семьи. Многодетные. Потому что на Филиппинах 80% населения – католики. Женщинам этого вероисповедания запрещены аборты. Рожают даже те, кто расположился на самом дне общества. Рожают часто, до старости, и средняя филиппинская семья включает до шести детей. Эмиграция – для многих семей здесь панацея.
Эта самая доступная (в силу востребованности кадров) эмиграция не только помогает местному населению избежать всех прелестей революции, являясь неким лечебным «кровопусканием». Она помогает филиппинцам молчаливо расширять свое жизненное пространство. От московской Рублевки до нью-йоркского Манхэттена.
Манила-Москва
